Не было такого задания, какое я не мог бы выполнить, сражения, которое не мог бы выиграть, приза, который не мог бы завоевать. Благословенный или проклятый богами, я купался в славе, удаче и почестях. Всю свою жизнь… но не сейчас. Может быть, я слишком поздно получил уроки смирения.
– Ну, ну, не надо, – легкомысленно ответил Артур. – Ты заслужил все почести, какие имел. Не было более храброго и более верного помощника, которому я бы больше доверял. И не стоит преуменьшать в себе эти качества.
Полные губы Ланселота растянулись в улыбке, но глаза остались холодными.
– Все это хорошо для дел мирских, но не годится для духовного испытания. – Ланс посмотрел куда-то в пространство, а я подумала, какие внутренние голоса он слышит?
Муж настаивал, чтобы Ланселот рассказал нам о своих приключениях, и бретонец устроился на стуле для гостей. Я подтянула поближе подушку, а король примостился на столе. Но гость вел себя так, словно лишь наполовину сознавал наше присутствие.
– Я… я думала, ты не веришь в испытание и идешь искать грааль, чтобы защитить Галахада, – пробормотала я, и в первый раз Ланселот открыто взглянул на меня.
– Так оно и было. И причиной тому было, наверное, мое самомнение. Я считал себя выше такого испытания. Но путешествие в одиночку, лишь с Богом и лошадью, прояснило мои мысли, и я стал понимать, что грааль – это нечто большее, чем деревенская ворожба. А в итоге я обнаружил, что он может стать сутью всей моей жизни.
Бретонец застенчиво посмотрел на Артура, внезапно почувствовав затруднение, как облечь в слова то, о чем собирался нам рассказать. Артур старательно избегал его взгляда, и, прежде чем продолжить, Ланс скользнул глазами в мою сторону.
– После недель одиночества – иногда я находил приют у крестьян, иногда ночевал под покрывалом из звезд – я выработал привычку проводить часть дня в молчаливом общении с Богом… размышляя, молясь, находясь в полусне или трансе – в том состоянии, которое, как я надеялся, приближало меня к божеству. Поэтому, когда я встретился с Галахадом, я обрадовался, что юноша тоже предается подобным медитациям. Это перекинуло между нами мостик, и вскоре мы начали делиться мыслями и чувствами. Я был поражен, как много тем оказалось у нас для разговоров после стольких лет, когда мы не знали друг друга.
На этот раз взгляд отвел бретонец, потому что знал: разговор о столь близких отношениях между отцом и сыном не может доставить удовольствия Артуру. Но он был слишком правдив, чтобы, несмотря на реакцию короля, умолчать об этом.
– Я горжусь, что имею такого сына, как Галахад, и рад, что у нас оказалась возможность понять, как много мы друг для друга значим. И это только начало – впереди у нас долгие годы после того, как он приведет в порядок дела в Карбонике.
– Ты собираешься его там навестить? – спросил Артур.
– Карбоник – не то место, которое я люблю больше всего на свете, – спокойно ответил Ланселот, так и не упомянув, что не желает встречаться с Элейн. – Персиваль присоединился к нам в небольшом ските, и поскольку молодые люди хотели ехать одни, я остался с отшельником. Это он указал мне на то, что все мои достижения были мирскими. Все то, что принесло мне славу, честь Круглому Столу и вам мир… – бретонец кивнул Артуру, – и восхищение остальных. Однако я оказался недостойным найти грааль… и, может быть, мне никогда это не удастся.
Темная голова печально склонилась, и мне захотелось обнять ее, прижать к себе, рассказать о Богине, о том, как нужно всматриваться в самого себя. Но присутствие Артура меня удерживало. И еще то, что сам Ланс просил оставить его, позволить жить собственной жизнью. Такая просьба нелегко дается, и ее нелегко забыть.
Позже, когда Ланс при всех рассказывал о своих приключениях, Артур дал ясно понять, что не считает испытание бретонца неудачным.
Старейшие рыцари порадовались, что он снова среди них, а король настоял, чтобы Ланс занял свое место рядом с ним. Гавейн, который сидел там, когда Ланс отсутствовал, подвинулся с испепеляющим взглядом. Что-то внутри подсказало мне, что теперь, когда Пеллинора и Ламорака нет в живых, Гавейн может перенести свою ненависть на Ланселота.
– О, не думаю, – успокоил меня бретонец, когда на следующее утро нашел меня на коленях в саду. – Все эти годы, несмотря на свой бешеный нрав, он был хорошим товарищем и союзником. Не могу представить, что сейчас он пойдет против меня.
