Ей казалось, что даймон этого места овладел ею. Освободившись на несколько дней от дел, они проводили время на острове архипелага Туамоту, который Дэн знал по старым дням (естественно, он был здесь с другой женщиной и признавал это без малейшего смущения). Веранду, на которой они стояли, обступили разбушевавшиеся алые цветы зеленого куста гибискуса, далее тропа по берегу загибалась вокруг лагуны. Ряды пальм согласно кивали и что-то шептали в ответ нежному ветерку. Лазоревая вода пыталась растворить в себе звезды, лишь снаружи — на рифе — она грохотала и бурлила кипящим молоком. Облака стояли напротив солнца, их стену аркой прорезала радуга. Джоэль не умела назвать те сладкие ароматы, которые приносил воздух. Тем утром они с Бродерсеном рука в руке бродили по берегу, потом разделись догола (оставив только сандалии, чтобы не порезаться о прекрасный острый коралл) и отправились купаться, а после лежали на песке, свет пропитал всю ее кожу, добрался даже до головы. Наконец, опасаясь солнечного ожога, Дэн велел ей одеться. На обратном пути они встретили темнокожего человека: он улыбнулся им и на ломаном испанском пригласил в свой недалекий дом; они перекусили, а потом хозяин взял гитару и на пару с Бродерсеном исполнил несколько песен. Начался дождь: такой, словно бы это сама земля отдавалась небу.
А теперь и тот, кто пришел к ней с Деметры, признался, что всегда обитал огражденным стенами. Даймон знал ужас. Стало больнее.
— О, ну… меня это никогда не смущало настолько, чтобы говорить… — Дэн умолк. — Эй, в чем дело? Ты что притихла?
Она покачала головой и крепко зажмурилась:
— Ничего. Дэн шагнул вперед, взял ее за обе руки — дрожащие разве что самую чуточку, — и пробормотал:
— Ничего себе пустяк. Так что же способно потрясти тебя, Джоэль?..
— Я не знаю… не знаю, — ответила она, прежде чем сумела остановиться. Самоконтроль вернулся. — У меня тоже… бывают… мгновения безрассудства. — И, заметив его недоумение, добавила:
— Разве ты не понимал этого?
Дэн глотнул, что удивило ее. Конечно же, он достаточно знал женщин и прихоти их. И, помедлив, неторопливо проговорил:
— Конечно, ты можешь наслаждаться моим обществом — помимо постели, естественно, — но я это не совсем понимаю…
Джоэль отметила, что, невзирая на легкую манеру общения с ней при всем долгом знакомстве, душа его по-прежнему удивлялась ее интеллекту.
— Но если и у тебя тоже есть настоящая слабость… — он умолк, когда Джоэль приникла к нему.
— Обними меня покрепче, Дэн, — она просила и приказывала одновременно, не желая слышать напоминаний об эмоциональной неудачнице, ищущей утешение в знаниях. — Давай войдем в дом, пора заняться любовью.
Но в этот раз у нее ничего не получилось. Он был столь же ласков и силен, как обычно, и она испытала некоторое облегчение, а потом добилась и большего, заверив его, что она просто не в настроении и скоро все будет великолепно: чтобы оказаться безусловной истиной.
«И все же… никто из нас не может возразить против того, что любить трудно, а часто и невозможно, — думала Джоэль в Колесе. — Тем хуже для бетан, конечно. Надо же представить себе такое: надеяться научиться любви у чуждой и едва ли цивилизованной расы? Неужели в этом отчасти причина — кроме общей наклонности к голотевтике — того, что я ощущаю такую близость с Фиделио?»
Скрипнула дверь.
— Входи, — сказала Джоэль и более чем обрадовалась, увидев гостя. Не только потому, что она только что думала о бетанине. В скучной и функциональной комнате, которую отнюдь не оживляли окрашенные пастелью стены, он был твердым свидетельством того, что реальность не ограничивается этим помещением.
— Buenos dias, — приветствовал ее Фиделио хрипловатым гортанным голосом, которым его порода говорит на суше. Присвистывающие обертоны затрудняли понимание слов.
