Лаэрте захотелось написать на ней что-нибудь, он поискал в карманах карандаш, но не нашел. Так, в приподнятом настроении он дошел до дома сеньора Нунеса, открыл дверь и, повесив на вешалку шляпу, поднялся по лестнице к себе.
В комнате на столе он нашел письмо от отца. Дома все здоровы, свое обычное недомогание он приписывает старости. Несколькими строками ниже сеньор Алвим сообщал о побеге невольников, они ушли все поголовно. Даже Женовева, которая выросла на фазенде, даже Салустио, с которым обращались, как с сыном!.. Отец называл их неблагодарными. Теперь, добавлял он, ему приходится нанимать беглых рабов с других фазенд.
Лаэрте на минуту прервал чтение и задумался: «Значит, Салустио среди тех, кто направляется сюда… Завтра, не позднее, я его встречу среди беглецов…» – и затем продолжал читать дальше. Отец жаловался на все ухудшающееся финансовое положение семьи. Он советовал сыну усердно учиться и быстрее закончить университет, ибо иначе ему придется вызвать его на фазенду. Письмо завершалось следующими словами: «Вот результат аболиционизма, твоего и других безумцев, сбивать с толку негров и обрекать фазенды на запустение!»
Лаэрте почувствовал горечь от этих слов и, улегшись в постель, предался размышлениям о доме. Мать теперь уже не расхаживает по кухне среди негритянок. Отец, сидя по вечерам в столовой с развернутой «Провинсия», уже не слушает доклады надсмотрщика; конечно, Симона – эту чуму – выгнали с плантации. И мысли о стариках родителях навеяли на Лаэрте глубокую печаль. Наконец он заснул, и в глубине его сердца возникла песенка, которой мать убаюкивала его в детстве…
Вылезай из-под крыши,
Злой маленький бука…
Ему снилось пастбище ночью. От лунного света под деревьями вытягиваются темные тени. Трава покрыта жемчужинами росы. Зензала не подает никаких признаков жизни, и, словно биение сердца, в тишине отчетливее, чем всегда, слышится шум жернова… Ах, какое бесконечное спокойствие!..
Неожиданно Лаэрте проснулся и сел на постели. В ночной тишине на улице раздались два выстрела, один за другим. Кто-то хрипло закричал:
– Вот тебе, получай, мошенник!
Затем послышались крики ужаса и стоны.
Лаэрте подбежал к окну и распахнул его. Легкий туман окутывал улицу. В предрассветном сумраке он увидел трагическую сцену: сеньор Тейшейра, домовладелец, с ружьем в руке, взволнованный, расхаживал из стороны в сторону. У стены ничком лежало худое, черное тельце в лохмотьях, с бумажной шапкой на голове. В руке у негритенка еще была зажата кисть, рядом на мостовой лежала перевернутая банка с краской.
– Калунгу убили!
На побеленной стене явственно было видно первое слово недописанной фразы:
СВОБОДА…
В соседних домах тоже открылись окна. По улице бежали люди. Кто-то вскрикнул:
– Держите убийцу!
Только тогда сеньор Тейшейра, видимо, понял, что он наделал, и бросился бежать, стуча толстыми подошвами по камням мостовой. Несколько человек кинулись ему наперерез. В нежно-опаловом предутреннем тумане удалялись тревожные, бередящие душу крики:
– Держите убийцу!
Сеньор Нунес и дона Синьяра вбежали к Лаэрте и оттащили его от окна. Затем плотно закрыли створки.
Так трагически погиб самый маленький, самый скромный революционер.
Смерть Калунги прошла незамеченной; город бурлил – колонна беглых рабов приближалась.
XI
Власти принимают меры
Чем ближе подходили негры, тем большее беспокойство охватывало город. Из уст в уста передавались различные нелепые слухи. Сторонники рабовладения, стремясь запугать добросердечных жителей города, не останавливались перед клеветой. Они опубликовали в газетах, что в Иту, Сорокабе и в небольших поселках по пути негры нападали на жилые дома, грабили лавки и склады, убивали и насиловали.
