Во что бы то ни стало надо избежать анархии, пусть даже в самых зародышевых формах.
Бармен начал разливать кофе с молоком. Он с большим интересом прислушивался к разговору, шевеля губами, словно повторял наиболее выдающиеся мысли.
– А мне чай и побольше лимона, – приказал дон Гало, по глядя на бармена. – Да, да, все сразу начинают толковать об анархии, а ведь совершенно ясно, что настоящая анархия – это официально существующая, прикрытая законами и уставами. Вот увидите, и это путешествие окажется отвратительным, по-настоящему отвратительным.
– Почему же тогда вы согласились поехать? – спросил словно невзначай Лопес.
Дона Гало заметно передернуло.
– Позвольте, это совершенно разные вещи. Почему я должен отказываться, если я выиграл в лотерее? К тому же недостатки выявляются всегда постепенно, на месте.
– С вашими воззрениями вы должны были заранее предвидеть все здешние недостатки, вам не кажется?
– Конечно. Ну, а вдруг случайно все получится хорошо?
– Иными словами, вы признаете, что государственная инициатива в некоторых случаях может быть удачной, – сказал доктор Рестелли. – Я лично стараюсь проявить понимание и стать на место официального лица. («Ты просто мечтаешь об этом, неудавшийся депутатик», – подумал Лопес, скорее с симпатией, чем со злорадством.) Бразды правления – это слишком серьезная вещь, мой уважаемый оппонент, и, к счастью, они находятся в надежных руках. Быть может, не совсем энергичных, но весьма благонамеренных.
– Наконец-то, – сказал дон Гало, решительно макая гренок в чай. – Вот уж и сильное правительство. Нет, сеньор, надо развивать более интенсивную торговлю, более широкое обращение капитала, благоприятные возможности для всех, разумеется в определенных рамках.
– Одно другого не исключает, – сказал доктор Рестелли. – И все же необходима власть, бдительная, с широкими полномочиями. Я сторонник и палладии демократии в Аргентине, но тот, кто путает свободу с распущенностью, находит в моем лице яростного противника.
– А кто говорит о распущенности, – сказал дон Гало. – В вопросах морали я такой же ригорист, как любой другой, черт возьми.
– Я употребил это слово в ином смысле, однако, раз вы восприняли его в обиходном значении, я рад отметить, что в данном вопросе наши взгляды совпадают.
– А также в оценке мармелада, он, кстати, очень вкусный, – сказал Лопес, которому страшно наскучил этот разговор. – Не знаю, заметили ли вы, но вот уже некоторое время мы стоим на якоре.
– Какая-нибудь поломка, – с удовлетворением сказал дон Гало. – Человек! Стакан воды!
Они вежливо приветствовали приход доньи Пепы и остальных членов семьи Аресутти, которые с красноречивыми комментариями расположились за столиком, где было больше масла в масленке. Пушок шел не торопясь, словно давая всем возможность как следует полюбоваться своей пижамой.
– Добрый день, как дела? – сказал он. – Видали, что творится. Мы торчим напротив Кильмеса, стоим на месте.
– У Кильмеса! – воскликнул доктор Рестелли. – Не может быть, юноша, наверное, это Уругвай!
– Да я узнал газгольдеры, – уверял Пушок. – Вон моя невеста не даст мне соврать. Видны дома и заводы, говорю вам, это Кильмес.
– А почему бы и нет? – сказал Лопес. – Мы предполагали, что наша первая остановка будет в Монтевидео, ну а если мы идем в другом направлении, например на юг…
– На юг? – сказал дон Гало. – А что нам там делать, на юге?
– Что делать?… Думаю, сейчас мы это узнаем. Вам известен маршрут? – спросил Лопес у бармена.
Бармен признался, что маршрута не знает. Вернее, знал до вчерашнего дня; судно должно было следовать до Ливерпуля с восемью или девятью остановками. Но затем вдруг начались какие-то переговоры с берегом, и теперь он решительно ничего не знал. Бармен прервал свои объяснения, чтобы выполнить срочный заказ: Пушок просил подлить молока в кофе, и Лопес с растерянным видом обернулся к своим сотрапезникам.
– Придется поискать какого-нибудь офицера, – сказал он. – Вероятно, у них уже есть новый маршрут.
Хорхе, который успел подружиться с Лопесом, пулей подлетел к ним.
– Сюда идут все остальные, – объявил он. – А вот матросов совсем не видно. Можно мне сесть с вами? Кофе с молоком и хлеб с мармеладом, пожалуйста. Вон идут, про которых я вам говорил.
