Он нарушил одно из главных альпинистских правил - не убедился, что веревка надежно закреплена.
Сейчас, болтаясь на высоте четвертого этажа, он чувствовал, что продолжает медленно сползать, но в обратном направлении, к стройке. Проклятый кабель продолжал вытягиваться и провисать. И то сказать: если в Славке было килограммов семьдесят пять, то многожильный медный кабель в толстой резиновой изоляции и в добрую сотню метров длиной тянул центнера на полтора-два, если не больше. И Славкины килограммы послужили только толчком, сдвинувшим с места эту массу цветного металла.
Славка изогнулся и обхватил ногами кабель. Падать на асфальт не хотелось. Следовало выбросить железку и ползти на крышу пятиэтажки, как по канату. Но тут в переулке появился милицейский "воронок". Мигалка на кабине была выключена, но чуть бликовала в рассеянном свете, падающем из освещенных окон дома.
Автомобиль с выключенными фарами, чуть слышно урча мотором, медленно приблизился и остановился точно под Славкой. Похоже, они обкладывали недостроенную гостиницу и не хотели спугнуть скрывающегося там человека. Из машины вышли двое и направились к дощатому забору. Третий, наверное, водитель, остался в кабине. Сверху было слышно, как он общается с рацией, только слов разобрать не удалось.
Славка, держась одной рукой за кабель, засунул ржавую железку за пазуху, чтобы случайно не уронить на асфальт, не привлечь этим внимание патруля. Теперь следовало переменить положение тела на сто восемьдесят градусов, так как ползти вверх ногами по наклонному канату - дело очень трудное. И в это время на крыше гостиницы не выдержали окислившиеся за двадцать лет до позеленения медные жилы, прикрученные к контактам ржавого прожектора. Конец кабеля сквозанул вниз. Славка почувствовал, что его стремительно несет на стену дома. И поскольку не успел изменить положение тела, то совершил маятниковое движение перевернутым вверх ногами.
Он так сильно ударился бедром, что крепко сцепленные вокруг кабеля ноги тут же разжались, и Славка кувырнулся на балкон, въехав ещё и плечом в перила. Приземлился на какие-то деревяшки, заработав дополнительную дюжину синяков и ссадин. Сзади с грохотом летели на землю десятки килограммов меди и резины, подымая строительную пыль. Кабель шлепнул не только по асфальту и забору, но и по крыше "воронка", замаскировав шум, вызванный падением Славки на чужой балкон.
Сам он сжался в комок и притаился, опасаясь пошевелиться. Боль в ушибленных местах была почти непереносима, но стонать, растирать синяки, дергаться, завывать и плакать строго воспрещалось. Хуже всего, что в квартире, к которой относился балкон, зажегся свет. Хозяева проснулись и полезли к окну. На счастье, из освещенной комнаты ничего нельзя рассмотреть, кроме собственного отражения в двойных стеклах.
А на стройке раздавались крики. Похоже, милиция пошла на штурм. Неразборчиво гундосил мегафон и пару раз гавкнула собака. Свет в квартире погас. Следовало сматываться. Славка осторожно пошевелился. Резкая боль пронзила тело. Он понял, что с такой подбитой ногой далеко не уйдет. Даже простое прикосновение руки к бедру вызывало острую боль. Перелома быть не должно, но кровавый синяк от колена до задницы наличествует. Это понятно и без медицинского освидетельствования. Оставалось устраиваться здесь, на чужом балконе, и надеяться на авось.
* * *
Жажда хуже голода, это всем известно. А кому неизвестно, может улечься лицом вниз на балконе, лучше прямо с ночи, и подождать, пока солнышко пригреет. А чтобы пригрело получше, наденьте черный глухой комбинезон, под него свитер и кожаную куртку, и перед этим всю ночь не пейте и не ешьте, только бегайте и прыгайте.
К мукам голода и жажды постепенно добавилась ещё одна - Славка захотел в туалет. Он лежал на животе, притворяясь кучей тряпок, на которую небрежно брошены почерневшие бруски и досточки, и вспоминал героев войны, разных снайперов и разведчиков, которые сутками мужественно лежали на нейтральной полосе и не шевелились. Постепенно у него зародилась мысль, что насчет "не шевелились" - это все придумано. Вот он, например, уже ни рук, ни ног не чувствовал, только живот, который, с одной стороны, со стороны желудка, требовал пищи и в особенности питья, а с другой стороны прямо противоположного, то есть освобождения мочевого пузыря.
