Эти дорогостоящие работы признаны были, в силу отсутствия всяких дальнейших результатов, напрасной потерей времени и средств."
- Так что тут заинтересовало Дика? Совершенно ясно, что мы уже выудили все документы.
И едва ли они стоили затраченных усилий, подумал Иоганн. Может, фальшивые банкноты и чертежи ракет ещё представляли определенный интерес; но список балканских агентов, вряд ли переживших последовавшую войну... Он рассмеялся.
- Ты думаешь?
- Конечно, это же очевидно! Здесь так и сказано...
- Здесь сказано совсем не так. "Из достоверных источников", вот и все. Из каких достоверных источников?
- Но государственные представители...
- Говорят правду, только прочитай ещё раз, что именно говорится... Это все означает, что мы просто прекратили работы.
- Но здесь говорится... - настаивал Иоганн.
- Ничего подобного, - нетерпеливо перебила Анна. - Они просто стараются создать такое впечатление. Просто чтобы внушить людям вроде твоих русских туристов и французского учителя, что они теряют время понапрасну, слоняясь у озера. А это позволяет предположить, что причина слоняться там есть, и достаточно веская, чтобы правительство заволновалось и захотело отпугнуть от этого занятия непрошенных гостей. Это... это тайная дипломатия, так говорит Дик.
- Так говорит Дик, - передразнил он и рассмеялся.
- Да, - сказала Анна, её голубые глаза потемнели от негодования.
- Но он не считает, что непрошенных гостей удастся отпугнуть?
- Некоторых - нет. Они отлично знают, что нацисты утопили много таких контейнеров, и содержались в них не только имена балканских агентов.
- И такая мелочь подтолкнула его к этой эскападе! - Иоганн закурил и вылил себе в чашку остаток кофе. - Законченный идиот, - заключил он, покачивая головой.
- Да, - она метнула в него яростный взгляд. - Только законченный идиот мог приютить пятнадцатилетнюю беженку с трехмесячным младенцем на руках, дверь за ней закрылась, и Иоганн остался один, уставившись в пустоту.
Кофе остыл, но он допил свою кружку. У сигареты был вкус опилок. Первый раз за много лет Анна вслух упомянула Вену. Дик тоже об этом помалкивал, только один раз изменив своему правилу, чтобы объяснить, почему привез Анну в Зальцбург: "Я увез её подальше ото всего, что могло напомнить ей о страданиях в Вене". И именно Дик устроил усыновление ребенка: "Это была часть общей терапии. Для Анны - последний шанс. И для меня тоже. Изнасилование изуродовало её сознание, оставило отвращение и ужас вместо доверия. Много месяцев, даже когда она сама захотела жить вместе со мной и перестала убегать, она вздрагивала, если я касался её волос, если гладил её по щеке". Вот так, подумал Иоганн с горечью, это чужестранец подобрал мою сестру, слоняющуюся по руинам знакомых улиц - все знакомые, которых она надеялась найти, или погибли, или уехали, и их новые адреса были неизвестны. Я не смог помочь ей тогда, когда она больше всего нуждалась в помощи. Меня вообще там не было.
Но что толку было бы от шестнадцатилетнего подростка, даже окажись он рядом? Конечно, он не совсем точно описал себя в те времена. Он был ветераном, связным подполья, созданного американцами и англичанами по обе стороны итальянской границы; он был мужчиной, взрослым мужчиной - и, если судить по тому риску, которому подвергался, настоящим мужчиной. Разве не сумел он, обычный городской мальчишка, добраться в горы, когда ему было всего четырнадцать? Немцы не сумели сделать из него твердолобого наци, как из старшего брата Йозефа, убитого в Польше - только эта смерть положила конец яростным политическим спорам с отцом (если хорошенько подумать, это отец сделал Йозефа фашистом ещё до того, как пришли немцы). И в камрада-коммуниста отец тоже не смог его превратить, хотя для него самого марксизм был главным средством самовыражения. Отец всегда питал склонность к интелектуальным вывертам, и в результате пополнил своей персоной население нацистского концентрационного лагеря. Но старик оказался крепким орешком. Он выжил.
Да, выжил, и вернулся домой после великой ночи освобождения, и увидел, что сделали его камрады с женой и дочерью. Проблему эту он решил так же просто, как собирался решить все мировые проблемы: повесился на обугленной балке, торчащей из руин его дома. А мама...
Иоганн тяжело вздохнул. Да, этого как раз недоставало, чтобы вытолкнуть её из жизни. Она капитулировала - сначала психически, потом и физически. Через день после её смерти Анна бежала из русской зоны оккупации. Пятнадцатилетняя девочка с трехмесячным младенцем на руках. Пешком. Он попытался представить себе её путь - и не смог. Не захотел... Так было честнее. Прошлого не вернешь. Что-то он слишком много думает об этом сегодня. Наверное, потому что и Анна об этом думала. Неужели она просидела тут всю ночь, погрузившись в воспоминания?
