.. Я приехал в Эриу, Ибернию. В Кондахте меня захватил один из вождей… Он привез меня в свое поместье на западе острова и заставил пасти овец. Я этим занимался шесть лет.
— Ты храбро выдержал это испытание. Сукат улыбнулся.
— Это было не так ужасно. Правда, в горах часто бывало холодно и сыро, но Господь наделил меня крепким здоровьем, и я смог это вынести. По натуре мой хозяин не был жесток, и время от времени он и другие люди проявляли ко мне доброту; часто, в хорошую погоду, на пастбище ко мне прибегали дети, чтобы послушать, как я играю на свирели, я рассказывал им истории, который помнил с детства… Конечно, вскоре я выучил их язык, который во многом отличается от нашего. И тогда я нашел путь к Богу. Я признался ему, что легкомысленно провел молодость, презрев его и встав на путь греха. Теперь я молюсь по сто раз на дню и почти столько же — ночью.
— Милость его безгранична.
— Я и сейчас оставался бы в плену, потому что бежать через те дикие земли и моря казалось мне невозможным. Но однажды я увидел сон, и я знал, что его на меня наслал Бог, требуя, чтобы я ему повиновался. Преследователи меня не нашли. Я мог умереть от голода, но всегда, каким-то образом, что-то давало мне пищу, чтобы не дать умереть. В Эриу живет очень гостеприимный народ… Если я не мог спросить, куда мне дальше идти, то догадывался сам, и мои догадки вели меня в верном направлении. В конце концов, я добрался до бухты на Уладском побережье, которое я видел во сне, там грузили для отправки в Британию корабль…
Военное прошлое Мартина напомнило о себе.
— Что? Я слышал, армия очищает Британию от варваров.
— Так и есть, хотя, я боюсь, судя по тому, что я видел, это больше напоминало прополку сорняков. Тем не менее мирным торговцам не запрещено туда приезжать. Они грузили партию огромных волкодавов, которых разводят в Эриу. Сначала капитан меня прогнал, ведь у меня не было ни одной монеты. Но я настаивал, и Господь смягчил его сердце.
— Мне кажется, ты обладаешь даром убеждения.
Сукат покраснел.
— Я пустился в еще одно трудное путешествие по Британии, такой же разоренной, как и западные земли, и в конце концов вернулся на родину. Отец уехал за вознаграждением — вы знали об этом? — но мать и другие родственники были дома и встретили меня осанной. Они хотели, чтобы я навсегда остался с ними.
— Почему же ты не остался? — спросил Мартин.
— Меня неотступно преследуют видения, достопочтенный отец. Я не могу забыть народ Эриу… женщин, которые улыбались мне, ласково говорили со мной и незаметно протягивали еду, суровых и дружелюбных мужчин, невинных детей, которые ко мне приходили… даже гордых воинов, величественных жрецов. Мне кажется, что они плачут, молятся в окружающей их ночи, взывают к свету. — Сукат сглотнул. — Мне кажется, в этом мое призвание. Вы, мой родственник, основали это священное место, школу епископов и миссионеров… Заклинаю вас именем Христа, возьмите меня к себе, научите и, если я буду достоин, посвятите в духовный сан.
Мартин долго молчал. Солнце клонилось к закату, по полу ползали тени. Наконец он пробормотал:
— Я думаю, ты прав. Мне кажется, ты в руках Божьих. Но мы не осмелимся узнать его волю, не помолясь и не предавшись размышлениям. Подожди здесь, сын мой, мы придумаем, что для тебя сделать. Я чувствую, что тебя ждут великие дела, но ты будешь долго к ним готовиться. — Его голос зазвенел: — Если я не ошибаюсь, ты достигнешь больших высот; ты станешь христианским патрицием.
IV
В середине зимы, после солнцестояния, во время ритуалов и праздников собрался Совет. В первую полночь после его окончания Форсквилис отвела Дахут к мысу Ванис.
Было холодно и безветренно. Небо было усеяно звездами, пенилась, как белый, безмолвный призрак, река Тиамат. В лунном свете караульные, охранявшие Северные ворота, узнали под монашеским одеянием лицо Афины. Они отсалютовали.
Женщина с девочкой прошли мимо них и ступили на мост.
Внизу из воды выступали скалы. Вокруг них ревели, наскакивая на стену волны, выбрасывая вверх белые струи. Серая земля покрылась изморозью. На западе слабо мерцал бескрайний иссиня-черный океан. Из-за гор выполз горбатый месяц.
Дойдя до Редонской дороги, Форсквилис и Дахут свернули на север и миновали мыс. Идти по узкой дорожке, извивавшейся между травой, зарослями чертополоха и большими валунами, было трудно. Дахут споткнулась.
— Я не вижу, куда ступаю, — пожаловалась она. Форсквилис, уверенно продолжавшая путь, тихо ответила:
— Ты останешься одна в темноте.
