Либо поддаться на шантаж, либо выставить ее за дверь. Он выбрал второе решение.
– Ты уволена, – хладнокровно объявил Андреа. Потом демонстративно повернулся к ней спиной и открыл холодильник в поисках чего-нибудь съедобного.
Присцилла смотрела на него с открытым ртом. Распухшие губы все еще хранили следы побоев, нанесенных ее египетским дружком.
– Do you understand? – повторил он на понятном ей английском.
– Моя синьора была права. Все мужчины одинаковы, – буркнула Присцилла. – Ладно, я сделаю тебе капрезе, – тут же добавила она с улыбкой. – Хорошо, синьор?
– Даю тебе пять минут, чтобы его приготовить, – кивнул Андреа, ликуя в душе, что одержал маленькую победу.
Он отправился проведать детей. Лука спал, около него расположился Самсон. Даниэле сидел за письменным столом и делал уроки. Избавившись от колечек, делавших его похожим на пугало, он превратился в очень симпатичного парня.
– Не поздновато ли для занятий? – вполголоса спросил Андреа, чтобы не разбудить малыша.
– Папа, завтра меня в последний раз вызовут по истории. Если не получу хотя бы восьмерку, меня оставят на второй год. Как там бабушка? – поспешно спросил он, чтобы сменить тему.
– Пока без перемен. Кто гулял с собакой?
– Роберто Традати, великая любовь моей сестры. Человек без недостатков, знающий даты всех войн и щелкающий математические задачки, как кроссворды.
– Тебе завидно?
– Немного. Особенно меня раздражает его безупречный вид.
– Ладно, занимайся. Где Лючия?
– Угадай с трех раз, – усмехнулся сын.
– В ванной, – предположил Андреа.
Он угадал. Лючия сидела на табурете, опустив ноги в тазик с теплой водой и солью, а сама тем временем делала упражнение по греческому. Она была в ночной рубашке, волосы накрутила на бигуди. Андреа улыбнулся, глядя на нее. Кажется, еще вчера она ползала по дому и только училась вставать на ножки, а теперь стала настоящей женщиной. И притом деловитой до ужаса. В этом она напоминала Пенелопу.
– Зачем ты принимаешь эти ножные ванны? – спросил он.
– Это единственный способ снять усталость после двух часов танцев. Ты даже не представляешь, какая нагрузка для ног – все эти наши гольпе, севильянас и пасадас. А как бабушка? – спросила Лючия.
– Новостей нет. Будем надеяться на лучшее. А как ты?
– Вот уже четыре года я учусь танцевать фламенко. Ты даже не представляешь, как это тяжело. Я просто с ног валюсь.
– Я собираюсь поесть капрезе, – сказал Андреа. – С утра ничего не ел.
– Я тоже немного съем. Мне еще два часа заниматься, – решила Лючия.
Когда они пришли на кухню, Присцилла скромно стояла в уголке в ожидании дальнейших распоряжений. Твердость, проявленная хозяином, явно произвела на нее впечатление.
– Можешь идти к себе, – сказал ей Андреа. – Когда захочешь поговорить по телефону с друзьями, фиксируй свои разговоры. В конце месяца я вычту соответствующую сумму из твоей зарплаты, – невозмутимо добавил он, решив, что не позволит Присцилле садиться себе на голову в отсутствие хозяйки дома.
– Ладно, синьор, – кивнула она и испарилась. Лючия съела больше, чем обычно. Ее отец ничего не сказал по этому поводу, но она сама заговорила.
– Со мной происходит что-то странное. Я чувствую голод. По правде говоря, голод я ощущала всегда, но сейчас… это что-то другое. Я не чувствую никаких угрызений совести из-за того, что ем.
– Я вырос в бедности, ты знаешь. Бабушка приносила нам поесть, и я ожидал ее прихода, как манны небесной. Я считаю, что вот уже два года мы даром выбрасываем деньги на психолога. Если у тебя есть претензии ко мне, скажи о них прямо. Если у тебя проблемы с матерью, вам следует выяснить отношения. Объясни ей, что ты думаешь и чувствуешь, только не надо кудахтать, как курица. Может, мама и впрямь в чем-то виновата перед тобой, но свои недостатки есть у всех. Чего ты сама хочешь от жизни? Ты красива… нет, ты прекрасна, у тебя масса интересов, у тебя есть парень, который тебя обожает. Если хочешь луну с неба, знай: ты никогда ее не получишь, – сказал Андреа, подбирая томатный сок с тарелки кусочком хлеба.
– Возможно, я ищу ясности, которой в этой семье никогда не было, – в упор выпалила Лючия.
– Объясни толком.
– Если хочешь понять, поймешь. А если не понимаешь, подумай, – дерзко ответила девочка. – А теперь извини, пойду заниматься.
– Сначала сложи посуду в посудомоечную машину, – приказал Андреа.
– А ты сам не можешь? – ехидно улыбнулась Лючия.