Выступления аболиционистов, которые отрицали это и утверждали, что, наоборот, негры падают от голода и усталости, но не покушаются на чужую собственность, не могли успокоить население.
Власти провинции приняли свои меры: послали отряды под командованием младших лейтенантов Вандерлея и Гаспарино Карнейро Леана с приказом во что бы то ни стало рассеять беглых рабов в окрестностях Сан-Пауло. Младший лейтенант Вандерлей, сочувствовавший аболиционистам, постарался опоздать, поэтому он упустил возможность напасть на колонну оборванцев, что вполне отвечало его желаниям. Посчастливилось и его товарищу Гаспарино Карнейро Леану, не менее благородному офицеру, – он не встретил негров. Получив приказ ждать беглых рабов в окрестностях Котии, поскольку они должны были обойти Сан-Пауло стороной, как делали это, встречая на своем пути другие города, Леан ломал голову над тем, как, повинуясь велению сердца, не нарушить при этом приказа своего начальства. Он разбил со своим отрядом бивак и принялся ждать.
В Сантос имперское правительство направило саперный батальон под командованием майора дона Жоакима Балтазара да Силвейра. В одно ясное жаркое утро какая-то шхуна вошла в порт и стала на якорь неподалеку от здания таможни. Послышались звуки рожков, раздался барабанный бой. Что бы это могло означать? Население Сантоса, в то время небольшого, беспокойного города, всполошилось – новости здесь распространялись с молниеносной быстротой. Не прошло и получаса, как все уже были в курсе замыслов центральных властей. Когда несколько позже отряд высадился и продефилировал к казармам, почти все жители города высыпали на улицу, с любопытством и настороженностью разглядывая бравых солдат.
Аболиционисты Сантоса проводили собрание за собранием. Пансион Брандины был переполнен каиафами; многие прибыли из Сан-Пауло. У всех возникал один вопрос: что же делать? Дон Жоаким Балтазар да Силвейра, как храбрый, честный офицер, считал своим долгом до конца выполнить то, чего хотело правительство. А хотело оно ни много ни мало, как разрушения Жабакуары, ибо само это слово в те времена считалось опаснейшим: оно означало свободу. Что же делать? Что делать? Вот тогда-то Америко Мартине вспомнил, что он учился в офицерской школе вместе с доном Жоакимом Балтазаром. Не могло быть ничего естественнее посещения старого товарища…
К этому сводилась последняя надежда аболиционистов Сантоса.
В тот же день после обеда Мартине явился в казарму и велел доложить о себе. Через несколько мгновений в дверях собственной персоной показался командир саперного батальона. Они обнялись и иод руку направились в комнаты майора, где мало-помалу беседа перешла на щекотливый вопрос. Когда командир рассказал о возложенной на него миссии, Америко Мартине взволнованно спросил:
– И ты все это сделаешь?
– Сделаю, – ответил офицер с такой решимостью, что надежды аболициониста сразу рухнули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
В комнате на столе он нашел письмо от отца. Дома все здоровы, свое обычное недомогание он приписывает старости. Несколькими строками ниже сеньор Алвим сообщал о побеге невольников, они ушли все поголовно. Даже Женовева, которая выросла на фазенде, даже Салустио, с которым обращались, как с сыном!.. Отец называл их неблагодарными. Теперь, добавлял он, ему приходится нанимать беглых рабов с других фазенд.
Лаэрте на минуту прервал чтение и задумался: «Значит, Салустио среди тех, кто направляется сюда… Завтра, не позднее, я его встречу среди беглецов…» – и затем продолжал читать дальше. Отец жаловался на все ухудшающееся финансовое положение семьи. Он советовал сыну усердно учиться и быстрее закончить университет, ибо иначе ему придется вызвать его на фазенду. Письмо завершалось следующими словами: «Вот результат аболиционизма, твоего и других безумцев, сбивать с толку негров и обрекать фазенды на запустение!»
