Отсюда открывался вид на бабушкин сад и на соседние дома. С одной стороны жил профессор Бриганти, с другой – синьор Дзоффоли. Она увидела в окне свою подругу Сандрину Дзоффоли и ее кузину, приехавшую погостить из Болоньи. Они на кухне что-то лепили из теста и болтали, не умолкая.
Пенелопа обиделась, что ее не позвали. Она взглянула в окно, выходившее на улицу, и увидела процессию дачников, возвращавшихся на пляж после сиесты. Ничего интересного. С противоположной стороны тянулась узкая, протоптанная по земле дорожка, тоже ведущая на пляж. Ею редко пользовались. И вдруг на этой дорожке Пенелопа увидела свою мать. Ирена стояла, опершись на изгородь их сада, а перед ней стоял синьор Оджиони. Казалось, они не разговаривают, а шепчутся. Он положил руку ей на плечо. Пенелопа попятилась, словно увидев что-то такое, на что ей смотреть не полагалось. Она бегом спустилась по винтовой лестнице, вернулась в гостиную на первом этаже и вновь принялась раскачиваться в любимом бабушкином кресле, чувствуя себя бесконечно несчастной.
2
Пенелопа закончила четвертый класс начальной школы, и ее записали в среднюю, после чего, как обычно, уехала вместе с матерью на летние каникулы в Чезенатико. Отношения у нее с матерью окончательно испортились: Пенелопа беспричинно дерзила и не упускала случая затеять ссору, Ирене с трудом удавалось удерживать дочку в рамках.
Однажды июльским вечером, после ужина, Пенелопа вошла в спальню родителей, где Ирена, сидя перед зеркалом, красилась перед тем, как отправиться в отель «Мирамар», где у нее была назначена встреча с приятельницами.
– Мама, можно мне пойти посмотреть «Ромео и Джульетту»?
Простое белое платье облегало изящную и стройную фигуру Ирены, красиво оттеняя загорелую кожу на обнаженных плечах и руках. Она наносила грим, пристально вглядываясь в зеркало, при появлении дочери Ирена оглянулась через плечо.
– Что-то ты начала полнеть в последнее время, – озабоченно заметила она. – И волосы опять взлохмачены! Ты что, причесаться не можешь? – Положив карандаш на мраморную подставку, Ирена протянула руку и провела пальцами по спутанным волосам дочери, а потом сокрушенно покачала головой. – Колючие и вечно взъерошенные, как у отца. Тут уже ничего не поделаешь…
– Не всем же быть такими красавицами, как ты, – ответила девочка с вызовом. – Ну так что, – повторила она настойчиво, – можно мне пойти?
Ирена и вправду была ослепительно хороша. В свои двадцать восемь лет она выглядела по крайней мере на десять лет моложе. Каштановые волосы, гладкие и блестящие, как шелк, перехваченные белым перламутровым обручем, каскадом падали на плечи Ирены. Крупные жемчужные серьги в виде виноградных гроздьев словно бросали загадочный отблеск на позолоченную солнцем кожу. Пенелопа безуспешно пыталась обнаружить хоть какое-нибудь сходство между собой и матерью.
– Куда пойти? – спросила Ирена, вновь принимаясь красить веки.
– На площадь. Сегодня там дает спектакль труппа из Романьи. «Ромео и Джульетту», – пояснила девочка.
– Разве мы не договорились, что ты пойдешь со мной?
– Это ты договорилась, а не я, – запротестовала Пенелопа. – Мне скучно с твоими подругами, и мне не нравятся их дочери. Они вечно задирают нос. Терпеть их не могу!
– Что это значит «задирают нос»?
Одной из самых неприятных черт ее матери была привычка отвечать вопросом на вопрос.
– Сама знаешь, что это значит. Они говорят только о тряпках и о круизах, в которых побывали или хотят побывать, о танцевальных классах и верховых прогулках. А я рядом с ними – бедная дурочка, мне и сказать-то нечего.
Пенелопа ждала, что мама скажет: «Это они дурочки». Но Ирена не сказала.
– Ну ты же понимаешь, – сказала Ирена, – их отцы – люди состоятельные, преуспевающие. А твой отец, увы, из тех, кто довольствуется малым. Человек без честолюбия.
Вот он – главный камень преткновения. Пенелопу возмущало отношение матери к отцу. Сама она всегда брала его сторону. Однажды она написала в школьном сочинении: «Мой папа – настоящий папа: добрый, ласковый, красивый, и его кожа пахнет лимоном». В тот раз она получила высший балл.
За последний год она повзрослела и стала отдавать себе отчет в том, что между ее родителями нет взаимопонимания. А все из-за мамы, считала Пенелопа. Ирена не упускала случая покритиковать мужа, пусть даже без особой злости, как сейчас. Но девочка ей не верила. Где-то она вычитала выражение «себе на уме» и решила, что это точно сказано про ее мать. На вид она такая милая и кроткая, а на самом деле упрямая и злая.