— Как?
— Тихо. Они могут услышать. Каждое слово вылетает, как крошечный белый призрак, и мгновенно исчезает.
Они продолжили путь. Месяц вскарабкался выше. Блистали звезды. Мороз превратил листья в тени. Кроме шагов и хруста сухих веток не было ни звука, но, приблизившись к северному краю, они услышали нарастающее ворчание моря.
На вершине обрыва показалась лачуга. Веками атаковали ветры ее глиняные стены. Трава и заросли ежевики опутали крепость до самой крыши; деревянные балки сгнили, бут размыло водой; под ней покоились истлевшие кости, которые давно перемешались с землей.
Форсквилис остановилась перед руинами. Отбросив плащ, она, воздев руки к небу, запела, но не на исанском, а на священном пуническом языке основателей:
— Могущественные духи, дремлющие в пучине времени, не гневайтесь. Проснитесь и вспомните. Я, верховная жрица Иштар, привела к вам Дахут, девственницу, которая носит в своем лоне рок. Впустите нас в свои сны.
Море застонало.
Королева повернулась к принцессе.
— Не бойся, — сказала она. — Туда, куда мы сегодня идем, невредимым может войти только бесстрашный.
Дахут выпрямилась. Капюшон соскользнул, обнажив заплетенные в косы волосы, скрепленные серебряной заколкой в виде змеи. Лунный свет посеребрил правую половину ее лица; левая осталась в голубоватой темноте.
— Ты же знаешь, я не боюсь, — ответила она. Форсквилис слабо улыбнулась.
— Да, прекрасно знаю. Добровольно ли ты странствуешь вдоль границ Другого Мира всю свою короткую жизнь или его создания сами нашли тебя — в любом случае, ты ни разу не струсила. Еще до твоего странного рождения боги определили твое предназначение, скрытое от остальных смертных… и, возможно, от них самих. Каждое знамение это доказывает, но ни один знак мы не можем прочитать. Я говорила тебе, на что уповают королевы: что ты, получив древнюю мудрость, которую люди называют колдовством, сможешь найти путь к пониманию своей судьбы и сделать ее не устрашающей, а великолепной. Дахут молча кивнула.
— Это слишком тяжелое бремя для молодой девушки, — сказала Форсквилис. — Однажды галликены получили этот дар; но из поколения в поколение эта сила слабеет. Иногда мы еще можем приказывать стихии, насылать проклятия, благословлять, вызывать странника, предотвращать болезнь и другие беды, облегчать смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Ты храбро выдержал это испытание. Сукат улыбнулся.
— Это было не так ужасно. Правда, в горах часто бывало холодно и сыро, но Господь наделил меня крепким здоровьем, и я смог это вынести. По натуре мой хозяин не был жесток, и время от времени он и другие люди проявляли ко мне доброту; часто, в хорошую погоду, на пастбище ко мне прибегали дети, чтобы послушать, как я играю на свирели, я рассказывал им истории, который помнил с детства… Конечно, вскоре я выучил их язык, который во многом отличается от нашего. И тогда я нашел путь к Богу. Я признался ему, что легкомысленно провел молодость, презрев его и встав на путь греха. Теперь я молюсь по сто раз на дню и почти столько же — ночью.
— Милость его безгранична.
— Я и сейчас оставался бы в плену, потому что бежать через те дикие земли и моря казалось мне невозможным. Но однажды я увидел сон, и я знал, что его на меня наслал Бог, требуя, чтобы я ему повиновался. Преследователи меня не нашли. Я мог умереть от голода, но всегда, каким-то образом, что-то давало мне пищу, чтобы не дать умереть. В Эриу живет очень гостеприимный народ… Если я не мог спросить, куда мне дальше идти, то догадывался сам, и мои догадки вели меня в верном направлении. В конце концов, я добрался до бухты на Уладском побережье, которое я видел во сне, там грузили для отправки в Британию корабль…
Военное прошлое Мартина напомнило о себе.
— Что? Я слышал, армия очищает Британию от варваров.
— Так и есть, хотя, я боюсь, судя по тому, что я видел, это больше напоминало прополку сорняков. Тем не менее мирным торговцам не запрещено туда приезжать. Они грузили партию огромных волкодавов, которых разводят в Эриу. Сначала капитан меня прогнал, ведь у меня не было ни одной монеты. Но я настаивал, и Господь смягчил его сердце.
— Мне кажется, ты обладаешь даром убеждения.
Сукат покраснел.
— Я пустился в еще одно трудное путешествие по Британии, такой же разоренной, как и западные земли, и в конце концов вернулся на родину. Отец уехал за вознаграждением — вы знали об этом? — но мать и другие родственники были дома и встретили меня осанной. Они хотели, чтобы я навсегда остался с ними.
— Почему же ты не остался? — спросил Мартин.
