У тебя с собой револьвер?
– Нет, должно быть, on у Атилио, – ответил Лопес удивленно.
– Сомневаюсь. Когда я укладывал чемоданы, кольт со всеми патронами куда-то исчез. Так как он был чужой, я не особенно встревожился. Давай спросим у Атилио, по я уверен, что у пего тоже свистнули пушку. Да, вот что еще мне пришло в голову: ты с Медрано ходил в парикмахерскую. Верно?
– В парикмахерскую? Погоди, да ведь это было вчера. Неужели это действительно было вчера? У меня ощущение, будто это было так давно. Да, конечно, мы ходили вместе.
– Я все ломаю себе голову, – сказал Рауль, – почему вы не расспросили парикмахера насчет кормы? Уверен, что вы даже не подума ли это сделать.
– А ведь верно, – сказал Лопес, обескураженный. – Мы так мило болтали. Медрано был такой остроумный, такой… И представь себе, эти подлые циники утверждают, будто все случилось иначе…
– Но вернемся к нашему парикмахеру, – сказал Рауль. – Тебя не удивляет, что пока мы искали проход на корму…
Почти их не слушая, Паула смотрела то па одного, то па другого и с удивлением спрашивала себя, как долго они будут обсуждать эту тему. Мужчины любят совершать открытия в прошлом; а ее интересует будущее, если вообще что-то интересует. Каким будет Ямайка Джон в Буэнос-Айресе? Не таким, конечно, как па пароходе, и не таким, как сейчас; в городе все они переменятся, к ним вернется то, что они оставили вместе с галстуком пли записной книжкой, когда садились на пароход. В конце концов, Лопес всего-навсего преподаватель, простой учитель, который обязан вставать в половине восьмого, чтобы в девять сорок пять или в одиннадцать пятнадцать объяснять причастия и глаголы. «Какой кошмар! – подумала она. – Но еще хуже будет, когда он увидит в городе меня: хуже не придумаешь». Ну и что? Сейчас им так хорошо сидеть, сплетя руки, глупо смотреть в глаза друг другу, показывать друг дружке язык пли спрашивать у Рауля, не кажется ли ему, что они идеальная пара.
Атилио первым увидел трубы, башни, небоскребы и, сияя радостью, обежал весь самолет. Па протяжении всего полета он страшно скучал, сидя между Нелли и доньей Роситой, к тому же пришлось ухаживать за Неллиной матерью, на которую качка подействовала странным образом: она горько плакала и предавалась сбивчивым семейным воспоминаниям.
– Гляди, гляди! Мы уже над рекой, вон там Авельянедский мост! Надо же, подумать только: чтобы уехать, потратили три дня, а возвратились в два счета!
– Вот они достижения техники, – сказала донья Росита, посматривавшая па своего сына со страхом и недоверием. – Как прилетим, надо будет позвонить отцу, пускай приезжает за нами па своем грузовичке.
– Да что вы, сеньора, ведь инспектор сказал, что всем предоставят такси, – возразила Нелли. – Ради бога, Атилио, сядь, не мельтеши у меня перед глазами. Ой, кажется, самолет сейчас па бок повалится, правда, правда!
– Как в той картине, где все погибли, – сказала донья Росита.
Пушок презрительно хмыкнул, но все же уселся в свое кресло. Ему было очень трудно усидеть па месте, тем более что его так и подмывало что-то совершить. Он сам не знал, что именно, но энергия бурлила г, нем, и он лишь ждал сигнала Лопеса и Рауля. Но Лопес и Рауль молча курили, и Атилио почувствовал себя разочарованным. Выходит, старичье и фараоны возьмут верх, это же стыд и позор; конечно, будь жив Медрано, такого бы никогда не случилось.
– Ну что ты никак не успокоишься, – сказала донья Росита. – Можно подумать, тебе мало вчерашних зверств. Посмотри на Нелли. Ты бы должен провалиться сквозь землю при виде, как она страдает, бедняжка. Я никогда не видала, чтобы она столько плакала. Ах, донья Пепа, дети – это тяжкий крест, уж поверьте. И как нам хорошо было в нашей каюте, вся из полированного дерева, и какой забавный этот сеньор Порриньо; надо же было этим бешеным ввязываться в такое дело.
– Помолчите, мама, – попросил Пушок, откусывая заусенец.
– Твоя мама права, – робко заметила Нелли. – Неужто ты не видишь, как они тебя обманули, эти твои друзья; прав был инспектор. Наговорили тебе всякого вздора, а ты, конечно…
Пушок подскочил, словно в него воткнули булавку.
– Ты взаправду хочешь, чтобы я повел тебя к алтарю или пет? – завопил он. – Сколько раз я должен объяснять тебе, что там произошло, размазня ты этакая!
Нелли расплакалась, но никто не обратил на нее внимания: рокотали моторы, все пассажиры слишком устали. Расстроенный и мучимый раскаянием, Пушок пристально рассматривал Буэнос-Айрес. Он был уже близко, самолет заходил на посадку; виднелись трубы электрической компании, порт; все мелькало и проносилось мимо, качаясь в туманном дыму и мареве полуденного зноя. «Ох, и пиццу закажем мы с Умберто и Русито, – подумал он. – Вот чего действительно не было на пароходе, это уж точно».
