Я даже и военных историй никаких на эту тему не слышал. Вопросы?
Обнорский, не отвечая, мрачно закурил. Зверев ухмыльнулся:
— Не все так безнадежно, Андрюха. Есть еще третья категория — это сотрудницы химлаборатории, там штук пять-шесть баб имеется. Беда в том, что в эту лабораторию два кодовых замка с территории промзоны. Пообщаться с ними практически нереально, но иногда чудеса все-таки происходят.
— Какие чудеса? — встрепенулся Обнорский.
— Какие чудеса? — переспросил Зверев. — Чудеса бывают только чудесные. Был у нас такой парень из Питера — Гоша Разин. Сел он в восемьдесят шестом. Капитан из 12-го отдела уголовного розыска. Сел он с большой помпой, вломили ему два убийства и всего еще всякого. Дело было громкое, с прокурором по особо важным. Паровозами два агента пошло и еще два борца каких-то. В общем, трупов ему не доказали, а доказали какой-то угон, продажу краденого и наводку на разбой. Получил он десять лет. Отсидел семь, потом вышел на поселок, отсидел еще годок и ушел. Так вот, этот Гоша человеком был характерным и дослужился до должности распреда на промзоне, а это там фигура. И был у него ход какой-то в эту химлабораторию, где работала некая Мила — сама из Нижнего Тагила, лет двадцать пять тогда ей было. Как они умудрились познакомиться, это никому не ведомо. Просто на Гошу никто внимания не обращал, перемещался он свободно, все ему все открывали. В общем, то да се, как-то они познакомились. Насколько я знаю, близости у них так и не случилось, но возникли какие-то разговоры, сидение на подоконнике, курение. А это само по себе уже есть грубое нарушение. А у нас ведь стучат — так, понимаешь, у нас принято. И дошла информация об этих Гошиных с Милой сидениях до товарища майора Кошкарева, который должность занимал солидную, был замом по безопасности и режиму. А товарищ майор, у которого была жена и дети, оказывается, тайно любил эту Милу. И вот он вызывает к себе как-то раз Гошу и открытым текстом ему говорит: «Отчепись от девки».
А Гоша сам по себе человек достаточно уверенный, в кабинете у майора жаться не стал, сказал, что, мол, хорошо пугать, если сидишь в майорских погонах.
Кошкарев ему отвечает: «При чем тут погоны, я тебе как мужик говорю».
Гоша плечами пожал: «А если ты как мужик мне это говоришь, то я вообще таких разговоров не понимаю. Это решать не ты должен, а она. Давай у нее и спросим».
В общем, пошел разговор не формальный, но на повышенных тонах. Майор свое гнет: «Зачем нам бабу впутывать. Мы что, сами разобраться не сможем?»
Гоша отвечает: «А как нам с тобой разобраться, если я у тебя в кабинете стою и даже сесть не могу?»
Тогда майор демонстративно снимает китель, остается в одной рубашке и говорит: «Пойдем выйдем и решим вопрос по-мужски».
И вот они выходят из кабинета, идут по коридору штаба, выходят на промзону и с деловым видом куда-то маршируют, там же тысяча закоулков, всегда можно укромное место найти. Я сам видел, как они уходили. И что-то такое почувствовал, нехорошее что-то. А тут еще ко мне забегает один корешек Гошин и впрямую спрашивает: «Слушай, Сашка, а они не драться ли пошли?»
И мы понимаем, вернее не понимаем, а чувствуем, что дело-то пахнет керосином. А тогда ДПНК был такой майор Андреич, очень душевный, строгий и человечный дядька. Я к нему сразу в дежурную часть и говорю, мол, так и так, помогай. Он в ситуевину врубился, побежали мы их, голубчиков, искать. И действительно нашли в одном закутке — у майора уже пуговицы с рубашки оторваны, у Жоры губа разбита. Андреич Кошкарева хватает, мы Гошу, в душевую его волочем. Он, естественно, орет, что ему все по херу. В общем, наговорил всяких разных глупых слов. Я потом к Андреичу побежал. Поговорили мы с ним по-человечески. Короче говоря, шума решили не поднимать. И, несмотря на то, что о ситуации много кто знал, взрыва как-то не случилось. Мила, правда, уволилась через неделю, а Кошкарев с Гошей целый месяц не общался. Гошке как раз оставалось сидеть до поселка несколько месяцев, и он переживал страшно, что майор ему поднасрет. Но тот, к чести его, ничего ему не сделал. А месяца через три майора перевели начальником 12-й колонии. Гоша вышел на поселок без проблем, и месяца через четыре они с Милой зарегистрировались. Вот такие чудеса. А Кошкарев потом еще одну историю отчебучил. Ждал он как-то у себя в квартире собственную жену, а она приезжает часа в три ночи — и майор с балкона наблюдает, как мужик, который ее супругу подвозил, нежно ее целует на прощанье. Майор хватает ружье охотничье и как шарахнет по машине с двух стволов. В общем, шум-гам, милиция, уголовное дело. Отмазывались они целый месяц… И услали его начальником лагеря в далекие Ивдильские леса вместе с женой. И это все, что я тебе могу рассказать о здоровом сексе в нашей колонии, дорогой товарищ журналист. Вопросы есть?