– Может быть. Но он разозлился, когда ему пришлось уступить место подле Артура, – предупредила я Ланса, поднимаясь на ноги.
Бретонец задумчиво кивнул:
– В будущем все уладится. Я решил жить в Джойс Гард, Гвен… постоянно.
Я расслышала слова, поняла их значение и даже сделала шаг по направлению к Лансу, и только тут до меня дошла вся глубина их смысла. Осознав, что Ланс навсегда оставит Камелот, я онемела и неподвижно застыла с раскрытым ртом. Бретонец нежно улыбнулся и пальцем приподнял мой подбородок.
– Во время испытания случилось так много всего, что я не знаю, как тебе рассказать. Но сначала я хотел бы присесть.
Я тревожно смотрела, как он садится на мраморную скамью. В его движениях была какая-то неуверенность и скованность, и я подумала, что у него перевязана грудь. Десятки вопросов крутились в моей голове, но я решила молчать, чтобы жестокие слова снова не прогнали его прочь.
– Гвен, после Бога я больше всех на свете люблю тебя – ну вот, слово сказано. Любил, люблю и буду любить. – Вслед за признанием он грустно улыбнулся. – Да ты и сама это знала. Знала долгие годы. Но ты… что бы ни было между нами, остаешься для меня женой моего короля. Абсолютно неприкосновенной.
Я отвернулась, не желая бередить старые раны. С тех самых пор, как он чуть не погиб в лапах медведя, я хранила дистанцию, никогда не требовала знаков любви, которых так долго желала. И теперь, когда его душа была в таком смятении, я не хотела этого касаться.
Не говоря ни слова, я нагнулась, сорвала с соседнего кустика веточку жимолости и подала ему. Он робко потянулся за ней, но, прежде чем успел коснуться, я разжала пальцы, и веточка закружилась над землей. Когда Ланс наклонился, чтобы ее поднять, я быстро ухватила его за край туники и подняла ее выше пояса, благо на нем не было меча, который оттягивал бы его подол.
Никаких следов бинтов не было, но под полотняной одеждой оказалась рубашка из волоса.
– Какого черта! – воскликнули мы разом: он, удивленный моим бесстыдством, я – ужаснувшись при виде болячек на его теле.
– Зачем? – быстро проговорила я. – Зачем ты носишь эту штуковину?
– Усмирение плоти, – ответил Ланс, старательно избегая встречаться со мной взглядом.
– Но ради чего? – Небеса знали, что он не предавался никаким плотским удовольствиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
– Ну, ну, не надо, – легкомысленно ответил Артур. – Ты заслужил все почести, какие имел. Не было более храброго и более верного помощника, которому я бы больше доверял. И не стоит преуменьшать в себе эти качества.
Полные губы Ланселота растянулись в улыбке, но глаза остались холодными.
– Все это хорошо для дел мирских, но не годится для духовного испытания. – Ланс посмотрел куда-то в пространство, а я подумала, какие внутренние голоса он слышит?
Муж настаивал, чтобы Ланселот рассказал нам о своих приключениях, и бретонец устроился на стуле для гостей. Я подтянула поближе подушку, а король примостился на столе. Но гость вел себя так, словно лишь наполовину сознавал наше присутствие.
– Я… я думала, ты не веришь в испытание и идешь искать грааль, чтобы защитить Галахада, – пробормотала я, и в первый раз Ланселот открыто взглянул на меня.
– Так оно и было. И причиной тому было, наверное, мое самомнение. Я считал себя выше такого испытания. Но путешествие в одиночку, лишь с Богом и лошадью, прояснило мои мысли, и я стал понимать, что грааль – это нечто большее, чем деревенская ворожба. А в итоге я обнаружил, что он может стать сутью всей моей жизни.
Бретонец застенчиво посмотрел на Артура, внезапно почувствовав затруднение, как облечь в слова то, о чем собирался нам рассказать. Артур старательно избегал его взгляда, и, прежде чем продолжить, Ланс скользнул глазами в мою сторону.
– После недель одиночества – иногда я находил приют у крестьян, иногда ночевал под покрывалом из звезд – я выработал привычку проводить часть дня в молчаливом общении с Богом… размышляя, молясь, находясь в полусне или трансе – в том состоянии, которое, как я надеялся, приближало меня к божеству. Поэтому, когда я встретился с Галахадом, я обрадовался, что юноша тоже предается подобным медитациям. Это перекинуло между нами мостик, и вскоре мы начали делиться мыслями и чувствами. Я был поражен, как много тем оказалось у нас для разговоров после стольких лет, когда мы не знали друг друга.
