Она была персонажем в его жизни. Роль, а не личность. Ей хотелось, чтобы от оставил Мирину и женился на ней. Она поняла, что этого никогда не случится.
Ей вспомнился номер гостиницы в Барселоне. Леонард, обнаженный, курит у окна. Ей не нужна фотография, чтобы вспомнить ту ночь. Она могла вспомнить все до мельчайших деталей: нежный свет луны на деревянном полу, бутылка, из которой он отпивал.
– Сегодня – последний раз, – сказала она. – Потому что для тебя наша связь – вымысел, благодаря которому ты можешь работать плодотворнее и энергичнее. Любовь и секс, творчество и искусство связаны в единое целое для тебя, но не для меня.
Он рассмеялся:
– Не разыгрывай мелодрам, – сказал он небрежно, и в этом тоже была игра.
Он упивался театральностью, будто наркоман – зельем.
– Я не могу больше оставаться твоим творением, вот и все. Я всегда буду любить тебя, но не буду работать с тобой, – и все было кончено. Она ушла от него в ту же ночь, спокойно сложила одежду в большой чемодан, попросила у консьержа другую комнату. Она была с Леонардом с пятнадцати лет до тех пор, пока ей не исполнилось двадцать семь. Она знала, что в глубине души он все еще обижен, хотя никакого права на это не имеет.
Работая с ней, он по-прежнему уговаривал: – Проиграй эту сцену со мной. Я ставлю твою игру. В этом состоит мой метод. Я создаю творческую напряженность, – и вел себя так, словно она предала его. Но у него была Мирина. Она с самого начала была с ним. Он никогда не поймет. Ния, наконец-то, сделала открытие – все это выше его понимания.
Она просматривала содержимое портфеля, вытаскивая вещи и снова аккуратно складывая – конверт с фотографиями и студийными рекламными кадрами. Поздравительная открытка на день рождения. Пластмассовая коробочка с увядшей розой. Брошюрка из отеля в Алкс-эн-Провенс. Салфетка из Ритца. Маленькая золотая африканская монетка, которую он ей подарил. У него тоже была похожая. Он постоянно носил ее с собой вместо амулета. Небольшие золотые карманные часы, которые давно не шли. Зеленая рыболовная муха на согнутом крючке. Крошечная заводная утка, которая долбила клювом и переваливалась на перепончатых жестяных лапах.
Вот и то, что она ищет – пакет с письмами, хранящийся в заднем отделении портфеля. Пакет перевязан красной тесемкой. Все письма написаны на одном и том же типе бумаги – на тонких голубых бланках для авиаписем, с рукописной надписью по-французски.
Они складываются внутрь, одновременно являясь и конвертом, и почтовой бумагой. Она решила через несколько часов показать Харму Боланду письма от поклонника ее таланта, любовные письма.
Даже просто держа их в руках, Ния почувствовала зловещий жар в теле. «Моя всеобъемлющая любовь», – так подписывался он всегда в конце письма. Все послания были от одного и того же человека, для нее – безымянного. Жар в ее груди не имел ничего общего с любовью. Ранние письма не были странными, но потом они изменились. Она вытащила из-под красной тесемки самое последнее письмо. Когда она его получила? Оно лежало сверху, на кипе почты, пришедшей из офиса ее импресарио недели две назад. Работая последние месяцы за городом, Ния не могла сказать точную дату. Она развернула письмо и еще раз перечитала конец.
«…Когда я закрываю глаза, перед моим мысленным взором встаешь ты. Ты существуешь внутри моего воображения. То, что ты ощущаешь как импульс – моя воля. То, что ты видишь во сне – послание от меня. То, что кажется случайностью, инстинктивной прозорливостью, совпадением – все спланировано и предвидено мной. Я не делаю ничего, чтобы вызвать подобное. Все просто происходит. Это необычный вид тесной связи между нами. Непорочное царство. Мысленно я заставляю тебя совершать поступки. «Ужасные?» – захочешь узнать ты. Миленькие ужасные поступки, любимая.
В статье «Интервью» создается впечатление, что ты одинока. Ты сказала, что устала от того, что на тебя постоянно смотрят, но в действительности не видят. В своем страхе ты окружаешь себя защитой – охрана, импресарио, агенты, свита приспешников. Когда-нибудь ты сможешь избавиться от своих страхов и испытать настоящую свободу. Ты узнаешь, что свобода таится за твоим лицом. Именно твое лицо держит тебя в изоляции. И чем больше узнают твое лицо, тем изолированнее ощущаешь ты себя. Ты должна быть очень осторожной со своим лицом.
