После смерти Джеммы и мужа она всю себя отдала младшему сыну-подростку.
– Я увезу тебя отсюда, – обещала она ему.
Нутти, богатый промышленник, добыл ей место уборщицы в частной школе в Милане, где Андреа продолжил учебу. На пенсию по случаю потери кормильца и зарплату школьной нянечки мать и сын вдвоем стали жить в большом городе, где они никого не знали и где никто их не знал.
Но, как всегда и повсюду, куда бы судьба ни заносила Марию, и здесь нашелся кто-то, получавший садистское удовольствие, тираня и унижая ее. Это была учительница Каццанига.
– Мне надо воспользоваться туалетом, Мария. Почистите его, – приказывала она.
Мария покорно протирала заново унитаз и биде, и без того сверкавшие чистотой. Воспользовавшись туалетом, учительница Каццанига оставляла его в плачевном состоянии, чтобы другие учителя могли пожаловаться на плохую работу уборщицы.
– Этот ребенок наделал в штанишки. Искупайте его и переоденьте. А заодно вымойте себе голову. У вас волосы жирные, – говорила учительница.
В сорок с лишним лет Мария записалась на вечерние курсы в надежде получить диплом воспитательницы начальной школы, и это законное, невинное, по сути, желание пробудило демонов, дотоле дремавших в свихнувшемся сознании озлобленной старой девы, которая мечтала о должности завуча, но так и не добилась успеха, несмотря на все свои многократные попытки. Прервав урок на самой середине, учительница Каццанига бежала проверять, не использует ли Мария свое рабочее время для подготовки к вечерним занятиям. Однажды она застала-таки Марию за выполнением грамматического упражнения и вышвырнула учебник в окно.
– Вы отдаете себе отчет, что я могла бы подать на вас жалобу за халатность?
При помощи таких угроз она держала Марию в постоянном напряжении и осыпала ее насмешками, называя не иначе, как «нашей премудрой поломойкой».
Мария все сносила молча. Раньше ей приходилось выдерживать и не такое. По вечерам она делилась накопившимися обидами с Андреа.
– Не обращай внимания, мама, – говорил он, но сам переживал и в душе желал учительнице Каццаниге мучительной смерти за все то зло, которое та причинила его матери.
Учительница Каццанига тиранила и мучила Марию два долгих года. А потом ее настигла болезнь, не знающая жалости. Тогда-то Андреа пожалел о том, что желал ей в мыслях смерти. Сама Мария, никогда не высказывавшая подобных мыслей, говорила: «Бог правду видит. Долго терпит, да больно бьет».
Мария – добрая душа – часто навещала учительницу Каццанигу в больнице и приносила ей гостинцы, которые ее бывшая мучительница принимала с благодарностью.
От воспоминаний Андреа отвлекла сиделка. Она пришла, чтобы провести ночь у постели Марии.
– Если состояние матери ухудшится, сразу позвоните мне, – попросил Андреа.
Он покинул больницу с чувством облегчения, но в вестибюле неожиданно столкнулся со Стефанией, своей последней любовницей.
– Что ты здесь делаешь? – удивился Андреа.
– Я навещала сестру. У нее прободение язвы желудка, ей сделали операцию.
– И как все прошло? Успешно? – спросил он, взяв ее под руку дружеским участливым жестом.
– Надеюсь, что да, – нервно ответила Стефания. – Я знаю, что Пепе оставила тебя, – добавила она.
– Дурные вести расходятся быстро.
– Я чувствую себя ужасно виноватой, – призналась журналистка.
– Пепе ушла не из-за этого. Это я сыграл в драме роль злодея. Ты славная девочка, Стефи, я уверен, мы останемся друзьями, – Андреа сжал ее руку, словно закрепляя свои слова.
– А ты что делаешь в больнице? – спохватилась Стефания.
Они уже вышли на улицу и вместе направились к автомобильной стоянке.
– Моя мать заболела. Только этого мне сейчас и не хватало, – с горечью признался Андреа.
– Послушай, Андреа: плохие времена проходят, а добрые чувства остаются. Я всегда буду тебе другом, – Стефания обняла его.
– И я тебе, – сказал Андреа, с удивлением обнаружив, что не испытывает никакого влечения к хорошенькой коллеге, совсем недавно так возбуждавшей его желание.
– Желаю твоей матери поправиться, – добавила она на прощание.
– И я твоей сестре, – ответил он.
Пока он возвращался домой, усталый и подавленный, ему почему-то вспомнился загадочный Мортимер. Что может быть общего у Пенелопы с типом, носящим такую претенциозную фамилию? Андреа припомнил краткое послание на визитной карточке, начинавшееся словами «Милая Пепе».
– Идиот, – пробормотал Андреа, презрительно скривив губы.