— Меня неотступно преследуют видения, достопочтенный отец. Я не могу забыть народ Эриу… женщин, которые улыбались мне, ласково говорили со мной и незаметно протягивали еду, суровых и дружелюбных мужчин, невинных детей, которые ко мне приходили… даже гордых воинов, величественных жрецов. Мне кажется, что они плачут, молятся в окружающей их ночи, взывают к свету. — Сукат сглотнул. — Мне кажется, в этом мое призвание. Вы, мой родственник, основали это священное место, школу епископов и миссионеров… Заклинаю вас именем Христа, возьмите меня к себе, научите и, если я буду достоин, посвятите в духовный сан.
Мартин долго молчал. Солнце клонилось к закату, по полу ползали тени. Наконец он пробормотал:
— Я думаю, ты прав. Мне кажется, ты в руках Божьих. Но мы не осмелимся узнать его волю, не помолясь и не предавшись размышлениям. Подожди здесь, сын мой, мы придумаем, что для тебя сделать. Я чувствую, что тебя ждут великие дела, но ты будешь долго к ним готовиться. — Его голос зазвенел: — Если я не ошибаюсь, ты достигнешь больших высот; ты станешь христианским патрицием.
IV
В середине зимы, после солнцестояния, во время ритуалов и праздников собрался Совет. В первую полночь после его окончания Форсквилис отвела Дахут к мысу Ванис.
Было холодно и безветренно. Небо было усеяно звездами, пенилась, как белый, безмолвный призрак, река Тиамат. В лунном свете караульные, охранявшие Северные ворота, узнали под монашеским одеянием лицо Афины. Они отсалютовали.
Женщина с девочкой прошли мимо них и ступили на мост.
Внизу из воды выступали скалы. Вокруг них ревели, наскакивая на стену волны, выбрасывая вверх белые струи. Серая земля покрылась изморозью. На западе слабо мерцал бескрайний иссиня-черный океан. Из-за гор выполз горбатый месяц.
Дойдя до Редонской дороги, Форсквилис и Дахут свернули на север и миновали мыс. Идти по узкой дорожке, извивавшейся между травой, зарослями чертополоха и большими валунами, было трудно. Дахут споткнулась.
— Я не вижу, куда ступаю, — пожаловалась она. Форсквилис, уверенно продолжавшая путь, тихо ответила:
— Ты останешься одна в темноте.
— Как?
— Тихо. Они могут услышать. Каждое слово вылетает, как крошечный белый призрак, и мгновенно исчезает.
Они продолжили путь. Месяц вскарабкался выше. Блистали звезды. Мороз превратил листья в тени. Кроме шагов и хруста сухих веток не было ни звука, но, приблизившись к северному краю, они услышали нарастающее ворчание моря.
На вершине обрыва показалась лачуга. Веками атаковали ветры ее глиняные стены. Трава и заросли ежевики опутали крепость до самой крыши; деревянные балки сгнили, бут размыло водой; под ней покоились истлевшие кости, которые давно перемешались с землей.
Форсквилис остановилась перед руинами. Отбросив плащ, она, воздев руки к небу, запела, но не на исанском, а на священном пуническом языке основателей:
— Могущественные духи, дремлющие в пучине времени, не гневайтесь. Проснитесь и вспомните. Я, верховная жрица Иштар, привела к вам Дахут, девственницу, которая носит в своем лоне рок. Впустите нас в свои сны.
Море застонало.
Королева повернулась к принцессе.
— Не бойся, — сказала она. — Туда, куда мы сегодня идем, невредимым может войти только бесстрашный.
Дахут выпрямилась. Капюшон соскользнул, обнажив заплетенные в косы волосы, скрепленные серебряной заколкой в виде змеи. Лунный свет посеребрил правую половину ее лица; левая осталась в голубоватой темноте.
— Ты же знаешь, я не боюсь, — ответила она. Форсквилис слабо улыбнулась.
— Да, прекрасно знаю. Добровольно ли ты странствуешь вдоль границ Другого Мира всю свою короткую жизнь или его создания сами нашли тебя — в любом случае, ты ни разу не струсила. Еще до твоего странного рождения боги определили твое предназначение, скрытое от остальных смертных… и, возможно, от них самих. Каждое знамение это доказывает, но ни один знак мы не можем прочитать. Я говорила тебе, на что уповают королевы: что ты, получив древнюю мудрость, которую люди называют колдовством, сможешь найти путь к пониманию своей судьбы и сделать ее не устрашающей, а великолепной. Дахут молча кивнула.
— Это слишком тяжелое бремя для молодой девушки, — сказала Форсквилис. — Однажды галликены получили этот дар; но из поколения в поколение эта сила слабеет. Иногда мы еще можем приказывать стихии, насылать проклятия, благословлять, вызывать странника, предотвращать болезнь и другие беды, облегчать смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97