был свидетелем при мотоциклисте, превысившем скорость. Мне вспомнилось, как ужасно я нервничал, когда подошла моя очередь - ведь на меня сразу устремились все взгляды; однако несмотря на страх, я испытывал и некоторое удовольствие, упиваясь собственной значительностью. Мне казалось, что свою долю информации, весьма скромную, если честно, я изложил с идеальной четкостью. Однако судье почему-то так не казалось, он заставил меня все повторить снова, таким тоном обычно разговаривает учитель, причем с тупым учеником, пытаясь выудить из него мало-мальски вразумительный ответ. Умирая от стыда, я поплелся на свое место. Правда, за свои страдания я получил три с половиной шиллинга. А что самое приятное, тот мотоциклист, которого на основании моего свидетельства, оштрафовали на десять шиллингов, сердечно пожал мне руку и поблагодарил за честность. А потом мы даже вместе выпили. Это был мой единственный опыт общения с представителями закона, явно, по меркам сэра Фредерика, недостаточный для будущего врача.
То, что мне предстояло пережить послезавтра, глупо даже было сравнивать с моим первым опытом. Теперь речь будет идти об убийстве, и каждое твое слово будет тщательно проанализировано и проверено. Я с волнением вспоминал все эпизоды и подробности своего утреннего приключения: как я нашел тело, в какой позе убитый лежал, мои действия. Нет, беспокоиться о том, что я что-то запамятовал не стоило. Кошмарная картина настолько крепко отпечаталась в моем мозгу, что я знал: если даже мне придется много раз видеть подобные сцены, им не затмить той, самой первой.
Обед в тот вечер происходил в непривычно тихой атмосфере. Все были настолько погружены в собственные переживания, что в этой мертвенной тишине иногда явственно слышалось постукивание вилок и ножей о тарелки. Что поделаешь, даже самые воспитанные люди не способны идеально выполнять предписания светского этикета. Сэр Фредерик на обед не явился, было очевидно, что он отправился обедать на сторону, и наверняка вместе с полицейским врачом Фицбрауном.
"Мог бы и меня позвать,- с обидой подумал я,- это совсем не важно, что я только студент! В конце концов из-за него я влип в эту историю". Подобное невнимание к моей особе почему-то казалось мне чуть ли не нарушением клятвы Гиппократа, ибо античный целитель говорил, что все врачи обязаны друг друга поддерживать.
Пармур не проронил ни единого слова, чувствовалось, что он никак еще не может простить Урсуле вчерашнего легкомысленного кокетства. Тетя Сюзан и дядя Биддолф вполголоса вели приватный разговор, изредка бросая на окружающих настороженные и, одновременно, обличительные взгляды. Они никак не могли пережить того, что вынуждены находиться за одним столом с возможным убийцей, даже передавать ему соль или перец. Тетя Сюзан сидела с негодующе стиснутыми губами, концы которых были опущены вниз с еще большей, чем обычно, брезгливостью. Длинные усы дяди Биддолфа тоже еще сильнее обвисли, видимо в знак солидарности с супругой. Мне показалось, что они что-то слишком часто поглядывают на Урсулу и Марселя. Означало ли это, что им было известно, в чем состояло "алиби" Марселя? Скорее всего, да.
Однако Урсула не замечала этих назойливых взглядов. Вид у нее был очень задумчивый, и вообще она была непривычно молчаливой в тот вечер. Она сидела во главе стола, справа от нее расположился Марсель, хотя обычно это было привилегией сэра Фредерика. Марсель что-то живо ей рассказывал, но Урсула слушала его не слишком внимательно, хотя он пускал в ход все свое обаяние и умение рассмешить, однако вместо безудержного звонкого смеха получал в ответ лишь улыбку, причем довольно грустную Джим сидел на противоположном конце стола, периодически выкрикивая очередную грозную реплику. Убедившись в том, что никто не желает слушать его злобные выкрики, он демонстративно удалился, по обыкновению сильно хлопнув дверью.
Я сумел занять место рядом с Эвелин, и при всяком удобном случае прикасался коленом к ее колену и жал столом ее руку. Она робко отзывалась на мои дерзкие выходки и дважды чуть заметно мне улыбнулась. Вид у нее был бледным и усталым: наверное, у бедной девочки разболелась голова. Как только все отобедали, она извинилась и ушла. На этот раз я не помчался за нею вслед. В данный момент я жаждал общения только с Марселем, но было ясно, что он будет занят весь вечер. Он сказал, что не смог бы жениться на Урсуле, что у него уже есть невеста. Может, наврал?
Да и вообще, стоит ли верить всему, что он болтает? Вот в чем вопрос.
Глава 11
Да, основной вопрос заключался именно в этом. Почти всю ночь я не сомкнул глаз. Медленно взошла луна, и ее волшебный, несколько потусторонний холодный свет залил комнату. Я стал смотреть на отражение окна на ков ре: решетка из нескольких квадратиков. Тянулся час за часом, и постепенно ажурный силуэт окна переместился на стену. Я еще тогда подумал: до чего по-разному все выглядит днем и ночью.
Где-то рядом заухала сова, ее уханье напоминало веселый хохот: видимо, ей только что удалось закогтить какую-нибудь беспечную мышку. Я подошел к окну и стал всматриваться в ветви ближайшего дерева, и хотя неверный лунный свет был очень ярким, я так и не увидел эту разбойницу. Я взглянул на парк: он был волшебно прекрасен. Это зрелище заставило меня вспомнить про Хьюго, я невольно содрогнулся. Ведь только вчера, возможно в это же самое время, именно в это время, он шел по тропинке к кустам, где его поджидала внезапная смерть. Надо же, как это бывает. Только что человек жил, пусть не очень счастливый, пусть одинокий и не умеющий приспособиться к жестоким правилам этого мира... Но он был молод и богат, он мог наслаждаться многими радостями жизни, хотя не все радости были ему доступны. И вдруг раздается выстрел, и вот уже человек этот лежит, уткнувшись лицом в грязь, сжимая в кулаке горстку мертвеющих листьев, которые он, падая, судорожно сорвал с ветки, уже в предсмертной агонии.
"Раздается выстрел",- мысленно повторил я и подумал, что он действительно должен был раздаться. Сегодняшняя ночь была такой же, как вчерашняя. Если бы сегодня кто-то вздумал выстрелить из револьвера, я бы непременно это услышал, потому что вокруг стояла мертвая тишина, которую только единожды нарушил ликующий хохот совы. Но кто-то же слышал этот выстрел? Нам об этом было пока неизвестно. Возможно, полиция уже нашла кого-нибудь, кто слышал. Примечательно, что его не услышал никто из нас, сидевших в гостиной. Интересно почему? Ах да, там же было шумно. Сначала Марсель играл на пианино, потом заводили патефон. Значит, когда Марсель и Урсула отправились на прогулку, Хьюго был уже мертв, покоился на своем смертном ложе под кустом рододендрона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74