Покорная и доверчивая негритянка подчинилась. Они уедут из Сантоса, откроют в одном из провинциальных городов гостиницу, поженятся и будут счастливы. Лузия поехала с ним. Но, истратив все ее деньги, малый продал ее одному фазендейро. На следующий день у нее произошел выкидыш… С тех пор бедная женщина думала только об одном – как бы вернуться в Сантос. Когда ей наконец представилась эта возможность, она дала обет, столь же выстраданный, как и ее стремление к свободе! И ушла с остальными…
Наиболее энергичные и решительные шагали впереди, время от времени оборачиваясь и подбадривая отстающих. У развилки дороги они останавливались. Если не находили там невольников с соседних фазенд, ожидавших их, как это было условлено, то посылали гонцов для переговоров с колеблющимися зензалами. Через некоторое время гонцы появлялись, окруженные шумными, возбужденными неграми; но возвращались они не всегда. В таких случаях распространялся слух, что их убили надсмотрщики на фазенде. И тогда в поредевших рядах рабов, которые шли добывать себе свободу, начинался ропот.
Но вот у дороги, ведущей к фазенде, их встречали собратья негры – мужчины и женщины – и от радости принимались танцевать тут же на глинистой земле, изборожденной колесами повозок. Находились знакомые. Сыпались расспросы о тех, кто не пришел.
Салустио и Теренсио изредка останавливались передохнуть; опершись на ручки серпов, разминали сигареты и не спеша курили. Так они оказывались в тылу колонны, но, спохватившись, вскоре догоняли ее и, легко шагая, выходили вперед. Проходя мимо женщин, сгибавшихся под тяжестью узлов, они ободряли их и помогали тащить ношу…
Негры шли и шли… Останавливались у речек, в апельсиновых рощах, у придорожных пашен.
К полудню толпа невольников значительно увеличилась. Было невыносимо жарко. Отвесные лучи солнца отражались в дорожной пыли искорками слюды. Матери срезали листья каэте и укрывали ими головы детей. Некоторые старики и больные не могли продолжать путь и остались у дороги, уходящей к холмам. Они не смели взглянуть в глаза товарищам, будто совершили что-то постыдное. Но товарищи не тратили времени на уговоры: они понимали, что слабым и малодушным все равно придется отступить – так лучше сделать это сейчас, в самом начале похода, не обременяя остальных его участников.
На повороте показалась хижина. Толпа, подобно муравьям, расползлась по участку.
– Эй, кто там в доме?
– Кто здесь живет?
Стояла тишина. В зарослях сахарного тростника испуганно залаяла собачонка. В клетке над дверью, как сумасшедшие, метались птички. Над крышей поднималась струйка дыма. Кто-то толкнул ногой дверь – она открылась. На глинобитном полу стояла на коленях перед божницей старая негритянка.
– Здравствуй, матушка!
Она не отвела глаз от святого, даже не посмотрела на них. Негры не нашлись, что сказать; пожали плечами и пошли дальше.
Ближе к вечеру, когда жара начала спадать и в лицо им пахнуло сыростью болот, послышалось треньканье гитары.
К этому времени среди невольников успели выделиться наиболее энергичные негры, которые мало-помалу приняли на себя руководство походом. Чаще всего слышалось имя Салустио. Однако, когда к нему обращались, спрашивая, что делать, как накормить столько людей, он уклонялся от советов: пусть каждый сам заботится о себе и о своей семье – это не прогулка, а поход для завоевания свободы.
Приближалась ночь. Дорога вилась вверх по склону холма, так что шедшие впереди, обернувшись, могли определить число участников похода. Людской поток сначала растянулся на расстояние примерно в пол-лиги. Толпа, редевшая в задних рядах, двигалась медленно. Косые лучи заходящего солнца придавали лицам огненно-красный оттенок, отражались в жестяных тазах, которые негры несла на голове или на плечах.
Один из невольников, выделявшийся среди остальных своим ростом, приложил к глазам руку козырьком и, восхищаясь многолюдным шествием, с гордостью воскликнул:
– Вот это муравейник!
Окружающие рассмеялись. Какой-то негр спросил соседа:
– Кто это?
– Это Пио!..
– А-а…
Ночь пахла гнилыми апельсинами. Луны не было, но светили звезды. Дорога становилась все тяжелее. От засухи глина затвердела, глубокие колеи от повозок напоминали канавы. Некоторые женщины облегчали свою ношу, оставляя на дороге все, без чего можно было обойтись. Другие, те, что шли с детьми, заходили отдохнуть в пустые дома у дороги, обитатели которых убежали в лес при первых вестях о появлении киломбол.
