Танцуя, парни двинулись дальше, снова зазвучал речитатив аболиционистской песни.
Лаэрте и Лу свернули на улицу Санто-Антонио, где были расположены оптовые склады. На узких тротуарах, преграждая путь прохожим, работали сотни полуголых негров. Нагруженные мешками кофе – иногда двумя, иногда одним, – они бегали от складов к повозкам, от повозок к складам. Сантос пах потом, машинным маслом и морем.
Торговая фирма помещалась в невысоком здании с изразцовым фасадом и тремя внушительными подъездами. Здесь же был и склад. Служащий, штемпелевавший мешки, сообщил Лаэрте, что контора откроется через полчаса.
Они решили прогуляться в парке. Словно позолоченный солнцем, он был почти пуст. Какое-то семейство, пассажиры стоявшего на рейде парохода, любовалось вековыми деревьями. Пароход прибыл из Аргентины. Старик в берете, чесучовом плаще и грубых ботинках был, видимо, главой семьи. Толстая краснощекая женщина с челкой интересовалась обезьянами. Юноша в бархатном костюме и круглой шляпе, одетой набекрень, увидев Лу, смутился. Он провел рукой по еле заметным бакенбардам, затем закурил сигарету, но сделал это так неумело, так неуклюже, что Лу даже остановилась посмотреть на него.
Фламбойяны, усыпанные красными цветами, казались окровавленными. Опавшие лепестки кружились в воздухе и устилали землю. Лаэрте и Лу уселись на скамейке и, слушая пение птиц, треск цикад и отдаленный шум города, тихо беседовали. Им надо было столько сказать друг Другу…
Они еще пребывали в этом сладком забытьи, когда мимо прошел старый, оборванный негр в шутовском цилиндре, напяленном на седую курчавую голову. Лаэрте узнал его и окликнул:
– Муже!
Негр не слышал – он казался глухим.
– Муже! Подойди сюда! Я синьозиньо Лаэрте!
Негр ничего не ответил.
Тогда Лаэрте подбежал и схватил его за полу пиджака. Муже обернулся и с невинной улыбкой заговорил:
– Негр задремал, трубка упала…
– Ты не помнишь меня?
– Э… э…
Перед Лаэрте был безумный.
В этот момент далеко разнесся веселый возглас мальчишки:
– Индюк в цилиндре!
Муже бросился бежать, надеясь поймать обидчика. Лаэрте вернулся к Лу. Обоим стало грустно. После долгого молчания Лаэрте спросил:
– Неужели «они» правы, говоря, что в нашей стране миллионы никчемных граждан?
– Возможно. Такими их сделали белые. Наказание – в самом преступлении. Но настанет день…
На обратном пути они снова встретили семью аргентинцев. Старик в чесучовом плаще очищал севильяной апельсин…
Они вернулись на улицу Санто-Антонио. В помещении склада после яркого света казалось совсем темно. В воздухе носилась пыль. Грузчики негры лихорадочно, с гомоном и шумом орудовали лопатами. Было жарко, как в печке. Тела рабочих блестели от пота.
Контора находилась в глубине и была отгорожена от склада дощатым барьером с металлической сеткой наверху. Лаэрте представил письмо и получил деньги. Когда он под руку с Лу направлялся к выходу, ему преградил дорогу высокий, почти обнаженный негр с холщовой тряпкой вокруг пояса…
– Да это никак синьозиньо?
Грузчик, вытирая пот со лба, обрадовался, как ребенок. Засверкали его живые глаза, лицо озарилось счастливой улыбкой.
– Салустио! Это ты, Салустио!
Белый и негр обнялись, как братья, встретившиеся после долгой разлуки. У растроганной молодой женщины навернулись на глаза слезы.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43