Для такой маленькой девочки это было необычно, но ее воспитывали в благочестии.
Вокруг низины темнел лес, над ним возвышались туманные горы и синее, покрытое облаками небо. Воздух был сладкий, как музыка. По траве расхаживали павлины, в пруду плавали лебеди. С гор струились ручейки, сливаясь в поток, который, пополняемый дождями, утолял жажду жителей Иса. У валуна, на котором в тени огромных лип стояла статуя Белисамы, бурлили ручьи. Разноцветными огнями переливались цветы. Они увидели впереди дом. Небольшой, деревянный, с белыми колоннами и высокими окнами.
Админий отдал команду. Солдаты выстроились в два ряда. У портика появилась пожилая жрица с помощницами в голубых платьях и широкими лентами на головах. Они тихо позвали жениха. Он слез с коня и направился с ними в дом. За ними вошла свадебная процессия, а за ней — хор. Легионеры остались на улице.
Через открытые двери доносились гимны, песни и молитвы. Будик старался не слушать, но не мог. Слова и мелодии были одновременно и веселые, и грустные.
Наконец женский голос благословил новобрачных. Вышли жених и невеста — пухленькая светловолосая девушка под руку со стройным рыжеватым мужчиной. Они спустились по ступенькам. Когда они прошли мимо солдат, те вытащили из ножен мечи, и раздалось могучее «Аве!».
Вышли гости, девушки и жрица. Последней появилась королева. Высокая Форсквилис величественно прошествовала мимо толпы, на ее бледном, с классическими чертами лице играла слабая улыбка.
Дахут готова была заплакать.
— Возрадуйтесь! Богиня нас благословила! Возрадуйтесь!
Раздались возгласы и смех. Появились слуги с тяжелыми противнями. Форсквилис ушла в храм. Когда она вернулась, ее темно-золотые волосы украшала серебряная корона, она облачилась в золотое платье. Она предложила выпить за здоровье и счастье новобрачных, и последующие часы свободно говорила с многочисленными гостями.
Веселье, а может, и вино вскоре одержали верх над Будиком. В Исе на всех свадьбах, кроме королевских, веселье подогревалось непристойными шутками. В воздухе витал дух любви. Здесь не считалось зазорным улизнуть с какой-нибудь только что встреченной женщиной. Однако весталкам разрешалось только улыбаться, шутить, танцевать, обмениваться взглядами и намеками. Когда они станут совершеннолетними, большинство из них найдут мужей, некоторые — любовников, и, конечно, Белисама зажжет в их юных сердцах высший огонь. Будика закружил любовный вихрь.
За западными горами скрылось солнце. Зазолотились облака. Форсквилис сделала знак весталкам. Они, приплясывая, встали в ряд и, распевая эпиталамы, проводили Админия и Авонию в Нимфеум. Дахут несла перед новобрачными свечки, освещая им путь в убранную цветами опочивальню.
На улице праздник продолжался недолго. Сгустились сумерки, тускло замерцали звезды, лунный свет посеребрил небо. Зевая, гости пожелали друг другу доброй ночи и разошлись.
Будик проснулся. Он спал недолго. В бараке было темно, душно и жарко. С обеих сторон его сдавливали чьи-то тела, раздавался храп. Он перевернулся на другой бок в надежде снова забыться сном. Захрустел соломенный тюфяк. Он вспомнил свою молодость, проведенную в Британии, и мальчишек, похвалявшихся друг перед другом, когда им удавалось затащить девушку на сеновал. Он подумал, что никогда не испытывал настоящее умиротворение. Волны воспоминаний, голоса, как потоки ручьев, захватили его мысли.
У него вспотели подмышки. Фаллос вздыбился и напрягся. Он простонал: «Господи, не введи меня во искушение и избавь от лукавого!». Бесполезно здесь лежать. Он только разбудит товарищей, и они начнут ругаться. Может, свежий воздух его успокоит. Он на ощупь добрался до двери и вышел.
Как тверда, как мягка под ногами земля. Ночь обмыла его наготу; он почувствовал, как она укутывает его прохладой. От леса струился влажный, пряный аромат. Он прислушался к шорохам, стрекоту цикад, уханью совы, завыванию ветра. Ему показалось, что они его манят. Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел дорожку, ведущую к священной земле. Вдали блестела вода. Он почувствовал, что его горло пересохло от жажды. С сожалением он подумал, что не станет пить из пруда, которым его соблазняла похотливая дьяволица. Он подошел к ручью, лег на живот, погрузив руки в густой мох, и ощутил на губах прохладный поцелуй воды.
Он двинулся дальше. Ветки тянулись к нему своими пальцами. В лунном свете поблескивало заросшее лишайником огромное бревно. Оно стояло, как фаллос, как пламя свечи в опочивальне новобрачных. Что это: трель соловья или девичий смех?