На следующий день под полуденным солнцем рабы пересекли покинутый, словно вымерший, городок: это был Порто-Фелиз. Услышав о приближении невольников, все население обратилось в бегство, бросив дома и имущество на произвол судьбы. Через низкие, открытые настежь окна были видны комнаты, в которых совсем недавно бурлила жизнь. Кое-где перед божницами горели свечи. У дверей лаяли испуганные собаки.
Посреди главной площади находилась водопроводная колонка. Мучимые жаждой негры окружили ее. Однако кран оказался сухим, то ли потому, что пересох источник, то ли потому, что жители города перекрыли воду. Толпа еще обсуждала этот вопрос, когда из казавшегося покинутым дома раздался выстрел; за ним другой, третий. Пули свистели в воздухе, врезались в землю, отскакивали от камней, высекая искры. Послышались крики женщин и детей, стоны. Затем все бросились бежать.
– К оружию! – крикнул негр Пио.
Группа невольников, вооруженных револьверами, стала отстреливаться. Стычка длилась недолго, но за это время те, кто напал на негров, успели скрыться за поворотом дороги. Пио скомандовал отступление и понес на руках раненого товарища, как несут потерявшего сознание ребенка.
Толпа дошла до берега реки, мост через которую был разрушен, и заколебалась. Тогда Пио перешел реку вброд, причем вода доходила ему только до пояса, и вынес раненого на другой берег. Затем, так как в тылу снова началась стрельба, не мешкая, переправил вброд всех. Для этого он выстроил цепочкой от берега до берега рослых негров, – вода им была по грудь, – они помогали женщинам, старикам и детям.
Пио распорядился также, чтобы двое обессилевших от тяжелого пути вместе с раненым свернули на одну из боковых дорог; раненого он велел оставить в первой же хижине, которая попадется им на пути. Видит бог, он не мог поступить иначе. И поход продолжался…
К этому времени Пио стал признанным руководителем и вождем беглых рабов. Он шел с серпом за спиной, время от времени останавливался и, опершись на ручку, давал советы, которые постепенно стали восприниматься как приказания. Тот, у кого появлялась какая-либо идея, возникало сомнение или подозрение, обращался к Пио. Пио выслушивал всех с одинаковым спокойствием и старался всем помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Наиболее энергичные и решительные шагали впереди, время от времени оборачиваясь и подбадривая отстающих. У развилки дороги они останавливались. Если не находили там невольников с соседних фазенд, ожидавших их, как это было условлено, то посылали гонцов для переговоров с колеблющимися зензалами. Через некоторое время гонцы появлялись, окруженные шумными, возбужденными неграми; но возвращались они не всегда. В таких случаях распространялся слух, что их убили надсмотрщики на фазенде. И тогда в поредевших рядах рабов, которые шли добывать себе свободу, начинался ропот.
Но вот у дороги, ведущей к фазенде, их встречали собратья негры – мужчины и женщины – и от радости принимались танцевать тут же на глинистой земле, изборожденной колесами повозок. Находились знакомые. Сыпались расспросы о тех, кто не пришел.
Салустио и Теренсио изредка останавливались передохнуть; опершись на ручки серпов, разминали сигареты и не спеша курили. Так они оказывались в тылу колонны, но, спохватившись, вскоре догоняли ее и, легко шагая, выходили вперед. Проходя мимо женщин, сгибавшихся под тяжестью узлов, они ободряли их и помогали тащить ношу…
Негры шли и шли… Останавливались у речек, в апельсиновых рощах, у придорожных пашен.
К полудню толпа невольников значительно увеличилась. Было невыносимо жарко. Отвесные лучи солнца отражались в дорожной пыли искорками слюды. Матери срезали листья каэте и укрывали ими головы детей. Некоторые старики и больные не могли продолжать путь и остались у дороги, уходящей к холмам. Они не смели взглянуть в глаза товарищам, будто совершили что-то постыдное. Но товарищи не тратили времени на уговоры: они понимали, что слабым и малодушным все равно придется отступить – так лучше сделать это сейчас, в самом начале похода, не обременяя остальных его участников.
На повороте показалась хижина. Толпа, подобно муравьям, расползлась по участку.
– Эй, кто там в доме?