— Bienvenido, — отвечала она и предложила ему перейти к природной речи бетан, предназначавшейся для воздуха, сообщив, что будет отвечать по-испански. Без компьютеризованного декодирующего оборудования она не способна была воспроизводить вокабулы бетанина и не хотела спускаться вместе с ним в лабораторию, чтобы разговаривать в присутствии часового, дежурившего в холле. Если разговор потребует фраз на его языке, она может написать их. Конечно, без голотевтического блока Джоэль обладала ограниченными познаниями. Языки содержали в себе больше непонятных нюансов, чем умел осилить ее мозг без внешней поддержки. (Придворный «язык» был еще хуже, как с точки зрения понимания, так и произношения.) Однако, если речь зайдет не о слишком сложных вопросах, она справится.
— Ты занята, интеллектуальная самка? — вежливо поинтересовался бетанин. — Я не стал бы нарушать сонную логику. — Этим словосочетанием Джоэль передала некую концепцию — не слишком удовлетворительное определение, на ее взгляд, подходило лучше, чем «медитация», «философические раздумья», или просто «мечтания».
— Нет, мне просто нечего делать, и я расстроена этим, — заверила его Джоэль. — А как ты? Я не видела тебя… уже не помню с каких пор. Время не имеет смысла в этом проклятом месте.
— Я был в бассейне, — проговорил он. Еще на борту «Эмиссара» биологи предупреждали, что Фиделио ослабнет и умрет, если не сможет проводить по несколько часов в неделю в воде своего родного моря. Состав ее не вполне совпадал с жидкостью, наполнявшей океаны Земли, однако ничего экзотического тоже не было; любая химическая лаборатория могла легко представить все необходимые ингредиенты. Нужные вещества доставили с корабля в Колесо и соорудили бассейн. Торговля солью между прибрежными континентальными обществами и расположенными в глубинах суши определила значительную часть бетанской истории.
— Тебе это полезно, — отвечала Джоэль, понимая, насколько неадекватны эти слова. Гибель Фиделио была бы трагедией для обоих видов и, быть может, не только для них. Кроме того, он был ласков и мудр и стоил миллиона Айр Квиков.
«Но мы потеряем Фиделио, когда у него окончится пища», — вспомнила Джоэль. Рожденные землей ткани не могли пропитать бетанина и по большей части были для него ядовиты. Экспедиция прихватила с собой на обратный путь годовой запас еды для Фиделио, главным образом в сушеном и замороженном виде. Все считали, что Союз откроет регулярное сообщение с Бетой задолго до истечения этого срока.
Джоэль была не из нервных, но сейчас вдруг ощутила ярость. Пытаясь найти покой, Джоэль разглядывала бетанина, опускавшегося на ноги и хвост перед ее креслом. Она всегда подмечала в нем нечто особое — какое-нибудь движение или очертание, — достаточно тонкое, которое нельзя было заметить с первого взгляда.
«Да, мы с ним рождены в результате четырех миллиардов лет эволюции, первородного бульона, происходившей на паре весьма различных планет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
А теперь и тот, кто пришел к ней с Деметры, признался, что всегда обитал огражденным стенами. Даймон знал ужас. Стало больнее.
— О, ну… меня это никогда не смущало настолько, чтобы говорить… — Дэн умолк. — Эй, в чем дело? Ты что притихла?
Она покачала головой и крепко зажмурилась:
— Ничего. Дэн шагнул вперед, взял ее за обе руки — дрожащие разве что самую чуточку, — и пробормотал:
— Ничего себе пустяк. Так что же способно потрясти тебя, Джоэль?..
— Я не знаю… не знаю, — ответила она, прежде чем сумела остановиться. Самоконтроль вернулся. — У меня тоже… бывают… мгновения безрассудства. — И, заметив его недоумение, добавила:
— Разве ты не понимал этого?
Дэн глотнул, что удивило ее. Конечно же, он достаточно знал женщин и прихоти их. И, помедлив, неторопливо проговорил:
— Конечно, ты можешь наслаждаться моим обществом — помимо постели, естественно, — но я это не совсем понимаю…
Джоэль отметила, что, невзирая на легкую манеру общения с ней при всем долгом знакомстве, душа его по-прежнему удивлялась ее интеллекту.
— Но если и у тебя тоже есть настоящая слабость… — он умолк, когда Джоэль приникла к нему.
— Обними меня покрепче, Дэн, — она просила и приказывала одновременно, не желая слышать напоминаний об эмоциональной неудачнице, ищущей утешение в знаниях. — Давай войдем в дом, пора заняться любовью.