Почему-то под балконом с утра толклись люди. Это оказался всего второй этаж, поэтому слышимость была прекрасной, и Славка слушал с утра ругающихся милиционеров, которым рухнувший кабель разбил фонарь на крыше кабины, потом других, которые на ватных ногах спустились с двадцатиэтажки, пробежав бегом до самой крыши и обратно, по пути проверяя каждый этаж.
Потом местное пожилое население собралось обсуждать ночные события. Бесчисленные бандитские шайки, оказывается, устроили войну и нагромоздили гору трупов. Особенно усердствовал пресловутый Черный Паук, который под шумок унес на двадцатый этаж недостроенной гостиницы милиционера. Там он неплохо поужинал теплой кровушкой, а на десерт перекусил кабель, по которому другие милиционеры пытались вскарабкаться наверх.
Пенсионерки никаких конкретных подробностей не приводили, а главным образом механически повторяли с разными интонациями пожелания неизвестным бандитам перестрелять друг дружку до последнего. Относительно Черного Паука мнения разделились, поскольку бандитскую кровь он хлебал с ещё большим удовольствием, чем милицейскую. В другом настроении Славка, пожалуй, возгордился бы от такой городской мифологии, прославляющей его подвиги, но сейчас гордо пыжиться было рискованно - мог лопнуть мочевой пузырь.
На балконе оказалось полно перепрелых тополиных листьев, налетевших сюда ещё в прошлом году по крайней мере, а также грязных стеклянных банок и полусгнивших брусков и реек, предназначавшихся когда-то для какого-то домашнего мастерства. Славка присовокупил к этому хламу кривой и ржавый железный пруток, на котором съезжал по кабелю, и решил, что в квартире, судя по беспорядку и запущенности балкона, обитают алкаши, а может, всего один алкаш.
Пьяниц он никогда не боялся, потому рискнул сменить положение: руки уже совершенно занемели, поскольку находились под телом, прижатые к бетонному полу. Славка медленно повернулся на бок, стараясь, чтобы бруски со спины скатывались без лишнего шума. Подняв глаза, заметил, что рыжая от старости марля, наколоченная на форточку, шевелится на сквозняке. Это могло означать, что форточка открыта.
И Славка решил: будь, что будет, а у него уже сил никаких нет. Он осторожно снял с себя трухлявые бруски, отложив их в сторонку, пошевелил руками и ногами, пробуя, насколько они послушны его воле, и поднялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Сейчас, болтаясь на высоте четвертого этажа, он чувствовал, что продолжает медленно сползать, но в обратном направлении, к стройке. Проклятый кабель продолжал вытягиваться и провисать. И то сказать: если в Славке было килограммов семьдесят пять, то многожильный медный кабель в толстой резиновой изоляции и в добрую сотню метров длиной тянул центнера на полтора-два, если не больше. И Славкины килограммы послужили только толчком, сдвинувшим с места эту массу цветного металла.
Славка изогнулся и обхватил ногами кабель. Падать на асфальт не хотелось. Следовало выбросить железку и ползти на крышу пятиэтажки, как по канату. Но тут в переулке появился милицейский "воронок". Мигалка на кабине была выключена, но чуть бликовала в рассеянном свете, падающем из освещенных окон дома.
Автомобиль с выключенными фарами, чуть слышно урча мотором, медленно приблизился и остановился точно под Славкой. Похоже, они обкладывали недостроенную гостиницу и не хотели спугнуть скрывающегося там человека. Из машины вышли двое и направились к дощатому забору. Третий, наверное, водитель, остался в кабине. Сверху было слышно, как он общается с рацией, только слов разобрать не удалось.
Славка, держась одной рукой за кабель, засунул ржавую железку за пазуху, чтобы случайно не уронить на асфальт, не привлечь этим внимание патруля. Теперь следовало переменить положение тела на сто восемьдесят градусов, так как ползти вверх ногами по наклонному канату - дело очень трудное. И в это время на крыше гостиницы не выдержали окислившиеся за двадцать лет до позеленения медные жилы, прикрученные к контактам ржавого прожектора. Конец кабеля сквозанул вниз. Славка почувствовал, что его стремительно несет на стену дома. И поскольку не успел изменить положение тела, то совершил маятниковое движение перевернутым вверх ногами.
Он так сильно ударился бедром, что крепко сцепленные вокруг кабеля ноги тут же разжались, и Славка кувырнулся на балкон, въехав ещё и плечом в перила. Приземлился на какие-то деревяшки, заработав дополнительную дюжину синяков и ссадин. Сзади с грохотом летели на землю десятки килограммов меди и резины, подымая строительную пыль. Кабель шлепнул не только по асфальту и забору, но и по крыше "воронка", замаскировав шум, вызванный падением Славки на чужой балкон.