Разве не странно, что когда ты перевоплощаешься в кого-то, когда ты играешь роль, то чувствуешь самое большое удовлетворение и наполненность жизни? Все остальное время ты боишься. Потому что ты не можешь ощутить уверенности в себе.
Я знаю, наступит день, мы встретимся. Встретимся без масок и хитростей. Единственное меня волнует то, что я слишком много напридумывал о тебе в своем воображении. Ты можешь оказаться недостойна образа, взлелеянного мной. Чтобы уберечь его от излишнего совершенства, стараюсь представить, как ты занимаешься обычными делами – принимаешь ванну, надеваешь шелковый халат. Я снова сочиняю. Возможно, халат махровый? Или из фланели в клетку? Фланель в клетку была давно – в Денвере. Теперь ты выше этого!
Может быть, это произойдет в Нью-Мексико. Жди меня там. Я буду тем зрителем, который не желает, чтобы сцена заканчивалась. Я смотрю на тебя снова и снова. Перематываю пленку и смотрю опять. Останавливаю кадры, которые люблю больше всего. Я очень часто с тобой. Я страстно желаю быть с тобой, как предначертано для нас. Ты существуешь в моем воображении. Ты заполнила мой разум. Твои действия ежесекундно отражают мои мысли.
Моя всеобъемлющая любовь».
Ния сложила конверт. На почтовом штемпеле стояло:
27 апреля. Сан-Франциско.
Она положила письмо назад и опустила всю пачку в сумочку.
Проверив и убедившись, что дверь домика заперта, Ния направилась по тропинке вдоль забора, окружающего пастбище, к главному зданию. Она проголодалась. Леонард уехал на местность, где завтра начнутся съемки. По крайней мере, он хоть сказал ей, какая сцена пойдет сначала: эпизод, где они ласкают друг друга, сцена медового месяца Кристины и Хэнка в каком-то захудалом мотеле. Мирина сказала, что место съемок просто совершенно – старый глинобитный мотель тридцатых годов неподалеку от Эспаньолы. Ржавые металлические стулья снаружи у каждой двери. Облупившаяся краска на деревянных дверях, автомат с кока-колой производства конца тридцатых годов у конторки рядом с распоротым диваном оранжево-розового цвета. Все настолько безупречно, что даже художник-постановщик не придумал бы лучших деталей.
Ния заглянула в дверь главного дома. На столе под старой картиной Таоса Пуэбло она увидела письмо. За долгие годы она научилась быстро и безошибочно определять эти голубые конверты в кипе счетов и журналов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Ей вспомнился номер гостиницы в Барселоне. Леонард, обнаженный, курит у окна. Ей не нужна фотография, чтобы вспомнить ту ночь. Она могла вспомнить все до мельчайших деталей: нежный свет луны на деревянном полу, бутылка, из которой он отпивал.
– Сегодня – последний раз, – сказала она. – Потому что для тебя наша связь – вымысел, благодаря которому ты можешь работать плодотворнее и энергичнее. Любовь и секс, творчество и искусство связаны в единое целое для тебя, но не для меня.
Он рассмеялся:
– Не разыгрывай мелодрам, – сказал он небрежно, и в этом тоже была игра.
Он упивался театральностью, будто наркоман – зельем.
– Я не могу больше оставаться твоим творением, вот и все. Я всегда буду любить тебя, но не буду работать с тобой, – и все было кончено. Она ушла от него в ту же ночь, спокойно сложила одежду в большой чемодан, попросила у консьержа другую комнату. Она была с Леонардом с пятнадцати лет до тех пор, пока ей не исполнилось двадцать семь. Она знала, что в глубине души он все еще обижен, хотя никакого права на это не имеет.
Работая с ней, он по-прежнему уговаривал: – Проиграй эту сцену со мной. Я ставлю твою игру. В этом состоит мой метод. Я создаю творческую напряженность, – и вел себя так, словно она предала его. Но у него была Мирина. Она с самого начала была с ним. Он никогда не поймет. Ния, наконец-то, сделала открытие – все это выше его понимания.
Она просматривала содержимое портфеля, вытаскивая вещи и снова аккуратно складывая – конверт с фотографиями и студийными рекламными кадрами. Поздравительная открытка на день рождения. Пластмассовая коробочка с увядшей розой. Брошюрка из отеля в Алкс-эн-Провенс. Салфетка из Ритца. Маленькая золотая африканская монетка, которую он ей подарил. У него тоже была похожая. Он постоянно носил ее с собой вместо амулета. Небольшие золотые карманные часы, которые давно не шли. Зеленая рыболовная муха на согнутом крючке. Крошечная заводная утка, которая долбила клювом и переваливалась на перепончатых жестяных лапах.