Но в этот раз у нее ничего не получилось. Он был столь же ласков и силен, как обычно, и она испытала некоторое облегчение, а потом добилась и большего, заверив его, что она просто не в настроении и скоро все будет великолепно: чтобы оказаться безусловной истиной.
«И все же… никто из нас не может возразить против того, что любить трудно, а часто и невозможно, — думала Джоэль в Колесе. — Тем хуже для бетан, конечно. Надо же представить себе такое: надеяться научиться любви у чуждой и едва ли цивилизованной расы? Неужели в этом отчасти причина — кроме общей наклонности к голотевтике — того, что я ощущаю такую близость с Фиделио?»
Скрипнула дверь.
— Входи, — сказала Джоэль и более чем обрадовалась, увидев гостя. Не только потому, что она только что думала о бетанине. В скучной и функциональной комнате, которую отнюдь не оживляли окрашенные пастелью стены, он был твердым свидетельством того, что реальность не ограничивается этим помещением.
— Buenos dias, — приветствовал ее Фиделио хрипловатым гортанным голосом, которым его порода говорит на суше. Присвистывающие обертоны затрудняли понимание слов.
— Bienvenido, — отвечала она и предложила ему перейти к природной речи бетан, предназначавшейся для воздуха, сообщив, что будет отвечать по-испански. Без компьютеризованного декодирующего оборудования она не способна была воспроизводить вокабулы бетанина и не хотела спускаться вместе с ним в лабораторию, чтобы разговаривать в присутствии часового, дежурившего в холле. Если разговор потребует фраз на его языке, она может написать их. Конечно, без голотевтического блока Джоэль обладала ограниченными познаниями. Языки содержали в себе больше непонятных нюансов, чем умел осилить ее мозг без внешней поддержки. (Придворный «язык» был еще хуже, как с точки зрения понимания, так и произношения.) Однако, если речь зайдет не о слишком сложных вопросах, она справится.
— Ты занята, интеллектуальная самка? — вежливо поинтересовался бетанин. — Я не стал бы нарушать сонную логику. — Этим словосочетанием Джоэль передала некую концепцию — не слишком удовлетворительное определение, на ее взгляд, подходило лучше, чем «медитация», «философические раздумья», или просто «мечтания».
— Нет, мне просто нечего делать, и я расстроена этим, — заверила его Джоэль. — А как ты? Я не видела тебя… уже не помню с каких пор. Время не имеет смысла в этом проклятом месте.
— Я был в бассейне, — проговорил он. Еще на борту «Эмиссара» биологи предупреждали, что Фиделио ослабнет и умрет, если не сможет проводить по несколько часов в неделю в воде своего родного моря. Состав ее не вполне совпадал с жидкостью, наполнявшей океаны Земли, однако ничего экзотического тоже не было; любая химическая лаборатория могла легко представить все необходимые ингредиенты. Нужные вещества доставили с корабля в Колесо и соорудили бассейн. Торговля солью между прибрежными континентальными обществами и расположенными в глубинах суши определила значительную часть бетанской истории.
— Тебе это полезно, — отвечала Джоэль, понимая, насколько неадекватны эти слова. Гибель Фиделио была бы трагедией для обоих видов и, быть может, не только для них. Кроме того, он был ласков и мудр и стоил миллиона Айр Квиков.
«Но мы потеряем Фиделио, когда у него окончится пища», — вспомнила Джоэль. Рожденные землей ткани не могли пропитать бетанина и по большей части были для него ядовиты. Экспедиция прихватила с собой на обратный путь годовой запас еды для Фиделио, главным образом в сушеном и замороженном виде. Все считали, что Союз откроет регулярное сообщение с Бетой задолго до истечения этого срока.
Джоэль была не из нервных, но сейчас вдруг ощутила ярость. Пытаясь найти покой, Джоэль разглядывала бетанина, опускавшегося на ноги и хвост перед ее креслом. Она всегда подмечала в нем нечто особое — какое-нибудь движение или очертание, — достаточно тонкое, которое нельзя было заметить с первого взгляда.
«Да, мы с ним рождены в результате четырех миллиардов лет эволюции, первородного бульона, происходившей на паре весьма различных планет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131