– Это приказ, – отрезал Андреа.
Взгляды отца и дочери скрестились в поединке. Она поняла, что отец не шутит.
– А ты и вправду изменился. Даже не знаю, каким ты мне больше нравишься: прежним или каким стал сейчас.
Зазвонил телефон.
– Я отвечу. Вдруг это бабушкина сиделка? – сказала Лючия.
Андреа надеялся, что это Пенелопа, но оказалось, что Лючия права: звонили действительно из больницы.
– Похоже, мы можем спать спокойно. Состояние бабушки стабильно, – объявила Лючия, все-таки собирая тарелки и приборы со стола.
Андреа молча удалился в свою спальню. Он был совсем без сил и разделся, бросив одежду как попало. Но потом спохватился, что жены нет, чтобы все собрать за ним, и сделал это сам. Он сложил брюки, развязал узел на галстуке, повесил пиджак на плечики, бросил в корзину для стирки свою рубашку и белье.
Потом он растянулся на кровати, но сон не шел к нему. Ему бы следовало волноваться о матери, но на самом деле все его мысли были о Пенелопе. Ни за что на свете он не хотел ее потерять, но не знал, что предпринять, чтобы вернуть ее. Она обвинила его в лживости, двуличии, самовлюбленности. И самое печальное заключалось в том, что все это было правдой.
Именно эгоизм толкал его на измены жене: ему необходимо было чувствовать свою неотразимость. Его доброта всегда преследовала скрытую цель: ему надо было заслужить прощение за что-то. Но одного дня, проведенного наедине с детьми, оказалось довольно, чтобы сорвать с него маску «добренького папочки». Много лет его жена терпела скандалы и сцены, о которых теперь стыдно было вспоминать. Все эти горькие мысли не давали ему уснуть. И еще где-то на задворках сознания бродило привидение по имени Мортимер. Кто он такой? А главное, кем он является для его жены, этот тип без лица, без голоса, без примет?
Андреа вскочил с постели, открыл ящик письменного стола и взял в руки пачку писем. Он понимал, что поступает непорядочно. Не было у него никакого права копаться в секретах Пенелопы. Он взвесил пачку в руке, разрываясь между любопытством и страхом узнать правду. Тут из детской спальни послышался тихий плач. Положив письма на место и задвинув ящик, Андреа бросился в комнату мальчиков. Даниэле крепко спал, а Лука плакал. Самсон вилял хвостом и облизывал ему руку. Андреа зажег ночник на тумбочке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Ты уволена, – хладнокровно объявил Андреа. Потом демонстративно повернулся к ней спиной и открыл холодильник в поисках чего-нибудь съедобного.
Присцилла смотрела на него с открытым ртом. Распухшие губы все еще хранили следы побоев, нанесенных ее египетским дружком.
– Do you understand? – повторил он на понятном ей английском.
– Моя синьора была права. Все мужчины одинаковы, – буркнула Присцилла. – Ладно, я сделаю тебе капрезе, – тут же добавила она с улыбкой. – Хорошо, синьор?
– Даю тебе пять минут, чтобы его приготовить, – кивнул Андреа, ликуя в душе, что одержал маленькую победу.
Он отправился проведать детей. Лука спал, около него расположился Самсон. Даниэле сидел за письменным столом и делал уроки. Избавившись от колечек, делавших его похожим на пугало, он превратился в очень симпатичного парня.
– Не поздновато ли для занятий? – вполголоса спросил Андреа, чтобы не разбудить малыша.
– Папа, завтра меня в последний раз вызовут по истории. Если не получу хотя бы восьмерку, меня оставят на второй год. Как там бабушка? – поспешно спросил он, чтобы сменить тему.
– Пока без перемен. Кто гулял с собакой?
– Роберто Традати, великая любовь моей сестры. Человек без недостатков, знающий даты всех войн и щелкающий математические задачки, как кроссворды.
– Тебе завидно?
– Немного. Особенно меня раздражает его безупречный вид.
– Ладно, занимайся. Где Лючия?
– Угадай с трех раз, – усмехнулся сын.
– В ванной, – предположил Андреа.
Он угадал. Лючия сидела на табурете, опустив ноги в тазик с теплой водой и солью, а сама тем временем делала упражнение по греческому. Она была в ночной рубашке, волосы накрутила на бигуди. Андреа улыбнулся, глядя на нее. Кажется, еще вчера она ползала по дому и только училась вставать на ножки, а теперь стала настоящей женщиной. И притом деловитой до ужаса. В этом она напоминала Пенелопу.
– Зачем ты принимаешь эти ножные ванны? – спросил он.
– Это единственный способ снять усталость после двух часов танцев. Ты даже не представляешь, какая нагрузка для ног – все эти наши гольпе, севильянас и пасадас. А как бабушка? – спросила Лючия.
– Новостей нет. Будем надеяться на лучшее. А как ты?