– Пожалуйста, сеньора, – сказал, безупречно вежливый полицейский офицер.
Сеньора Трехо с любезной улыбкой взяла ручку и подписалась на листе, где уже стояло десять-одиннадцать подписей.
– Вы, сеньор, – сказал офицер.
– Я это не подпишу, – ответил Лопес.
– Я тоже, – сказал Рауль.
– Очень хорошо, сеньоры. А вы, сеньора?
– Нет, я не подпишу, – сказала Клаудиа.
– Я тоже, – сказала Паула, посылая офицеру одну из самых своих очаровательных улыбок.
Офицер обернулся к инспектору и что-то сказал. Инспектор показал ему список, в котором значились имя, профессия и адрес каждого пассажира. Офицер достал красный карандаш и подчеркнул несколько фамилий.
– Сеньоры, вы можете покинуть порт, как только пожелаете, – сказал он, щелкнув каблуками. – Такси и багаж дожидаются вас во дворе.
Клаудиа и Персио вышли, ведя за руки Хорхе. Влажная густая жара, поднимавшаяся с реки, и запахи порта ударили Клаудии в лицо, и она невольно подняла руку. Да, улица Хуана
Баутисты Альберди, к семисотым номерам. Стоя у такси, она попрощалась с Паулой и Лопесом, махнула рукой Раулю. Да, телефон есть в справочнике: на Левбаума.
Лопес обещал Хорхе обязательно навестить его и подарить калейдоскоп, о котором Хорхе мечтал. Такси уехало, увозя с собой b Персио, словно погруженного в сон.
– Ну, вот видите, нас отпустили, – сказал Рауль. – Последят за нами некоторое время, а потом… Они прекрасно знают, что делают. Разумеется, рассчитывают на нас. Я, например, первый спрошу себя, что я должен делать и когда. И столько раз буду задавать себе этот вопрос, что в конце концов… Ну как, поедем в одном такси, несравненная парочка?
– Конечно, – сказала Паула. – Вели положить сюда твой багаж.
Подбежал Атилио с мокрым от пота лицом. До боли, с силой стиснул руку Паулы, звонко хлопнул по плечу Лопеса, сжал пятерню Рауля. Кирпичного цвета пиджак снова возвращал его к тому, что его ожидало.
– Нам надо будет встретиться, – сказал Пушок восторженно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Нет, должно быть, on у Атилио, – ответил Лопес удивленно.
– Сомневаюсь. Когда я укладывал чемоданы, кольт со всеми патронами куда-то исчез. Так как он был чужой, я не особенно встревожился. Давай спросим у Атилио, по я уверен, что у пего тоже свистнули пушку. Да, вот что еще мне пришло в голову: ты с Медрано ходил в парикмахерскую. Верно?
– В парикмахерскую? Погоди, да ведь это было вчера. Неужели это действительно было вчера? У меня ощущение, будто это было так давно. Да, конечно, мы ходили вместе.
– Я все ломаю себе голову, – сказал Рауль, – почему вы не расспросили парикмахера насчет кормы? Уверен, что вы даже не подума ли это сделать.
– А ведь верно, – сказал Лопес, обескураженный. – Мы так мило болтали. Медрано был такой остроумный, такой… И представь себе, эти подлые циники утверждают, будто все случилось иначе…
– Но вернемся к нашему парикмахеру, – сказал Рауль. – Тебя не удивляет, что пока мы искали проход на корму…
Почти их не слушая, Паула смотрела то па одного, то па другого и с удивлением спрашивала себя, как долго они будут обсуждать эту тему. Мужчины любят совершать открытия в прошлом; а ее интересует будущее, если вообще что-то интересует. Каким будет Ямайка Джон в Буэнос-Айресе? Не таким, конечно, как па пароходе, и не таким, как сейчас; в городе все они переменятся, к ним вернется то, что они оставили вместе с галстуком пли записной книжкой, когда садились на пароход. В конце концов, Лопес всего-навсего преподаватель, простой учитель, который обязан вставать в половине восьмого, чтобы в девять сорок пять или в одиннадцать пятнадцать объяснять причастия и глаголы. «Какой кошмар! – подумала она. – Но еще хуже будет, когда он увидит в городе меня: хуже не придумаешь». Ну и что? Сейчас им так хорошо сидеть, сплетя руки, глупо смотреть в глаза друг другу, показывать друг дружке язык пли спрашивать у Рауля, не кажется ли ему, что они идеальная пара.
Атилио первым увидел трубы, башни, небоскребы и, сияя радостью, обежал весь самолет. Па протяжении всего полета он страшно скучал, сидя между Нелли и доньей Роситой, к тому же пришлось ухаживать за Неллиной матерью, на которую качка подействовала странным образом: она горько плакала и предавалась сбивчивым семейным воспоминаниям.