Обнорский вздохнул, повесил голову и сказал:
— М-да, вот ругают Кресты, а там все же с этими вопросами полегче.
— Это да, — хмыкнул Сашка. — Отдельные эстеты даже через кормушку умудрялись полное удовлетворение получить.
Андрей кивнул:
— Да, Саня, я сам-то этим не пробавлялся, но психологически все же легче, когда знаешь, что ежели совсем припрет, то хоть какие-то варианты существуют.
Сашка подлил ему в стакан чаю и хмыкнул:
— А никто, мил человек, и не обещал, что будет легко…
Больше о сексуальных проблемах Обнорский и Зверев не разговаривали. Смысла не было в этих разговорах. Чего попусту душу-то травить — ситуевина от этого не переменится.
Зону можно сравнить с государством. Сравнение, безусловно, избитое. И завод можно сравнить с государством, и НИИ, и колхоз им. 25-летия Великой Октябрьской Социалистической Революции… и даже ячейку общества — семью.
Но уж зону — точно. Причем с государством полицейского, тоталитарного типа. Что может быть более полицейское, чем зона? Только тюрьма. Однако даже в тоталитарном государстве могут существовать различные кланы, оспаривающие место под солнцем. Точно так все было и в тринадцатой. Борьба шла за обладание теплыми местами. Понятно, какими?… Ну, конечно, где можно украсть. И в прямом смысле, и в переносном: в виде поблажек, хорошего отношения, перспективы перевода на поселение и так далее… На воле все это именовалось — блат. Так же, как и на воле, неформальные отношения были неистребимы.
Люди на зоне устраивались по-разному, теплых мест не хватало. Их почему-то всегда не хватает… Нарядчиков, распредов, бригадиров и завхозов не так уж много и надо. А остальные? Им нужно вставать к станкам, варить сталь, выпускать мебель. Да вот беда — мало было среди бывших ментов, прокуроров и судей людей, знающих какое-то ремесло, кроме своего собственного. Единицы! Поэтому даже непрестижная профессия токарь на зоне звучала гордо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Обнорский, не отвечая, мрачно закурил. Зверев ухмыльнулся:
— Не все так безнадежно, Андрюха. Есть еще третья категория — это сотрудницы химлаборатории, там штук пять-шесть баб имеется. Беда в том, что в эту лабораторию два кодовых замка с территории промзоны. Пообщаться с ними практически нереально, но иногда чудеса все-таки происходят.
— Какие чудеса? — встрепенулся Обнорский.
— Какие чудеса? — переспросил Зверев. — Чудеса бывают только чудесные. Был у нас такой парень из Питера — Гоша Разин. Сел он в восемьдесят шестом. Капитан из 12-го отдела уголовного розыска. Сел он с большой помпой, вломили ему два убийства и всего еще всякого. Дело было громкое, с прокурором по особо важным. Паровозами два агента пошло и еще два борца каких-то. В общем, трупов ему не доказали, а доказали какой-то угон, продажу краденого и наводку на разбой. Получил он десять лет. Отсидел семь, потом вышел на поселок, отсидел еще годок и ушел. Так вот, этот Гоша человеком был характерным и дослужился до должности распреда на промзоне, а это там фигура. И был у него ход какой-то в эту химлабораторию, где работала некая Мила — сама из Нижнего Тагила, лет двадцать пять тогда ей было. Как они умудрились познакомиться, это никому не ведомо. Просто на Гошу никто внимания не обращал, перемещался он свободно, все ему все открывали. В общем, то да се, как-то они познакомились. Насколько я знаю, близости у них так и не случилось, но возникли какие-то разговоры, сидение на подоконнике, курение. А это само по себе уже есть грубое нарушение. А у нас ведь стучат — так, понимаешь, у нас принято. И дошла информация об этих Гошиных с Милой сидениях до товарища майора Кошкарева, который должность занимал солидную, был замом по безопасности и режиму. А товарищ майор, у которого была жена и дети, оказывается, тайно любил эту Милу. И вот он вызывает к себе как-то раз Гошу и открытым текстом ему говорит: «Отчепись от девки».
А Гоша сам по себе человек достаточно уверенный, в кабинете у майора жаться не стал, сказал, что, мол, хорошо пугать, если сидишь в майорских погонах.
Кошкарев ему отвечает: «При чем тут погоны, я тебе как мужик говорю».