Появились Медрано и Фелипе, не то сонные, не то чем-то Удивленные. Следом за ними поднялись Рауль и Паула. Пока все обменивались приветствиями, вошли Клаудиа и семейство Трехо. Отсутствовали лишь Лусио и Пора, не считая Персио, однако его отсутствия никто никогда не замечал. В баре шумно задвигали стульями, громко заговорили, поплыл сигаретный дым. Большинство пассажиров только теперь по-настоящему знакомились между собой. Медрано, пригласивший Клаудию за свой столик, нашел ее много моложе, чем она показалась ему прошлой ночью. Паула, несомненно, была еще моложе, но нервный тик словно налитого свинцом века настолько искажал и старил ее лицо, что сейчас она казалась ровесницей Клаудиа. Новость о том, что они стоят напротив Кильмеса, облетевшая все столики, вызвала смех и иронические замечания. Медрано с каким-то неприязненным чувством заметил, что Рауль Коста, подойдя к иллюминатору, заговорил с Фелипе, потом они уселись за столиком, где уже завтракала Паула. Лопес злорадствовал, видя явное недовольство, с каким семейство Трехо восприняло это вероломство Фелипе. Появился шофер, чтобы унести дона Гало, и Пушок бросился ему помогать. «Какой добрый малый, – подумал Лопес. – Как ему объяснить, что пижаму следует оставлять в каюте?» И он тут же тихо поделился этой мыслью с Медрано, сидевшим за соседним столиком.
– Это обычная история, че, – сказал Медрано. – Нельзя обижаться на невежество и вульгарность этих людей – ведь, по правде говоря, ни вы, ни я палец о палец не ударили, чтобы помочь им избавиться от их пороков. Мы всячески стараемся как можно меньше соприкасаться с ними, но, если обстоятельства вдруг вынуждают нас находиться вместе, мы…
– Сразу же теряемся, – добавил Лопес. – Я, во всяком случае, чувствую себя совершенно беспомощным перед такой вот пижамой, таким одеколоном и такой наивностью.
– И они это бессознательно используют, чтобы отдалить нас от себя, ибо мы тоже им мешаем. Всякий раз, когда они плюют на палубу, вместо того чтобы плюнуть в море, они словно стреляют нам в переносицу.
– Или когда включают радио на полную громкость и затем начинают кричать, чтобы услышать друг друга, по тогда они не слышат, что передает радио, п снова усиливают громкость, и так до бесконечности.
– Или когда они извлекают на свет традиционную копилку, набитую общими фразами и чужими мыслями, – сказал Медрано. – В своем роде они необыкновенны, как боксеры на ринге или гимнасты, но невозможно же постоянно путешествовать с атлетами и акробатами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Бармен начал разливать кофе с молоком. Он с большим интересом прислушивался к разговору, шевеля губами, словно повторял наиболее выдающиеся мысли.
– А мне чай и побольше лимона, – приказал дон Гало, по глядя на бармена. – Да, да, все сразу начинают толковать об анархии, а ведь совершенно ясно, что настоящая анархия – это официально существующая, прикрытая законами и уставами. Вот увидите, и это путешествие окажется отвратительным, по-настоящему отвратительным.
– Почему же тогда вы согласились поехать? – спросил словно невзначай Лопес.
Дона Гало заметно передернуло.
– Позвольте, это совершенно разные вещи. Почему я должен отказываться, если я выиграл в лотерее? К тому же недостатки выявляются всегда постепенно, на месте.
– С вашими воззрениями вы должны были заранее предвидеть все здешние недостатки, вам не кажется?
– Конечно. Ну, а вдруг случайно все получится хорошо?
– Иными словами, вы признаете, что государственная инициатива в некоторых случаях может быть удачной, – сказал доктор Рестелли. – Я лично стараюсь проявить понимание и стать на место официального лица. («Ты просто мечтаешь об этом, неудавшийся депутатик», – подумал Лопес, скорее с симпатией, чем со злорадством.) Бразды правления – это слишком серьезная вещь, мой уважаемый оппонент, и, к счастью, они находятся в надежных руках. Быть может, не совсем энергичных, но весьма благонамеренных.
– Наконец-то, – сказал дон Гало, решительно макая гренок в чай. – Вот уж и сильное правительство. Нет, сеньор, надо развивать более интенсивную торговлю, более широкое обращение капитала, благоприятные возможности для всех, разумеется в определенных рамках.
– Одно другого не исключает, – сказал доктор Рестелли. – И все же необходима власть, бдительная, с широкими полномочиями. Я сторонник и палладии демократии в Аргентине, но тот, кто путает свободу с распущенностью, находит в моем лице яростного противника.
– А кто говорит о распущенности, – сказал дон Гало. – В вопросах морали я такой же ригорист, как любой другой, черт возьми.
– Я употребил это слово в ином смысле, однако, раз вы восприняли его в обиходном значении, я рад отметить, что в данном вопросе наши взгляды совпадают.