– Гляди, гляди! Мы уже над рекой, вон там Авельянедский мост! Надо же, подумать только: чтобы уехать, потратили три дня, а возвратились в два счета!
– Вот они достижения техники, – сказала донья Росита, посматривавшая па своего сына со страхом и недоверием. – Как прилетим, надо будет позвонить отцу, пускай приезжает за нами па своем грузовичке.
– Да что вы, сеньора, ведь инспектор сказал, что всем предоставят такси, – возразила Нелли. – Ради бога, Атилио, сядь, не мельтеши у меня перед глазами. Ой, кажется, самолет сейчас па бок повалится, правда, правда!
– Как в той картине, где все погибли, – сказала донья Росита.
Пушок презрительно хмыкнул, но все же уселся в свое кресло. Ему было очень трудно усидеть па месте, тем более что его так и подмывало что-то совершить. Он сам не знал, что именно, но энергия бурлила г, нем, и он лишь ждал сигнала Лопеса и Рауля. Но Лопес и Рауль молча курили, и Атилио почувствовал себя разочарованным. Выходит, старичье и фараоны возьмут верх, это же стыд и позор; конечно, будь жив Медрано, такого бы никогда не случилось.
– Ну что ты никак не успокоишься, – сказала донья Росита. – Можно подумать, тебе мало вчерашних зверств. Посмотри на Нелли. Ты бы должен провалиться сквозь землю при виде, как она страдает, бедняжка. Я никогда не видала, чтобы она столько плакала. Ах, донья Пепа, дети – это тяжкий крест, уж поверьте. И как нам хорошо было в нашей каюте, вся из полированного дерева, и какой забавный этот сеньор Порриньо; надо же было этим бешеным ввязываться в такое дело.
– Помолчите, мама, – попросил Пушок, откусывая заусенец.
– Твоя мама права, – робко заметила Нелли. – Неужто ты не видишь, как они тебя обманули, эти твои друзья; прав был инспектор. Наговорили тебе всякого вздора, а ты, конечно…
Пушок подскочил, словно в него воткнули булавку.
– Ты взаправду хочешь, чтобы я повел тебя к алтарю или пет? – завопил он. – Сколько раз я должен объяснять тебе, что там произошло, размазня ты этакая!
Нелли расплакалась, но никто не обратил на нее внимания: рокотали моторы, все пассажиры слишком устали. Расстроенный и мучимый раскаянием, Пушок пристально рассматривал Буэнос-Айрес. Он был уже близко, самолет заходил на посадку; виднелись трубы электрической компании, порт; все мелькало и проносилось мимо, качаясь в туманном дыму и мареве полуденного зноя. «Ох, и пиццу закажем мы с Умберто и Русито, – подумал он. – Вот чего действительно не было на пароходе, это уж точно».
– Пожалуйста, сеньора, – сказал, безупречно вежливый полицейский офицер.
Сеньора Трехо с любезной улыбкой взяла ручку и подписалась на листе, где уже стояло десять-одиннадцать подписей.
– Вы, сеньор, – сказал офицер.
– Я это не подпишу, – ответил Лопес.
– Я тоже, – сказал Рауль.
– Очень хорошо, сеньоры. А вы, сеньора?
– Нет, я не подпишу, – сказала Клаудиа.
– Я тоже, – сказала Паула, посылая офицеру одну из самых своих очаровательных улыбок.
Офицер обернулся к инспектору и что-то сказал. Инспектор показал ему список, в котором значились имя, профессия и адрес каждого пассажира. Офицер достал красный карандаш и подчеркнул несколько фамилий.
– Сеньоры, вы можете покинуть порт, как только пожелаете, – сказал он, щелкнув каблуками. – Такси и багаж дожидаются вас во дворе.
Клаудиа и Персио вышли, ведя за руки Хорхе. Влажная густая жара, поднимавшаяся с реки, и запахи порта ударили Клаудии в лицо, и она невольно подняла руку. Да, улица Хуана
Баутисты Альберди, к семисотым номерам. Стоя у такси, она попрощалась с Паулой и Лопесом, махнула рукой Раулю. Да, телефон есть в справочнике: на Левбаума.
Лопес обещал Хорхе обязательно навестить его и подарить калейдоскоп, о котором Хорхе мечтал. Такси уехало, увозя с собой b Персио, словно погруженного в сон.
– Ну, вот видите, нас отпустили, – сказал Рауль. – Последят за нами некоторое время, а потом… Они прекрасно знают, что делают. Разумеется, рассчитывают на нас. Я, например, первый спрошу себя, что я должен делать и когда. И столько раз буду задавать себе этот вопрос, что в конце концов… Ну как, поедем в одном такси, несравненная парочка?
– Конечно, – сказала Паула. – Вели положить сюда твой багаж.
Подбежал Атилио с мокрым от пота лицом. До боли, с силой стиснул руку Паулы, звонко хлопнул по плечу Лопеса, сжал пятерню Рауля. Кирпичного цвета пиджак снова возвращал его к тому, что его ожидало.
– Нам надо будет встретиться, – сказал Пушок восторженно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108