До прошлого лета Пенелопе нравилось ходить с матерью в отель «Мирамар». Мама болтала со своими подругами, а сама она играла с их дочерьми в пинг-понг, в «города», в настольный футбол. Но теперь ей все это казалось нестерпимо скучным. И еще ее раздражало постоянное присутствие синьора Ромео Оджиони. Он уделял Ирене слишком много внимания, а она отвечала ему улыбками и томными взглядами. Пенелопа злилась, но вслух ничего не говорила, понимая, что ей не поздоровится, если она только откроет рот.
– Сандрина тоже идет на площадь посмотреть спектакль. Мы пойдем вместе, – упрашивала она мать.
– Слушать ничего не желаю. Я не позволю тебе торчать там в толпе.
Ирена закончила краситься, встала и опять погляделась в зеркало.
– Ты плохая, – сказала Пенелопа. – Папа бы мне разрешил.
– Ты уверена? Позвони ему. Если он разрешит, я слова не скажу. Но если с тобой что-нибудь случится, я тут ни при чем, – ответила Ирена.
– Не буду я беспокоить папу по пустякам. Он работает, ему нельзя мешать, – заявила Пенелопа, давая понять матери, что осуждает ее безделье – Ирена и вправду ничего не делала и ничем не интересовалась, кроме развлечений.
Ирена поняла намек и возмутилась.
– В таком случае ты останешься дома с бабушкой, – объявила она, выплывая из спальни и на ходу покачивая бедрами.
Пенелопа высунула язык ей вслед, потом с размаху плюхнулась на кровать, так что пружины жалобно заскрипели. Девочка вытянулась на кровати родителей «с папиной стороны» и грустно улыбнулась – она все-таки, пусть и отчасти, добилась своего, она не пойдет на площадь смотреть спектакль, но зато избежит унизительного для себя вечера в отеле «Мирамар».
Впервые Пенелопа внимательно оглядела спальню родителей, принадлежавшую когда-то прадедушке, капитану военно-морского флота Алкивиаду Гуалтьери. Над комодом висел писанный сепией огромный портрет прадеда и его жены, умершей родами бабушки Диомиры. Затянутая до самого подбородка в кружевное с оборочками платье прабабушка на портрете была молодой женщиной с невыразительным лицом и темными волосами. Она сидела в кресле, чинно сложив руки на коленях. Капитан в белом офицерском кителе и форменной бескозырке стоял рядом с ней, вытянувшись по стойке «смирно».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Пенелопа обиделась, что ее не позвали. Она взглянула в окно, выходившее на улицу, и увидела процессию дачников, возвращавшихся на пляж после сиесты. Ничего интересного. С противоположной стороны тянулась узкая, протоптанная по земле дорожка, тоже ведущая на пляж. Ею редко пользовались. И вдруг на этой дорожке Пенелопа увидела свою мать. Ирена стояла, опершись на изгородь их сада, а перед ней стоял синьор Оджиони. Казалось, они не разговаривают, а шепчутся. Он положил руку ей на плечо. Пенелопа попятилась, словно увидев что-то такое, на что ей смотреть не полагалось. Она бегом спустилась по винтовой лестнице, вернулась в гостиную на первом этаже и вновь принялась раскачиваться в любимом бабушкином кресле, чувствуя себя бесконечно несчастной.
2
Пенелопа закончила четвертый класс начальной школы, и ее записали в среднюю, после чего, как обычно, уехала вместе с матерью на летние каникулы в Чезенатико. Отношения у нее с матерью окончательно испортились: Пенелопа беспричинно дерзила и не упускала случая затеять ссору, Ирене с трудом удавалось удерживать дочку в рамках.
Однажды июльским вечером, после ужина, Пенелопа вошла в спальню родителей, где Ирена, сидя перед зеркалом, красилась перед тем, как отправиться в отель «Мирамар», где у нее была назначена встреча с приятельницами.
– Мама, можно мне пойти посмотреть «Ромео и Джульетту»?
Простое белое платье облегало изящную и стройную фигуру Ирены, красиво оттеняя загорелую кожу на обнаженных плечах и руках. Она наносила грим, пристально вглядываясь в зеркало, при появлении дочери Ирена оглянулась через плечо.
– Что-то ты начала полнеть в последнее время, – озабоченно заметила она. – И волосы опять взлохмачены! Ты что, причесаться не можешь? – Положив карандаш на мраморную подставку, Ирена протянула руку и провела пальцами по спутанным волосам дочери, а потом сокрушенно покачала головой. – Колючие и вечно взъерошенные, как у отца. Тут уже ничего не поделаешь…
– Не всем же быть такими красавицами, как ты, – ответила девочка с вызовом. – Ну так что, – повторила она настойчиво, – можно мне пойти?