Он резко встал, вышел в магазин. Здесь все сияло чистотой, царил строгий порядок. Иоганн полюбовался рядом фотоаппаратов, дорогих игрушек, которые туристы любят носить на шее, и фотографиями - истинной страстью Дика. Горы, ледники, леса и предгорья, озера (а вот и Финстерзее среди них), альпийские деревни с деревянными домиками, деревянные стены с облупившейся штукатуркой, балкончики в нишах с глубокими навесами... Была здесь и фотография Унтервальда, с "Гастоф Вальдесрух", мирно окруженной деревьями. Внезапно Иоганн нахмурился. Он заколебался. Потом, повинуясь своему инстинкту, быстро подошел к телефону. Он надеялся, что Феликс Заунер не засиделся сегодня с газетой и чашечкой утреннего кофе у "Томазелли". Но Феликс оказался у себя в офисе на Гетрейдегассе.
- Откуда это ты гундосишь? - со смехом поинтересовался Феликс.
- Я в Зальцбурге, остановился у Анны и Дика. Слушай, Феликс, что тебе известно о Греллях, Августе Грелле и его сыне Антоне? Они держат гостиницу в Унтервальде.
- Приятные, работящие люди. Старик довольно консервативен. Мне не удалось заинтересовать его идеей превращения этого места в настоящий лыжный курорт. Мне хотелось построить подъемник из долины, но старик заявил, что в результате весь Унтервальд превратится в руины, - Феликс расхохотался. Первый раз я услышал, что весьма скромное процветание этого края может быть разрушено.
Иоганн вытер нос, подавив новый позыв чихнуть. В магазине было прохладно.
- А почему ты спросил?
- Не знаю, - медленно произнес Иоганн. У него и вправду не было для этого никаких причин, разве что некоторое неясное беспокойство, проявившее себя этим вопросом. Он снова нахмурился, уставившись на фотографию "Гастоф Вальдесрух". - Просто Дик уехал на Финстерзее этим утром...
- О? - теперь голос Феликса звучал совершенно серьезно.
- И позвонил Анне из гостиницы. Он там завтракал.
- Почему бы и нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
- Так что тут заинтересовало Дика? Совершенно ясно, что мы уже выудили все документы.
И едва ли они стоили затраченных усилий, подумал Иоганн. Может, фальшивые банкноты и чертежи ракет ещё представляли определенный интерес; но список балканских агентов, вряд ли переживших последовавшую войну... Он рассмеялся.
- Ты думаешь?
- Конечно, это же очевидно! Здесь так и сказано...
- Здесь сказано совсем не так. "Из достоверных источников", вот и все. Из каких достоверных источников?
- Но государственные представители...
- Говорят правду, только прочитай ещё раз, что именно говорится... Это все означает, что мы просто прекратили работы.
- Но здесь говорится... - настаивал Иоганн.
- Ничего подобного, - нетерпеливо перебила Анна. - Они просто стараются создать такое впечатление. Просто чтобы внушить людям вроде твоих русских туристов и французского учителя, что они теряют время понапрасну, слоняясь у озера. А это позволяет предположить, что причина слоняться там есть, и достаточно веская, чтобы правительство заволновалось и захотело отпугнуть от этого занятия непрошенных гостей. Это... это тайная дипломатия, так говорит Дик.
- Так говорит Дик, - передразнил он и рассмеялся.
- Да, - сказала Анна, её голубые глаза потемнели от негодования.
- Но он не считает, что непрошенных гостей удастся отпугнуть?
- Некоторых - нет. Они отлично знают, что нацисты утопили много таких контейнеров, и содержались в них не только имена балканских агентов.
- И такая мелочь подтолкнула его к этой эскападе! - Иоганн закурил и вылил себе в чашку остаток кофе. - Законченный идиот, - заключил он, покачивая головой.
- Да, - она метнула в него яростный взгляд. - Только законченный идиот мог приютить пятнадцатилетнюю беженку с трехмесячным младенцем на руках, дверь за ней закрылась, и Иоганн остался один, уставившись в пустоту.