Гоша плечами пожал: «А если ты как мужик мне это говоришь, то я вообще таких разговоров не понимаю. Это решать не ты должен, а она. Давай у нее и спросим».
В общем, пошел разговор не формальный, но на повышенных тонах. Майор свое гнет: «Зачем нам бабу впутывать. Мы что, сами разобраться не сможем?»
Гоша отвечает: «А как нам с тобой разобраться, если я у тебя в кабинете стою и даже сесть не могу?»
Тогда майор демонстративно снимает китель, остается в одной рубашке и говорит: «Пойдем выйдем и решим вопрос по-мужски».
И вот они выходят из кабинета, идут по коридору штаба, выходят на промзону и с деловым видом куда-то маршируют, там же тысяча закоулков, всегда можно укромное место найти. Я сам видел, как они уходили. И что-то такое почувствовал, нехорошее что-то. А тут еще ко мне забегает один корешек Гошин и впрямую спрашивает: «Слушай, Сашка, а они не драться ли пошли?»
И мы понимаем, вернее не понимаем, а чувствуем, что дело-то пахнет керосином. А тогда ДПНК был такой майор Андреич, очень душевный, строгий и человечный дядька. Я к нему сразу в дежурную часть и говорю, мол, так и так, помогай. Он в ситуевину врубился, побежали мы их, голубчиков, искать. И действительно нашли в одном закутке — у майора уже пуговицы с рубашки оторваны, у Жоры губа разбита. Андреич Кошкарева хватает, мы Гошу, в душевую его волочем. Он, естественно, орет, что ему все по херу. В общем, наговорил всяких разных глупых слов. Я потом к Андреичу побежал. Поговорили мы с ним по-человечески. Короче говоря, шума решили не поднимать. И, несмотря на то, что о ситуации много кто знал, взрыва как-то не случилось. Мила, правда, уволилась через неделю, а Кошкарев с Гошей целый месяц не общался. Гошке как раз оставалось сидеть до поселка несколько месяцев, и он переживал страшно, что майор ему поднасрет. Но тот, к чести его, ничего ему не сделал. А месяца через три майора перевели начальником 12-й колонии. Гоша вышел на поселок без проблем, и месяца через четыре они с Милой зарегистрировались. Вот такие чудеса. А Кошкарев потом еще одну историю отчебучил. Ждал он как-то у себя в квартире собственную жену, а она приезжает часа в три ночи — и майор с балкона наблюдает, как мужик, который ее супругу подвозил, нежно ее целует на прощанье. Майор хватает ружье охотничье и как шарахнет по машине с двух стволов. В общем, шум-гам, милиция, уголовное дело. Отмазывались они целый месяц… И услали его начальником лагеря в далекие Ивдильские леса вместе с женой. И это все, что я тебе могу рассказать о здоровом сексе в нашей колонии, дорогой товарищ журналист. Вопросы есть?
Обнорский вздохнул, повесил голову и сказал:
— М-да, вот ругают Кресты, а там все же с этими вопросами полегче.
— Это да, — хмыкнул Сашка. — Отдельные эстеты даже через кормушку умудрялись полное удовлетворение получить.
Андрей кивнул:
— Да, Саня, я сам-то этим не пробавлялся, но психологически все же легче, когда знаешь, что ежели совсем припрет, то хоть какие-то варианты существуют.
Сашка подлил ему в стакан чаю и хмыкнул:
— А никто, мил человек, и не обещал, что будет легко…
Больше о сексуальных проблемах Обнорский и Зверев не разговаривали. Смысла не было в этих разговорах. Чего попусту душу-то травить — ситуевина от этого не переменится.
Зону можно сравнить с государством. Сравнение, безусловно, избитое. И завод можно сравнить с государством, и НИИ, и колхоз им. 25-летия Великой Октябрьской Социалистической Революции… и даже ячейку общества — семью.
Но уж зону — точно. Причем с государством полицейского, тоталитарного типа. Что может быть более полицейское, чем зона? Только тюрьма. Однако даже в тоталитарном государстве могут существовать различные кланы, оспаривающие место под солнцем. Точно так все было и в тринадцатой. Борьба шла за обладание теплыми местами. Понятно, какими?… Ну, конечно, где можно украсть. И в прямом смысле, и в переносном: в виде поблажек, хорошего отношения, перспективы перевода на поселение и так далее… На воле все это именовалось — блат. Так же, как и на воле, неформальные отношения были неистребимы.
Люди на зоне устраивались по-разному, теплых мест не хватало. Их почему-то всегда не хватает… Нарядчиков, распредов, бригадиров и завхозов не так уж много и надо. А остальные? Им нужно вставать к станкам, варить сталь, выпускать мебель. Да вот беда — мало было среди бывших ментов, прокуроров и судей людей, знающих какое-то ремесло, кроме своего собственного. Единицы! Поэтому даже непрестижная профессия токарь на зоне звучала гордо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98