Сам он сжался в комок и притаился, опасаясь пошевелиться. Боль в ушибленных местах была почти непереносима, но стонать, растирать синяки, дергаться, завывать и плакать строго воспрещалось. Хуже всего, что в квартире, к которой относился балкон, зажегся свет. Хозяева проснулись и полезли к окну. На счастье, из освещенной комнаты ничего нельзя рассмотреть, кроме собственного отражения в двойных стеклах.
А на стройке раздавались крики. Похоже, милиция пошла на штурм. Неразборчиво гундосил мегафон и пару раз гавкнула собака. Свет в квартире погас. Следовало сматываться. Славка осторожно пошевелился. Резкая боль пронзила тело. Он понял, что с такой подбитой ногой далеко не уйдет. Даже простое прикосновение руки к бедру вызывало острую боль. Перелома быть не должно, но кровавый синяк от колена до задницы наличествует. Это понятно и без медицинского освидетельствования. Оставалось устраиваться здесь, на чужом балконе, и надеяться на авось.
* * *
Жажда хуже голода, это всем известно. А кому неизвестно, может улечься лицом вниз на балконе, лучше прямо с ночи, и подождать, пока солнышко пригреет. А чтобы пригрело получше, наденьте черный глухой комбинезон, под него свитер и кожаную куртку, и перед этим всю ночь не пейте и не ешьте, только бегайте и прыгайте.
К мукам голода и жажды постепенно добавилась ещё одна - Славка захотел в туалет. Он лежал на животе, притворяясь кучей тряпок, на которую небрежно брошены почерневшие бруски и досточки, и вспоминал героев войны, разных снайперов и разведчиков, которые сутками мужественно лежали на нейтральной полосе и не шевелились. Постепенно у него зародилась мысль, что насчет "не шевелились" - это все придумано. Вот он, например, уже ни рук, ни ног не чувствовал, только живот, который, с одной стороны, со стороны желудка, требовал пищи и в особенности питья, а с другой стороны прямо противоположного, то есть освобождения мочевого пузыря.
Почему-то под балконом с утра толклись люди. Это оказался всего второй этаж, поэтому слышимость была прекрасной, и Славка слушал с утра ругающихся милиционеров, которым рухнувший кабель разбил фонарь на крыше кабины, потом других, которые на ватных ногах спустились с двадцатиэтажки, пробежав бегом до самой крыши и обратно, по пути проверяя каждый этаж.
Потом местное пожилое население собралось обсуждать ночные события. Бесчисленные бандитские шайки, оказывается, устроили войну и нагромоздили гору трупов. Особенно усердствовал пресловутый Черный Паук, который под шумок унес на двадцатый этаж недостроенной гостиницы милиционера. Там он неплохо поужинал теплой кровушкой, а на десерт перекусил кабель, по которому другие милиционеры пытались вскарабкаться наверх.
Пенсионерки никаких конкретных подробностей не приводили, а главным образом механически повторяли с разными интонациями пожелания неизвестным бандитам перестрелять друг дружку до последнего. Относительно Черного Паука мнения разделились, поскольку бандитскую кровь он хлебал с ещё большим удовольствием, чем милицейскую. В другом настроении Славка, пожалуй, возгордился бы от такой городской мифологии, прославляющей его подвиги, но сейчас гордо пыжиться было рискованно - мог лопнуть мочевой пузырь.
На балконе оказалось полно перепрелых тополиных листьев, налетевших сюда ещё в прошлом году по крайней мере, а также грязных стеклянных банок и полусгнивших брусков и реек, предназначавшихся когда-то для какого-то домашнего мастерства. Славка присовокупил к этому хламу кривой и ржавый железный пруток, на котором съезжал по кабелю, и решил, что в квартире, судя по беспорядку и запущенности балкона, обитают алкаши, а может, всего один алкаш.
Пьяниц он никогда не боялся, потому рискнул сменить положение: руки уже совершенно занемели, поскольку находились под телом, прижатые к бетонному полу. Славка медленно повернулся на бок, стараясь, чтобы бруски со спины скатывались без лишнего шума. Подняв глаза, заметил, что рыжая от старости марля, наколоченная на форточку, шевелится на сквозняке. Это могло означать, что форточка открыта.
И Славка решил: будь, что будет, а у него уже сил никаких нет. Он осторожно снял с себя трухлявые бруски, отложив их в сторонку, пошевелил руками и ногами, пробуя, насколько они послушны его воле, и поднялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93