Лес расступился. Будик вышел на поляну и остановился.
Полная луна почти затмевала бриллианты звезд. Деревья и трава блестели от росы. У ручья, в тени под липой, стоял мертвенно-бледный идол. На фоне темноты белели груди и бедра. Серебрился пруд. Вокруг него танцевали нимфы.
Это были не весталки, которые сейчас безмятежно спали. Это были женщины, сотканные из тумана и лунного света, они порхали, мерцали, парили, извивались, ласкали, трепетали, словно желая взлететь, вырваться из ночных объятий распустившегося лета. Не столько ушами, сколько душой он слышал их песни, крики и призывный вой. Он не знал, заметили ли они его, но уже готов был броситься туда и затеряться среди них.
Из темноты, окутывавшей северное небо, появился мужчина — огромный, обнаженный. Конь под ним встал на дыбы. В обеих руках извивались змеи. В развевающихся волосах сверкали звезды. У висков раскинулись огромные рога. Он медленно направился к нимфам, и они устремились к нему.
Будику ничего не оставалось делать, как спрятаться за дерево.
Она вышла из портика и пересекла залитую лунным светом лужайку. Ее белоснежная кожа излучала голубоватое свечение, наготу прикрывали распущенные волосы. Она протянула руки к мужчине. Сквозь сумерки Будик узнал афинские черты лица.
Мужчина большими шагами приближался к ней. Она бросилась ему навстречу, подбежав, взяла его за руки. Вокруг их сплетенных рук, поблескивая чешуей, обвились змеи. Бесконечно долго мужчина и женщина стояли неподвижно. Наконец они удалились в лес. Нимфы снова принялись резвиться.
Будик стоял как громом пораженный: все знали, что из девяти королев Форсквилис — самая сильная колдунья; ходили слухи, что этой страстной женщине не достаточного одного мужчины. Никто, кроме христиан, не осмеливался даже намекнуть, что галликены могут с кем-то изменять королю. А как же Бог? Или дьявол?
Нимфы перестали танцевать и направились туда, где стоял Будик.
Он пронзительно вскрикнул и побежал. Он не вернулся в барак, а провел остаток ночи на улице — дрожащий, он лежал на земле, плача и читая молитвы.
III
— Ты кому-нибудь об этом говорил? — спросил Корентин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Вокруг низины темнел лес, над ним возвышались туманные горы и синее, покрытое облаками небо. Воздух был сладкий, как музыка. По траве расхаживали павлины, в пруду плавали лебеди. С гор струились ручейки, сливаясь в поток, который, пополняемый дождями, утолял жажду жителей Иса. У валуна, на котором в тени огромных лип стояла статуя Белисамы, бурлили ручьи. Разноцветными огнями переливались цветы. Они увидели впереди дом. Небольшой, деревянный, с белыми колоннами и высокими окнами.
Админий отдал команду. Солдаты выстроились в два ряда. У портика появилась пожилая жрица с помощницами в голубых платьях и широкими лентами на головах. Они тихо позвали жениха. Он слез с коня и направился с ними в дом. За ними вошла свадебная процессия, а за ней — хор. Легионеры остались на улице.
Через открытые двери доносились гимны, песни и молитвы. Будик старался не слушать, но не мог. Слова и мелодии были одновременно и веселые, и грустные.
Наконец женский голос благословил новобрачных. Вышли жених и невеста — пухленькая светловолосая девушка под руку со стройным рыжеватым мужчиной. Они спустились по ступенькам. Когда они прошли мимо солдат, те вытащили из ножен мечи, и раздалось могучее «Аве!».
Вышли гости, девушки и жрица. Последней появилась королева. Высокая Форсквилис величественно прошествовала мимо толпы, на ее бледном, с классическими чертами лице играла слабая улыбка.
Дахут готова была заплакать.
— Возрадуйтесь! Богиня нас благословила! Возрадуйтесь!
Раздались возгласы и смех. Появились слуги с тяжелыми противнями. Форсквилис ушла в храм. Когда она вернулась, ее темно-золотые волосы украшала серебряная корона, она облачилась в золотое платье. Она предложила выпить за здоровье и счастье новобрачных, и последующие часы свободно говорила с многочисленными гостями.
Веселье, а может, и вино вскоре одержали верх над Будиком. В Исе на всех свадьбах, кроме королевских, веселье подогревалось непристойными шутками. В воздухе витал дух любви. Здесь не считалось зазорным улизнуть с какой-нибудь только что встреченной женщиной. Однако весталкам разрешалось только улыбаться, шутить, танцевать, обмениваться взглядами и намеками. Когда они станут совершеннолетними, большинство из них найдут мужей, некоторые — любовников, и, конечно, Белисама зажжет в их юных сердцах высший огонь. Будика закружил любовный вихрь.