Кофе остыл, но он допил свою кружку. У сигареты был вкус опилок. Первый раз за много лет Анна вслух упомянула Вену. Дик тоже об этом помалкивал, только один раз изменив своему правилу, чтобы объяснить, почему привез Анну в Зальцбург: "Я увез её подальше ото всего, что могло напомнить ей о страданиях в Вене". И именно Дик устроил усыновление ребенка: "Это была часть общей терапии. Для Анны - последний шанс. И для меня тоже. Изнасилование изуродовало её сознание, оставило отвращение и ужас вместо доверия. Много месяцев, даже когда она сама захотела жить вместе со мной и перестала убегать, она вздрагивала, если я касался её волос, если гладил её по щеке". Вот так, подумал Иоганн с горечью, это чужестранец подобрал мою сестру, слоняющуюся по руинам знакомых улиц - все знакомые, которых она надеялась найти, или погибли, или уехали, и их новые адреса были неизвестны. Я не смог помочь ей тогда, когда она больше всего нуждалась в помощи. Меня вообще там не было.
Но что толку было бы от шестнадцатилетнего подростка, даже окажись он рядом? Конечно, он не совсем точно описал себя в те времена. Он был ветераном, связным подполья, созданного американцами и англичанами по обе стороны итальянской границы; он был мужчиной, взрослым мужчиной - и, если судить по тому риску, которому подвергался, настоящим мужчиной. Разве не сумел он, обычный городской мальчишка, добраться в горы, когда ему было всего четырнадцать? Немцы не сумели сделать из него твердолобого наци, как из старшего брата Йозефа, убитого в Польше - только эта смерть положила конец яростным политическим спорам с отцом (если хорошенько подумать, это отец сделал Йозефа фашистом ещё до того, как пришли немцы). И в камрада-коммуниста отец тоже не смог его превратить, хотя для него самого марксизм был главным средством самовыражения. Отец всегда питал склонность к интелектуальным вывертам, и в результате пополнил своей персоной население нацистского концентрационного лагеря. Но старик оказался крепким орешком. Он выжил.
Да, выжил, и вернулся домой после великой ночи освобождения, и увидел, что сделали его камрады с женой и дочерью. Проблему эту он решил так же просто, как собирался решить все мировые проблемы: повесился на обугленной балке, торчащей из руин его дома. А мама...
Иоганн тяжело вздохнул. Да, этого как раз недоставало, чтобы вытолкнуть её из жизни. Она капитулировала - сначала психически, потом и физически. Через день после её смерти Анна бежала из русской зоны оккупации. Пятнадцатилетняя девочка с трехмесячным младенцем на руках. Пешком. Он попытался представить себе её путь - и не смог. Не захотел... Так было честнее. Прошлого не вернешь. Что-то он слишком много думает об этом сегодня. Наверное, потому что и Анна об этом думала. Неужели она просидела тут всю ночь, погрузившись в воспоминания?
Он резко встал, вышел в магазин. Здесь все сияло чистотой, царил строгий порядок. Иоганн полюбовался рядом фотоаппаратов, дорогих игрушек, которые туристы любят носить на шее, и фотографиями - истинной страстью Дика. Горы, ледники, леса и предгорья, озера (а вот и Финстерзее среди них), альпийские деревни с деревянными домиками, деревянные стены с облупившейся штукатуркой, балкончики в нишах с глубокими навесами... Была здесь и фотография Унтервальда, с "Гастоф Вальдесрух", мирно окруженной деревьями. Внезапно Иоганн нахмурился. Он заколебался. Потом, повинуясь своему инстинкту, быстро подошел к телефону. Он надеялся, что Феликс Заунер не засиделся сегодня с газетой и чашечкой утреннего кофе у "Томазелли". Но Феликс оказался у себя в офисе на Гетрейдегассе.
- Откуда это ты гундосишь? - со смехом поинтересовался Феликс.
- Я в Зальцбурге, остановился у Анны и Дика. Слушай, Феликс, что тебе известно о Греллях, Августе Грелле и его сыне Антоне? Они держат гостиницу в Унтервальде.
- Приятные, работящие люди. Старик довольно консервативен. Мне не удалось заинтересовать его идеей превращения этого места в настоящий лыжный курорт. Мне хотелось построить подъемник из долины, но старик заявил, что в результате весь Унтервальд превратится в руины, - Феликс расхохотался. Первый раз я услышал, что весьма скромное процветание этого края может быть разрушено.
Иоганн вытер нос, подавив новый позыв чихнуть. В магазине было прохладно.
- А почему ты спросил?
- Не знаю, - медленно произнес Иоганн. У него и вправду не было для этого никаких причин, разве что некоторое неясное беспокойство, проявившее себя этим вопросом. Он снова нахмурился, уставившись на фотографию "Гастоф Вальдесрух". - Просто Дик уехал на Финстерзее этим утром...
- О? - теперь голос Феликса звучал совершенно серьезно.
- И позвонил Анне из гостиницы. Он там завтракал.
- Почему бы и нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60