Ирена и вправду была ослепительно хороша. В свои двадцать восемь лет она выглядела по крайней мере на десять лет моложе. Каштановые волосы, гладкие и блестящие, как шелк, перехваченные белым перламутровым обручем, каскадом падали на плечи Ирены. Крупные жемчужные серьги в виде виноградных гроздьев словно бросали загадочный отблеск на позолоченную солнцем кожу. Пенелопа безуспешно пыталась обнаружить хоть какое-нибудь сходство между собой и матерью.
– Куда пойти? – спросила Ирена, вновь принимаясь красить веки.
– На площадь. Сегодня там дает спектакль труппа из Романьи. «Ромео и Джульетту», – пояснила девочка.
– Разве мы не договорились, что ты пойдешь со мной?
– Это ты договорилась, а не я, – запротестовала Пенелопа. – Мне скучно с твоими подругами, и мне не нравятся их дочери. Они вечно задирают нос. Терпеть их не могу!
– Что это значит «задирают нос»?
Одной из самых неприятных черт ее матери была привычка отвечать вопросом на вопрос.
– Сама знаешь, что это значит. Они говорят только о тряпках и о круизах, в которых побывали или хотят побывать, о танцевальных классах и верховых прогулках. А я рядом с ними – бедная дурочка, мне и сказать-то нечего.
Пенелопа ждала, что мама скажет: «Это они дурочки». Но Ирена не сказала.
– Ну ты же понимаешь, – сказала Ирена, – их отцы – люди состоятельные, преуспевающие. А твой отец, увы, из тех, кто довольствуется малым. Человек без честолюбия.
Вот он – главный камень преткновения. Пенелопу возмущало отношение матери к отцу. Сама она всегда брала его сторону. Однажды она написала в школьном сочинении: «Мой папа – настоящий папа: добрый, ласковый, красивый, и его кожа пахнет лимоном». В тот раз она получила высший балл.
За последний год она повзрослела и стала отдавать себе отчет в том, что между ее родителями нет взаимопонимания. А все из-за мамы, считала Пенелопа. Ирена не упускала случая покритиковать мужа, пусть даже без особой злости, как сейчас. Но девочка ей не верила. Где-то она вычитала выражение «себе на уме» и решила, что это точно сказано про ее мать. На вид она такая милая и кроткая, а на самом деле упрямая и злая.
До прошлого лета Пенелопе нравилось ходить с матерью в отель «Мирамар». Мама болтала со своими подругами, а сама она играла с их дочерьми в пинг-понг, в «города», в настольный футбол. Но теперь ей все это казалось нестерпимо скучным. И еще ее раздражало постоянное присутствие синьора Ромео Оджиони. Он уделял Ирене слишком много внимания, а она отвечала ему улыбками и томными взглядами. Пенелопа злилась, но вслух ничего не говорила, понимая, что ей не поздоровится, если она только откроет рот.
– Сандрина тоже идет на площадь посмотреть спектакль. Мы пойдем вместе, – упрашивала она мать.
– Слушать ничего не желаю. Я не позволю тебе торчать там в толпе.
Ирена закончила краситься, встала и опять погляделась в зеркало.
– Ты плохая, – сказала Пенелопа. – Папа бы мне разрешил.
– Ты уверена? Позвони ему. Если он разрешит, я слова не скажу. Но если с тобой что-нибудь случится, я тут ни при чем, – ответила Ирена.
– Не буду я беспокоить папу по пустякам. Он работает, ему нельзя мешать, – заявила Пенелопа, давая понять матери, что осуждает ее безделье – Ирена и вправду ничего не делала и ничем не интересовалась, кроме развлечений.
Ирена поняла намек и возмутилась.
– В таком случае ты останешься дома с бабушкой, – объявила она, выплывая из спальни и на ходу покачивая бедрами.
Пенелопа высунула язык ей вслед, потом с размаху плюхнулась на кровать, так что пружины жалобно заскрипели. Девочка вытянулась на кровати родителей «с папиной стороны» и грустно улыбнулась – она все-таки, пусть и отчасти, добилась своего, она не пойдет на площадь смотреть спектакль, но зато избежит унизительного для себя вечера в отеле «Мирамар».
Впервые Пенелопа внимательно оглядела спальню родителей, принадлежавшую когда-то прадедушке, капитану военно-морского флота Алкивиаду Гуалтьери. Над комодом висел писанный сепией огромный портрет прадеда и его жены, умершей родами бабушки Диомиры. Затянутая до самого подбородка в кружевное с оборочками платье прабабушка на портрете была молодой женщиной с невыразительным лицом и темными волосами. Она сидела в кресле, чинно сложив руки на коленях. Капитан в белом офицерском кителе и форменной бескозырке стоял рядом с ней, вытянувшись по стойке «смирно».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96