Целая пачка писем, перевязанных белой шелковой ленточкой, в ящике ее письменного стола. Он никогда бы не посмел развязать эту ленточку, открыть конверты и прочесть письма. Он не испытывал любопытства. Андреа было страшно узнать, что за всем этим кроется. В его жизни и без того хватало осложнений.
Войдя в дом, Андреа услышал громкий голос Присциллы. Она сидела на диване в гостиной и говорила по телефону. Разговор на ломаном английском носил характер бурного объяснения. Она поносила своего собеседника последними словами и грозила ему страшными карами. Присцилла была так поглощена разговором, что даже не заметила появления Андреа.
Он прошел в ванную, вымылся и надел чистую рубашку, потом, ощущая зверский голод, отправился на кухню. К счастью, ужин – нечто похожее на гуляш – ждал его на столе. Андреа принюхался. От кушанья шел сладковатый запах.
– Присцилла! – позвал он.
Филиппинка вошла, недовольная тем, что пришлось прервать выяснение отношений по телефону.
– Что это за дрянь? – спросил Андреа, надеявшийся найти добрую порцию спагетти.
– Свинина. Я пожарила ее в меду. Очень вкусно. Съешь и будешь очень сильным.
Андреа попробовал кусочек. Стряпня показалась ему отвратительной. Он оттолкнул тарелку.
– Все вы тут избаловались. Одному только Луке понравилось, остальные не стали есть, – обиженно проворчала Присцилла.
– Я всего лишь хочу тарелку спагетти, – приказал он, отправляя свинину в меду туда, где ей, по мнению Андреа, было самое место: в мусорное ведро.
– Тогда вари их сам. Мой рабочий день закончился, – рассердилась Присцилла.
– Ах так?! – не выдержал Андреа. – Тогда запомни: пользование телефоном тоже закончилось. Убирайся к себе в комнату, – приказал он.
Разобиженная Присцилла гордо выплыла из кухни, но тут же передумала и вернулась.
– Ты должен дать мне прибавку к жалованью, синьор Андреа, потому что я много работаю и сильно устаю. Сегодня все не так, как бывает, когда синьора дома. Все на моих плечах. Я очень устала. I am very tired. Do you understand? – повторила она еще раз по-английски, глядя на него с откровенной наглостью.
Это был шантаж в чистом виде. Была бы на месте Пенелопа, она бы знала, как призвать к порядку зарвавшуюся служанку. А что он может сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Я увезу тебя отсюда, – обещала она ему.
Нутти, богатый промышленник, добыл ей место уборщицы в частной школе в Милане, где Андреа продолжил учебу. На пенсию по случаю потери кормильца и зарплату школьной нянечки мать и сын вдвоем стали жить в большом городе, где они никого не знали и где никто их не знал.
Но, как всегда и повсюду, куда бы судьба ни заносила Марию, и здесь нашелся кто-то, получавший садистское удовольствие, тираня и унижая ее. Это была учительница Каццанига.
– Мне надо воспользоваться туалетом, Мария. Почистите его, – приказывала она.
Мария покорно протирала заново унитаз и биде, и без того сверкавшие чистотой. Воспользовавшись туалетом, учительница Каццанига оставляла его в плачевном состоянии, чтобы другие учителя могли пожаловаться на плохую работу уборщицы.
– Этот ребенок наделал в штанишки. Искупайте его и переоденьте. А заодно вымойте себе голову. У вас волосы жирные, – говорила учительница.
В сорок с лишним лет Мария записалась на вечерние курсы в надежде получить диплом воспитательницы начальной школы, и это законное, невинное, по сути, желание пробудило демонов, дотоле дремавших в свихнувшемся сознании озлобленной старой девы, которая мечтала о должности завуча, но так и не добилась успеха, несмотря на все свои многократные попытки. Прервав урок на самой середине, учительница Каццанига бежала проверять, не использует ли Мария свое рабочее время для подготовки к вечерним занятиям. Однажды она застала-таки Марию за выполнением грамматического упражнения и вышвырнула учебник в окно.
– Вы отдаете себе отчет, что я могла бы подать на вас жалобу за халатность?
При помощи таких угроз она держала Марию в постоянном напряжении и осыпала ее насмешками, называя не иначе, как «нашей премудрой поломойкой».
Мария все сносила молча. Раньше ей приходилось выдерживать и не такое. По вечерам она делилась накопившимися обидами с Андреа.
– Не обращай внимания, мама, – говорил он, но сам переживал и в душе желал учительнице Каццаниге мучительной смерти за все то зло, которое та причинила его матери.
Учительница Каццанига тиранила и мучила Марию два долгих года. А потом ее настигла болезнь, не знающая жалости. Тогда-то Андреа пожалел о том, что желал ей в мыслях смерти. Сама Мария, никогда не высказывавшая подобных мыслей, говорила: «Бог правду видит. Долго терпит, да больно бьет».