За западными горами скрылось солнце. Зазолотились облака. Форсквилис сделала знак весталкам. Они, приплясывая, встали в ряд и, распевая эпиталамы, проводили Админия и Авонию в Нимфеум. Дахут несла перед новобрачными свечки, освещая им путь в убранную цветами опочивальню.
На улице праздник продолжался недолго. Сгустились сумерки, тускло замерцали звезды, лунный свет посеребрил небо. Зевая, гости пожелали друг другу доброй ночи и разошлись.
Будик проснулся. Он спал недолго. В бараке было темно, душно и жарко. С обеих сторон его сдавливали чьи-то тела, раздавался храп. Он перевернулся на другой бок в надежде снова забыться сном. Захрустел соломенный тюфяк. Он вспомнил свою молодость, проведенную в Британии, и мальчишек, похвалявшихся друг перед другом, когда им удавалось затащить девушку на сеновал. Он подумал, что никогда не испытывал настоящее умиротворение. Волны воспоминаний, голоса, как потоки ручьев, захватили его мысли.
У него вспотели подмышки. Фаллос вздыбился и напрягся. Он простонал: «Господи, не введи меня во искушение и избавь от лукавого!». Бесполезно здесь лежать. Он только разбудит товарищей, и они начнут ругаться. Может, свежий воздух его успокоит. Он на ощупь добрался до двери и вышел.
Как тверда, как мягка под ногами земля. Ночь обмыла его наготу; он почувствовал, как она укутывает его прохладой. От леса струился влажный, пряный аромат. Он прислушался к шорохам, стрекоту цикад, уханью совы, завыванию ветра. Ему показалось, что они его манят. Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел дорожку, ведущую к священной земле. Вдали блестела вода. Он почувствовал, что его горло пересохло от жажды. С сожалением он подумал, что не станет пить из пруда, которым его соблазняла похотливая дьяволица. Он подошел к ручью, лег на живот, погрузив руки в густой мох, и ощутил на губах прохладный поцелуй воды.
Он двинулся дальше. Ветки тянулись к нему своими пальцами. В лунном свете поблескивало заросшее лишайником огромное бревно. Оно стояло, как фаллос, как пламя свечи в опочивальне новобрачных. Что это: трель соловья или девичий смех?
Лес расступился. Будик вышел на поляну и остановился.
Полная луна почти затмевала бриллианты звезд. Деревья и трава блестели от росы. У ручья, в тени под липой, стоял мертвенно-бледный идол. На фоне темноты белели груди и бедра. Серебрился пруд. Вокруг него танцевали нимфы.
Это были не весталки, которые сейчас безмятежно спали. Это были женщины, сотканные из тумана и лунного света, они порхали, мерцали, парили, извивались, ласкали, трепетали, словно желая взлететь, вырваться из ночных объятий распустившегося лета. Не столько ушами, сколько душой он слышал их песни, крики и призывный вой. Он не знал, заметили ли они его, но уже готов был броситься туда и затеряться среди них.
Из темноты, окутывавшей северное небо, появился мужчина — огромный, обнаженный. Конь под ним встал на дыбы. В обеих руках извивались змеи. В развевающихся волосах сверкали звезды. У висков раскинулись огромные рога. Он медленно направился к нимфам, и они устремились к нему.
Будику ничего не оставалось делать, как спрятаться за дерево.
Она вышла из портика и пересекла залитую лунным светом лужайку. Ее белоснежная кожа излучала голубоватое свечение, наготу прикрывали распущенные волосы. Она протянула руки к мужчине. Сквозь сумерки Будик узнал афинские черты лица.
Мужчина большими шагами приближался к ней. Она бросилась ему навстречу, подбежав, взяла его за руки. Вокруг их сплетенных рук, поблескивая чешуей, обвились змеи. Бесконечно долго мужчина и женщина стояли неподвижно. Наконец они удалились в лес. Нимфы снова принялись резвиться.
Будик стоял как громом пораженный: все знали, что из девяти королев Форсквилис — самая сильная колдунья; ходили слухи, что этой страстной женщине не достаточного одного мужчины. Никто, кроме христиан, не осмеливался даже намекнуть, что галликены могут с кем-то изменять королю. А как же Бог? Или дьявол?
Нимфы перестали танцевать и направились туда, где стоял Будик.
Он пронзительно вскрикнул и побежал. Он не вернулся в барак, а провел остаток ночи на улице — дрожащий, он лежал на земле, плача и читая молитвы.
III
— Ты кому-нибудь об этом говорил? — спросил Корентин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97