– А также в оценке мармелада, он, кстати, очень вкусный, – сказал Лопес, которому страшно наскучил этот разговор. – Не знаю, заметили ли вы, но вот уже некоторое время мы стоим на якоре.
– Какая-нибудь поломка, – с удовлетворением сказал дон Гало. – Человек! Стакан воды!
Они вежливо приветствовали приход доньи Пепы и остальных членов семьи Аресутти, которые с красноречивыми комментариями расположились за столиком, где было больше масла в масленке. Пушок шел не торопясь, словно давая всем возможность как следует полюбоваться своей пижамой.
– Добрый день, как дела? – сказал он. – Видали, что творится. Мы торчим напротив Кильмеса, стоим на месте.
– У Кильмеса! – воскликнул доктор Рестелли. – Не может быть, юноша, наверное, это Уругвай!
– Да я узнал газгольдеры, – уверял Пушок. – Вон моя невеста не даст мне соврать. Видны дома и заводы, говорю вам, это Кильмес.
– А почему бы и нет? – сказал Лопес. – Мы предполагали, что наша первая остановка будет в Монтевидео, ну а если мы идем в другом направлении, например на юг…
– На юг? – сказал дон Гало. – А что нам там делать, на юге?
– Что делать?… Думаю, сейчас мы это узнаем. Вам известен маршрут? – спросил Лопес у бармена.
Бармен признался, что маршрута не знает. Вернее, знал до вчерашнего дня; судно должно было следовать до Ливерпуля с восемью или девятью остановками. Но затем вдруг начались какие-то переговоры с берегом, и теперь он решительно ничего не знал. Бармен прервал свои объяснения, чтобы выполнить срочный заказ: Пушок просил подлить молока в кофе, и Лопес с растерянным видом обернулся к своим сотрапезникам.
– Придется поискать какого-нибудь офицера, – сказал он. – Вероятно, у них уже есть новый маршрут.
Хорхе, который успел подружиться с Лопесом, пулей подлетел к ним.
– Сюда идут все остальные, – объявил он. – А вот матросов совсем не видно. Можно мне сесть с вами? Кофе с молоком и хлеб с мармеладом, пожалуйста. Вон идут, про которых я вам говорил.
Появились Медрано и Фелипе, не то сонные, не то чем-то Удивленные. Следом за ними поднялись Рауль и Паула. Пока все обменивались приветствиями, вошли Клаудиа и семейство Трехо. Отсутствовали лишь Лусио и Пора, не считая Персио, однако его отсутствия никто никогда не замечал. В баре шумно задвигали стульями, громко заговорили, поплыл сигаретный дым. Большинство пассажиров только теперь по-настоящему знакомились между собой. Медрано, пригласивший Клаудию за свой столик, нашел ее много моложе, чем она показалась ему прошлой ночью. Паула, несомненно, была еще моложе, но нервный тик словно налитого свинцом века настолько искажал и старил ее лицо, что сейчас она казалась ровесницей Клаудиа. Новость о том, что они стоят напротив Кильмеса, облетевшая все столики, вызвала смех и иронические замечания. Медрано с каким-то неприязненным чувством заметил, что Рауль Коста, подойдя к иллюминатору, заговорил с Фелипе, потом они уселись за столиком, где уже завтракала Паула. Лопес злорадствовал, видя явное недовольство, с каким семейство Трехо восприняло это вероломство Фелипе. Появился шофер, чтобы унести дона Гало, и Пушок бросился ему помогать. «Какой добрый малый, – подумал Лопес. – Как ему объяснить, что пижаму следует оставлять в каюте?» И он тут же тихо поделился этой мыслью с Медрано, сидевшим за соседним столиком.
– Это обычная история, че, – сказал Медрано. – Нельзя обижаться на невежество и вульгарность этих людей – ведь, по правде говоря, ни вы, ни я палец о палец не ударили, чтобы помочь им избавиться от их пороков. Мы всячески стараемся как можно меньше соприкасаться с ними, но, если обстоятельства вдруг вынуждают нас находиться вместе, мы…
– Сразу же теряемся, – добавил Лопес. – Я, во всяком случае, чувствую себя совершенно беспомощным перед такой вот пижамой, таким одеколоном и такой наивностью.
– И они это бессознательно используют, чтобы отдалить нас от себя, ибо мы тоже им мешаем. Всякий раз, когда они плюют на палубу, вместо того чтобы плюнуть в море, они словно стреляют нам в переносицу.
– Или когда включают радио на полную громкость и затем начинают кричать, чтобы услышать друг друга, по тогда они не слышат, что передает радио, п снова усиливают громкость, и так до бесконечности.
– Или когда они извлекают на свет традиционную копилку, набитую общими фразами и чужими мыслями, – сказал Медрано. – В своем роде они необыкновенны, как боксеры на ринге или гимнасты, но невозможно же постоянно путешествовать с атлетами и акробатами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108