Мария – добрая душа – часто навещала учительницу Каццанигу в больнице и приносила ей гостинцы, которые ее бывшая мучительница принимала с благодарностью.
От воспоминаний Андреа отвлекла сиделка. Она пришла, чтобы провести ночь у постели Марии.
– Если состояние матери ухудшится, сразу позвоните мне, – попросил Андреа.
Он покинул больницу с чувством облегчения, но в вестибюле неожиданно столкнулся со Стефанией, своей последней любовницей.
– Что ты здесь делаешь? – удивился Андреа.
– Я навещала сестру. У нее прободение язвы желудка, ей сделали операцию.
– И как все прошло? Успешно? – спросил он, взяв ее под руку дружеским участливым жестом.
– Надеюсь, что да, – нервно ответила Стефания. – Я знаю, что Пепе оставила тебя, – добавила она.
– Дурные вести расходятся быстро.
– Я чувствую себя ужасно виноватой, – призналась журналистка.
– Пепе ушла не из-за этого. Это я сыграл в драме роль злодея. Ты славная девочка, Стефи, я уверен, мы останемся друзьями, – Андреа сжал ее руку, словно закрепляя свои слова.
– А ты что делаешь в больнице? – спохватилась Стефания.
Они уже вышли на улицу и вместе направились к автомобильной стоянке.
– Моя мать заболела. Только этого мне сейчас и не хватало, – с горечью признался Андреа.
– Послушай, Андреа: плохие времена проходят, а добрые чувства остаются. Я всегда буду тебе другом, – Стефания обняла его.
– И я тебе, – сказал Андреа, с удивлением обнаружив, что не испытывает никакого влечения к хорошенькой коллеге, совсем недавно так возбуждавшей его желание.
– Желаю твоей матери поправиться, – добавила она на прощание.
– И я твоей сестре, – ответил он.
Пока он возвращался домой, усталый и подавленный, ему почему-то вспомнился загадочный Мортимер. Что может быть общего у Пенелопы с типом, носящим такую претенциозную фамилию? Андреа припомнил краткое послание на визитной карточке, начинавшееся словами «Милая Пепе».
– Идиот, – пробормотал Андреа, презрительно скривив губы.
Целая пачка писем, перевязанных белой шелковой ленточкой, в ящике ее письменного стола. Он никогда бы не посмел развязать эту ленточку, открыть конверты и прочесть письма. Он не испытывал любопытства. Андреа было страшно узнать, что за всем этим кроется. В его жизни и без того хватало осложнений.
Войдя в дом, Андреа услышал громкий голос Присциллы. Она сидела на диване в гостиной и говорила по телефону. Разговор на ломаном английском носил характер бурного объяснения. Она поносила своего собеседника последними словами и грозила ему страшными карами. Присцилла была так поглощена разговором, что даже не заметила появления Андреа.
Он прошел в ванную, вымылся и надел чистую рубашку, потом, ощущая зверский голод, отправился на кухню. К счастью, ужин – нечто похожее на гуляш – ждал его на столе. Андреа принюхался. От кушанья шел сладковатый запах.
– Присцилла! – позвал он.
Филиппинка вошла, недовольная тем, что пришлось прервать выяснение отношений по телефону.
– Что это за дрянь? – спросил Андреа, надеявшийся найти добрую порцию спагетти.
– Свинина. Я пожарила ее в меду. Очень вкусно. Съешь и будешь очень сильным.
Андреа попробовал кусочек. Стряпня показалась ему отвратительной. Он оттолкнул тарелку.
– Все вы тут избаловались. Одному только Луке понравилось, остальные не стали есть, – обиженно проворчала Присцилла.
– Я всего лишь хочу тарелку спагетти, – приказал он, отправляя свинину в меду туда, где ей, по мнению Андреа, было самое место: в мусорное ведро.
– Тогда вари их сам. Мой рабочий день закончился, – рассердилась Присцилла.
– Ах так?! – не выдержал Андреа. – Тогда запомни: пользование телефоном тоже закончилось. Убирайся к себе в комнату, – приказал он.
Разобиженная Присцилла гордо выплыла из кухни, но тут же передумала и вернулась.
– Ты должен дать мне прибавку к жалованью, синьор Андреа, потому что я много работаю и сильно устаю. Сегодня все не так, как бывает, когда синьора дома. Все на моих плечах. Я очень устала. I am very tired. Do you understand? – повторила она еще раз по-английски, глядя на него с откровенной наглостью.
Это был шантаж в чистом виде. Была бы на месте Пенелопа, она бы знала, как призвать к порядку зарвавшуюся служанку. А что он может сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96