Письмо было крайне любезным, но я воспринимал его как приказ об отставке и даже расстроился. Урсула, наоборот, была очень воодушевлена и поспешила отдать распоряжения насчет комнаты для сэра Фредерика.
После завтрака я решил прогуляться по саду. Ярко светило солнышко, пели птицы, каждый лист, каждая травинка сверкали чистотой и свежестью. Я двинулся по тропинке, ведущей прочь от темных рододендроновых зарослей к каменным ступенькам. По этим ступенькам можно было спуститься к пруду, заросшему водными лилиями. Свежий ветер трепал мои рыжие вихры, и это было очень приятно. Я оглянулся и посмотрел на старый серый дом, вновь подумав о том, какой заброшенный и нежилой у него вид, почти нежилой. Будь у меня побольше ума, от пруда я бы сразу направился к гаражам, выкатил бы свою машину и, даже не оглянувшись, умчался бы прочь, окончательно выпутавшись из этого безумного приключения. Но путы оказались слишком крепкими.
Подойдя к самой воде, где под широкими темными листьями лилий лениво сновали золотые рыбки, я увидел Эвелин. Она шла по выложенной плитами тропке, прямо на меня. Но сама она меня не видела, так как смотрела себе под ноги. Взглянув на ее черные волосы, развевавшиеся на ветру, я почувствовал, как сердце мое резко подскочило, и в тот же миг понял, что Хьюго был прав, совершенно прав. Из-за нее одной я торчал в этом полумертвом доме. И мой интерес к Эвелин не был данью неуемным мужским амбициям, нет-нет, это была самая настоящая любовь. Нет, не благородная тревога за судьбу Эвелин заставила меня вчера дожидаться их с Хьюго возвращения из города, а самая вульгарная ревность. Ревность побудила меня наговорить Хьюго всяких глупостей и стать посмешищем в его глазах. Мне вдруг вспомнилась его фраза о том, что никакой любви, кроме той, что возникает с первого взгляда, в природе не существует. И еще я вспомнил позавчерашний вечер, гостиную, полную незнакомых людей, и единственное существо, на которое мне тогда хотелось смотреть бесконечно, хотя девушка эта не произнесла ни единого слова и скромно сидела у окна, загороженная толпой своих благодетелей.
Эвелин подходила все ближе. Ее взгляд так старательно изучал поросшие мхом каменные плиты, будто это были скрижали, на которых была записана ее судьба. Когда она подошла настолько близко, что глаза ее наткнулись на мою тень, она резко вскинула голову, и я с ужасом увидел в ее взгляде страх, во всяком случае, в первый момент. Правая рука ее непроизвольно взметнулась вверх, к горлу, из полуоткрытых губ вырвался судорожный вздох.
- Ой! Извините! Я вас не заметила!
Я несколько натужно рассмеялся.
- У вас такой вид, будто вы обдумываете какой-то тайный коварный план,пошутил я.- Но меня можете не бояться. Я вас никому не выдам.
Она с усилием улыбнулась. Я видел, что ей хочется поскорее от меня отделаться и снова погрузиться в свои мысли, однако продолжал стоять на месте, загородив ей путь, пытаясь понять, в чем же тайна ее очарования, покорившего сначала отца Джима, потом Джима, потом Хьюго, а теперь вот и меня... Я не считал ее особо красивой, и у меня не было оснований считать ее умной, так как за все время моего пребывания в доме мы обменялись разве что несколькими приветствиями и банальными замечаниями. И тем не менее, пока она смотрела на меня своими синими очами, терпеливо выжидая, когда я на конец соизволю отойти в сторону, меня переполняло потрясающее чувство, совершенно незнакомое и, увы, мучительное. Прежние мои влюбленности были легкими и вполне управляемыми. Но на этот раз, понял я, все обстоит гораздо серьезнее. Одно я все-таки сообразил: нельзя себя выдавать. Она не должна знать, что со мной по ее милости творится. В ту пору мне казалось, что свои страдания нужно тщательно скрывать от объекта их вызвавшего, ибо никому в этой жизни нельзя полностью доверять, ни мужчинам, ни женщинам. Поэтому я постарался изобразить равнодушное дружелюбие и вести себя как прежде. Я надеялся, что она ничего не заметила. Говоря по правде, замечать было особо нечего, но почему-то в первый же день я внушил себе, что Эвелин наделена необыкновенной прозорливостью.
Я взглянул на часы - испытанный способ скрыть свое смущение.
- Интересно, в котором часу он приедет,- небрежно произнес я.- Вы, наверное, знаете, что сегодня возвращается сэр Фредерик?
Лицо Эвелин слегка оживилось.
- Да, Урсула мне говорила,- отозвалась она своим тихим голосом, заставлявшим бешено биться мое сердце.- Я очень рада.
- Но почему?- спросил я с несколько нелепой горячностью, но сохранить полное спокойствие мне все-таки не удавалось.
- Сама не знаю,- сказала она, опустив голову,- наверное,- она говорила с некоторой медлительностью, и эта ее манера заставляла тебя жадно ловить каждое ее слово, как благословение,- при нем себя чувствуешь как-то увереннее.
- Так вы тоже это заметили!- воскликнул я с таким восторгом, будто получил ответ от самой Куманской сибиллы Куманская сибилла - мифическая древнеримская прорицательница, одна из самых известных, ее предсказания были записаны на пальмовых листах, составивших девять книг.- Грандиозный дядька!
- Разве вы с ним не были знакомы раньше?- спросила Эвелин, улыбнувшись моей щенячьей горячности.
- С ним был знаком мой брат: сэр Фредерик был его руководителем. Брат говорит, что это не только великий хирург, но и человек замечательный. Он любит людей и всегда готов помочь. Да это сразу можно понять по его поступкам, правда?- радостно тараторил я.- Он не знаком с Хьюго Алстоном, никогда его не видел, но искренне о нем заботится, как и обещал его отцу. Он очень ответственный человек.
Эвелин отвела взгляд и стала смотреть на далекие, подернутые голубой дымкой холмы, просвечивавшие сквозь ветки деревьев. В ее глазах появилось что-то такое, что заставило меня пожалеть о своем идиотском простодушии и дурацкой болтливости. У меня напрочь вылетело из головы, что отец Хьюго, по всей видимости, был для нее довольно близким человеком. Я тихонько сжал ее локоть. По моим пальцам будто пробежал электрический ток, но мне удалось сохранить благопристойную мину.
- А знаете что?- храбро начал я,- давайте-ка присядем, и вы расскажете мне, что случилось. Я ведь вижу, что вас что-то тревожит.- Я изображал из себя участливого дядюшку, и Эвелин позволила мне подвести ее к каменной скамье, оставленной в кладке стены, смотревшей на пруд. Камни были темные и заросшие мхом. Я вынул из кармана газету и заботливо расстелил, опасаясь, что скамья холодная и что Эвелин побоится испачкать платье влажным мхом.
- Ну, смелее,- сказал я поворачиваясь к ней.- Что не дает покоя вашей душеньке? Я тут человек случайный, совершенно вам посторонний. Сегодня здесь, а завтра - будто меня тут и не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74