– Вот уже четыре года я учусь танцевать фламенко. Ты даже не представляешь, как это тяжело. Я просто с ног валюсь.
– Я собираюсь поесть капрезе, – сказал Андреа. – С утра ничего не ел.
– Я тоже немного съем. Мне еще два часа заниматься, – решила Лючия.
Когда они пришли на кухню, Присцилла скромно стояла в уголке в ожидании дальнейших распоряжений. Твердость, проявленная хозяином, явно произвела на нее впечатление.
– Можешь идти к себе, – сказал ей Андреа. – Когда захочешь поговорить по телефону с друзьями, фиксируй свои разговоры. В конце месяца я вычту соответствующую сумму из твоей зарплаты, – невозмутимо добавил он, решив, что не позволит Присцилле садиться себе на голову в отсутствие хозяйки дома.
– Ладно, синьор, – кивнула она и испарилась. Лючия съела больше, чем обычно. Ее отец ничего не сказал по этому поводу, но она сама заговорила.
– Со мной происходит что-то странное. Я чувствую голод. По правде говоря, голод я ощущала всегда, но сейчас… это что-то другое. Я не чувствую никаких угрызений совести из-за того, что ем.
– Я вырос в бедности, ты знаешь. Бабушка приносила нам поесть, и я ожидал ее прихода, как манны небесной. Я считаю, что вот уже два года мы даром выбрасываем деньги на психолога. Если у тебя есть претензии ко мне, скажи о них прямо. Если у тебя проблемы с матерью, вам следует выяснить отношения. Объясни ей, что ты думаешь и чувствуешь, только не надо кудахтать, как курица. Может, мама и впрямь в чем-то виновата перед тобой, но свои недостатки есть у всех. Чего ты сама хочешь от жизни? Ты красива… нет, ты прекрасна, у тебя масса интересов, у тебя есть парень, который тебя обожает. Если хочешь луну с неба, знай: ты никогда ее не получишь, – сказал Андреа, подбирая томатный сок с тарелки кусочком хлеба.
– Возможно, я ищу ясности, которой в этой семье никогда не было, – в упор выпалила Лючия.
– Объясни толком.
– Если хочешь понять, поймешь. А если не понимаешь, подумай, – дерзко ответила девочка. – А теперь извини, пойду заниматься.
– Сначала сложи посуду в посудомоечную машину, – приказал Андреа.
– А ты сам не можешь? – ехидно улыбнулась Лючия.
– Это приказ, – отрезал Андреа.
Взгляды отца и дочери скрестились в поединке. Она поняла, что отец не шутит.
– А ты и вправду изменился. Даже не знаю, каким ты мне больше нравишься: прежним или каким стал сейчас.
Зазвонил телефон.
– Я отвечу. Вдруг это бабушкина сиделка? – сказала Лючия.
Андреа надеялся, что это Пенелопа, но оказалось, что Лючия права: звонили действительно из больницы.
– Похоже, мы можем спать спокойно. Состояние бабушки стабильно, – объявила Лючия, все-таки собирая тарелки и приборы со стола.
Андреа молча удалился в свою спальню. Он был совсем без сил и разделся, бросив одежду как попало. Но потом спохватился, что жены нет, чтобы все собрать за ним, и сделал это сам. Он сложил брюки, развязал узел на галстуке, повесил пиджак на плечики, бросил в корзину для стирки свою рубашку и белье.
Потом он растянулся на кровати, но сон не шел к нему. Ему бы следовало волноваться о матери, но на самом деле все его мысли были о Пенелопе. Ни за что на свете он не хотел ее потерять, но не знал, что предпринять, чтобы вернуть ее. Она обвинила его в лживости, двуличии, самовлюбленности. И самое печальное заключалось в том, что все это было правдой.
Именно эгоизм толкал его на измены жене: ему необходимо было чувствовать свою неотразимость. Его доброта всегда преследовала скрытую цель: ему надо было заслужить прощение за что-то. Но одного дня, проведенного наедине с детьми, оказалось довольно, чтобы сорвать с него маску «добренького папочки». Много лет его жена терпела скандалы и сцены, о которых теперь стыдно было вспоминать. Все эти горькие мысли не давали ему уснуть. И еще где-то на задворках сознания бродило привидение по имени Мортимер. Кто он такой? А главное, кем он является для его жены, этот тип без лица, без голоса, без примет?
Андреа вскочил с постели, открыл ящик письменного стола и взял в руки пачку писем. Он понимал, что поступает непорядочно. Не было у него никакого права копаться в секретах Пенелопы. Он взвесил пачку в руке, разрываясь между любопытством и страхом узнать правду. Тут из детской спальни послышался тихий плач. Положив письма на место и задвинув ящик, Андреа бросился в комнату мальчиков. Даниэле крепко спал, а Лука плакал. Самсон вилял хвостом и облизывал ему руку. Андреа зажег ночник на тумбочке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96