– Кто здесь живет?
Стояла тишина. В зарослях сахарного тростника испуганно залаяла собачонка. В клетке над дверью, как сумасшедшие, метались птички. Над крышей поднималась струйка дыма. Кто-то толкнул ногой дверь – она открылась. На глинобитном полу стояла на коленях перед божницей старая негритянка.
– Здравствуй, матушка!
Она не отвела глаз от святого, даже не посмотрела на них. Негры не нашлись, что сказать; пожали плечами и пошли дальше.
Ближе к вечеру, когда жара начала спадать и в лицо им пахнуло сыростью болот, послышалось треньканье гитары.
К этому времени среди невольников успели выделиться наиболее энергичные негры, которые мало-помалу приняли на себя руководство походом. Чаще всего слышалось имя Салустио. Однако, когда к нему обращались, спрашивая, что делать, как накормить столько людей, он уклонялся от советов: пусть каждый сам заботится о себе и о своей семье – это не прогулка, а поход для завоевания свободы.
Приближалась ночь. Дорога вилась вверх по склону холма, так что шедшие впереди, обернувшись, могли определить число участников похода. Людской поток сначала растянулся на расстояние примерно в пол-лиги. Толпа, редевшая в задних рядах, двигалась медленно. Косые лучи заходящего солнца придавали лицам огненно-красный оттенок, отражались в жестяных тазах, которые негры несла на голове или на плечах.
Один из невольников, выделявшийся среди остальных своим ростом, приложил к глазам руку козырьком и, восхищаясь многолюдным шествием, с гордостью воскликнул:
– Вот это муравейник!
Окружающие рассмеялись. Какой-то негр спросил соседа:
– Кто это?
– Это Пио!..
– А-а…
Ночь пахла гнилыми апельсинами. Луны не было, но светили звезды. Дорога становилась все тяжелее. От засухи глина затвердела, глубокие колеи от повозок напоминали канавы. Некоторые женщины облегчали свою ношу, оставляя на дороге все, без чего можно было обойтись. Другие, те, что шли с детьми, заходили отдохнуть в пустые дома у дороги, обитатели которых убежали в лес при первых вестях о появлении киломбол.
На следующий день под полуденным солнцем рабы пересекли покинутый, словно вымерший, городок: это был Порто-Фелиз. Услышав о приближении невольников, все население обратилось в бегство, бросив дома и имущество на произвол судьбы. Через низкие, открытые настежь окна были видны комнаты, в которых совсем недавно бурлила жизнь. Кое-где перед божницами горели свечи. У дверей лаяли испуганные собаки.
Посреди главной площади находилась водопроводная колонка. Мучимые жаждой негры окружили ее. Однако кран оказался сухим, то ли потому, что пересох источник, то ли потому, что жители города перекрыли воду. Толпа еще обсуждала этот вопрос, когда из казавшегося покинутым дома раздался выстрел; за ним другой, третий. Пули свистели в воздухе, врезались в землю, отскакивали от камней, высекая искры. Послышались крики женщин и детей, стоны. Затем все бросились бежать.
– К оружию! – крикнул негр Пио.
Группа невольников, вооруженных револьверами, стала отстреливаться. Стычка длилась недолго, но за это время те, кто напал на негров, успели скрыться за поворотом дороги. Пио скомандовал отступление и понес на руках раненого товарища, как несут потерявшего сознание ребенка.
Толпа дошла до берега реки, мост через которую был разрушен, и заколебалась. Тогда Пио перешел реку вброд, причем вода доходила ему только до пояса, и вынес раненого на другой берег. Затем, так как в тылу снова началась стрельба, не мешкая, переправил вброд всех. Для этого он выстроил цепочкой от берега до берега рослых негров, – вода им была по грудь, – они помогали женщинам, старикам и детям.
Пио распорядился также, чтобы двое обессилевших от тяжелого пути вместе с раненым свернули на одну из боковых дорог; раненого он велел оставить в первой же хижине, которая попадется им на пути. Видит бог, он не мог поступить иначе. И поход продолжался…
К этому времени Пио стал признанным руководителем и вождем беглых рабов. Он шел с серпом за спиной, время от времени останавливался и, опершись на ручку, давал советы, которые постепенно стали восприниматься как приказания. Тот, у кого появлялась какая-либо идея, возникало сомнение или подозрение, обращался к Пио. Пио выслушивал всех с одинаковым спокойствием и старался всем помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43