Вот и то, что она ищет – пакет с письмами, хранящийся в заднем отделении портфеля. Пакет перевязан красной тесемкой. Все письма написаны на одном и том же типе бумаги – на тонких голубых бланках для авиаписем, с рукописной надписью по-французски.
Они складываются внутрь, одновременно являясь и конвертом, и почтовой бумагой. Она решила через несколько часов показать Харму Боланду письма от поклонника ее таланта, любовные письма.
Даже просто держа их в руках, Ния почувствовала зловещий жар в теле. «Моя всеобъемлющая любовь», – так подписывался он всегда в конце письма. Все послания были от одного и того же человека, для нее – безымянного. Жар в ее груди не имел ничего общего с любовью. Ранние письма не были странными, но потом они изменились. Она вытащила из-под красной тесемки самое последнее письмо. Когда она его получила? Оно лежало сверху, на кипе почты, пришедшей из офиса ее импресарио недели две назад. Работая последние месяцы за городом, Ния не могла сказать точную дату. Она развернула письмо и еще раз перечитала конец.
«…Когда я закрываю глаза, перед моим мысленным взором встаешь ты. Ты существуешь внутри моего воображения. То, что ты ощущаешь как импульс – моя воля. То, что ты видишь во сне – послание от меня. То, что кажется случайностью, инстинктивной прозорливостью, совпадением – все спланировано и предвидено мной. Я не делаю ничего, чтобы вызвать подобное. Все просто происходит. Это необычный вид тесной связи между нами. Непорочное царство. Мысленно я заставляю тебя совершать поступки. «Ужасные?» – захочешь узнать ты. Миленькие ужасные поступки, любимая.
В статье «Интервью» создается впечатление, что ты одинока. Ты сказала, что устала от того, что на тебя постоянно смотрят, но в действительности не видят. В своем страхе ты окружаешь себя защитой – охрана, импресарио, агенты, свита приспешников. Когда-нибудь ты сможешь избавиться от своих страхов и испытать настоящую свободу. Ты узнаешь, что свобода таится за твоим лицом. Именно твое лицо держит тебя в изоляции. И чем больше узнают твое лицо, тем изолированнее ощущаешь ты себя. Ты должна быть очень осторожной со своим лицом.
Разве не странно, что когда ты перевоплощаешься в кого-то, когда ты играешь роль, то чувствуешь самое большое удовлетворение и наполненность жизни? Все остальное время ты боишься. Потому что ты не можешь ощутить уверенности в себе.
Я знаю, наступит день, мы встретимся. Встретимся без масок и хитростей. Единственное меня волнует то, что я слишком много напридумывал о тебе в своем воображении. Ты можешь оказаться недостойна образа, взлелеянного мной. Чтобы уберечь его от излишнего совершенства, стараюсь представить, как ты занимаешься обычными делами – принимаешь ванну, надеваешь шелковый халат. Я снова сочиняю. Возможно, халат махровый? Или из фланели в клетку? Фланель в клетку была давно – в Денвере. Теперь ты выше этого!
Может быть, это произойдет в Нью-Мексико. Жди меня там. Я буду тем зрителем, который не желает, чтобы сцена заканчивалась. Я смотрю на тебя снова и снова. Перематываю пленку и смотрю опять. Останавливаю кадры, которые люблю больше всего. Я очень часто с тобой. Я страстно желаю быть с тобой, как предначертано для нас. Ты существуешь в моем воображении. Ты заполнила мой разум. Твои действия ежесекундно отражают мои мысли.
Моя всеобъемлющая любовь».
Ния сложила конверт. На почтовом штемпеле стояло:
27 апреля. Сан-Франциско.
Она положила письмо назад и опустила всю пачку в сумочку.
Проверив и убедившись, что дверь домика заперта, Ния направилась по тропинке вдоль забора, окружающего пастбище, к главному зданию. Она проголодалась. Леонард уехал на местность, где завтра начнутся съемки. По крайней мере, он хоть сказал ей, какая сцена пойдет сначала: эпизод, где они ласкают друг друга, сцена медового месяца Кристины и Хэнка в каком-то захудалом мотеле. Мирина сказала, что место съемок просто совершенно – старый глинобитный мотель тридцатых годов неподалеку от Эспаньолы. Ржавые металлические стулья снаружи у каждой двери. Облупившаяся краска на деревянных дверях, автомат с кока-колой производства конца тридцатых годов у конторки рядом с распоротым диваном оранжево-розового цвета. Все настолько безупречно, что даже художник-постановщик не придумал бы лучших деталей.
Ния заглянула в дверь главного дома. На столе под старой картиной Таоса Пуэбло она увидела письмо. За долгие годы она научилась быстро и безошибочно определять эти голубые конверты в кипе счетов и журналов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111