На этот раз взгляд отвел бретонец, потому что знал: разговор о столь близких отношениях между отцом и сыном не может доставить удовольствия Артуру. Но он был слишком правдив, чтобы, несмотря на реакцию короля, умолчать об этом.
– Я горжусь, что имею такого сына, как Галахад, и рад, что у нас оказалась возможность понять, как много мы друг для друга значим. И это только начало – впереди у нас долгие годы после того, как он приведет в порядок дела в Карбонике.
– Ты собираешься его там навестить? – спросил Артур.
– Карбоник – не то место, которое я люблю больше всего на свете, – спокойно ответил Ланселот, так и не упомянув, что не желает встречаться с Элейн. – Персиваль присоединился к нам в небольшом ските, и поскольку молодые люди хотели ехать одни, я остался с отшельником. Это он указал мне на то, что все мои достижения были мирскими. Все то, что принесло мне славу, честь Круглому Столу и вам мир… – бретонец кивнул Артуру, – и восхищение остальных. Однако я оказался недостойным найти грааль… и, может быть, мне никогда это не удастся.
Темная голова печально склонилась, и мне захотелось обнять ее, прижать к себе, рассказать о Богине, о том, как нужно всматриваться в самого себя. Но присутствие Артура меня удерживало. И еще то, что сам Ланс просил оставить его, позволить жить собственной жизнью. Такая просьба нелегко дается, и ее нелегко забыть.
Позже, когда Ланс при всех рассказывал о своих приключениях, Артур дал ясно понять, что не считает испытание бретонца неудачным.
Старейшие рыцари порадовались, что он снова среди них, а король настоял, чтобы Ланс занял свое место рядом с ним. Гавейн, который сидел там, когда Ланс отсутствовал, подвинулся с испепеляющим взглядом. Что-то внутри подсказало мне, что теперь, когда Пеллинора и Ламорака нет в живых, Гавейн может перенести свою ненависть на Ланселота.
– О, не думаю, – успокоил меня бретонец, когда на следующее утро нашел меня на коленях в саду. – Все эти годы, несмотря на свой бешеный нрав, он был хорошим товарищем и союзником. Не могу представить, что сейчас он пойдет против меня.
– Может быть. Но он разозлился, когда ему пришлось уступить место подле Артура, – предупредила я Ланса, поднимаясь на ноги.
Бретонец задумчиво кивнул:
– В будущем все уладится. Я решил жить в Джойс Гард, Гвен… постоянно.
Я расслышала слова, поняла их значение и даже сделала шаг по направлению к Лансу, и только тут до меня дошла вся глубина их смысла. Осознав, что Ланс навсегда оставит Камелот, я онемела и неподвижно застыла с раскрытым ртом. Бретонец нежно улыбнулся и пальцем приподнял мой подбородок.
– Во время испытания случилось так много всего, что я не знаю, как тебе рассказать. Но сначала я хотел бы присесть.
Я тревожно смотрела, как он садится на мраморную скамью. В его движениях была какая-то неуверенность и скованность, и я подумала, что у него перевязана грудь. Десятки вопросов крутились в моей голове, но я решила молчать, чтобы жестокие слова снова не прогнали его прочь.
– Гвен, после Бога я больше всех на свете люблю тебя – ну вот, слово сказано. Любил, люблю и буду любить. – Вслед за признанием он грустно улыбнулся. – Да ты и сама это знала. Знала долгие годы. Но ты… что бы ни было между нами, остаешься для меня женой моего короля. Абсолютно неприкосновенной.
Я отвернулась, не желая бередить старые раны. С тех самых пор, как он чуть не погиб в лапах медведя, я хранила дистанцию, никогда не требовала знаков любви, которых так долго желала. И теперь, когда его душа была в таком смятении, я не хотела этого касаться.
Не говоря ни слова, я нагнулась, сорвала с соседнего кустика веточку жимолости и подала ему. Он робко потянулся за ней, но, прежде чем успел коснуться, я разжала пальцы, и веточка закружилась над землей. Когда Ланс наклонился, чтобы ее поднять, я быстро ухватила его за край туники и подняла ее выше пояса, благо на нем не было меча, который оттягивал бы его подол.
Никаких следов бинтов не было, но под полотняной одеждой оказалась рубашка из волоса.
– Какого черта! – воскликнули мы разом: он, удивленный моим бесстыдством, я – ужаснувшись при виде болячек на его теле.
– Зачем? – быстро проговорила я. – Зачем ты носишь эту штуковину?
– Усмирение плоти, – ответил Ланс, старательно избегая встречаться со мной взглядом.
– Но ради чего? – Небеса знали, что он не предавался никаким плотским удовольствиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125