Лаэрте почувствовал горечь от этих слов и, улегшись в постель, предался размышлениям о доме. Мать теперь уже не расхаживает по кухне среди негритянок. Отец, сидя по вечерам в столовой с развернутой «Провинсия», уже не слушает доклады надсмотрщика; конечно, Симона – эту чуму – выгнали с плантации. И мысли о стариках родителях навеяли на Лаэрте глубокую печаль. Наконец он заснул, и в глубине его сердца возникла песенка, которой мать убаюкивала его в детстве…
Вылезай из-под крыши,
Злой маленький бука…
Ему снилось пастбище ночью. От лунного света под деревьями вытягиваются темные тени. Трава покрыта жемчужинами росы. Зензала не подает никаких признаков жизни, и, словно биение сердца, в тишине отчетливее, чем всегда, слышится шум жернова… Ах, какое бесконечное спокойствие!..
Неожиданно Лаэрте проснулся и сел на постели. В ночной тишине на улице раздались два выстрела, один за другим. Кто-то хрипло закричал:
– Вот тебе, получай, мошенник!
Затем послышались крики ужаса и стоны.
Лаэрте подбежал к окну и распахнул его. Легкий туман окутывал улицу. В предрассветном сумраке он увидел трагическую сцену: сеньор Тейшейра, домовладелец, с ружьем в руке, взволнованный, расхаживал из стороны в сторону. У стены ничком лежало худое, черное тельце в лохмотьях, с бумажной шапкой на голове. В руке у негритенка еще была зажата кисть, рядом на мостовой лежала перевернутая банка с краской.
– Калунгу убили!
На побеленной стене явственно было видно первое слово недописанной фразы:
СВОБОДА…
В соседних домах тоже открылись окна. По улице бежали люди. Кто-то вскрикнул:
– Держите убийцу!
Только тогда сеньор Тейшейра, видимо, понял, что он наделал, и бросился бежать, стуча толстыми подошвами по камням мостовой. Несколько человек кинулись ему наперерез. В нежно-опаловом предутреннем тумане удалялись тревожные, бередящие душу крики:
– Держите убийцу!
Сеньор Нунес и дона Синьяра вбежали к Лаэрте и оттащили его от окна. Затем плотно закрыли створки.
Так трагически погиб самый маленький, самый скромный революционер.
Смерть Калунги прошла незамеченной; город бурлил – колонна беглых рабов приближалась.
XI
Власти принимают меры
Чем ближе подходили негры, тем большее беспокойство охватывало город. Из уст в уста передавались различные нелепые слухи. Сторонники рабовладения, стремясь запугать добросердечных жителей города, не останавливались перед клеветой. Они опубликовали в газетах, что в Иту, Сорокабе и в небольших поселках по пути негры нападали на жилые дома, грабили лавки и склады, убивали и насиловали.
Выступления аболиционистов, которые отрицали это и утверждали, что, наоборот, негры падают от голода и усталости, но не покушаются на чужую собственность, не могли успокоить население.
Власти провинции приняли свои меры: послали отряды под командованием младших лейтенантов Вандерлея и Гаспарино Карнейро Леана с приказом во что бы то ни стало рассеять беглых рабов в окрестностях Сан-Пауло. Младший лейтенант Вандерлей, сочувствовавший аболиционистам, постарался опоздать, поэтому он упустил возможность напасть на колонну оборванцев, что вполне отвечало его желаниям. Посчастливилось и его товарищу Гаспарино Карнейро Леану, не менее благородному офицеру, – он не встретил негров. Получив приказ ждать беглых рабов в окрестностях Котии, поскольку они должны были обойти Сан-Пауло стороной, как делали это, встречая на своем пути другие города, Леан ломал голову над тем, как, повинуясь велению сердца, не нарушить при этом приказа своего начальства. Он разбил со своим отрядом бивак и принялся ждать.
В Сантос имперское правительство направило саперный батальон под командованием майора дона Жоакима Балтазара да Силвейра. В одно ясное жаркое утро какая-то шхуна вошла в порт и стала на якорь неподалеку от здания таможни. Послышались звуки рожков, раздался барабанный бой. Что бы это могло означать? Население Сантоса, в то время небольшого, беспокойного города, всполошилось – новости здесь распространялись с молниеносной быстротой. Не прошло и получаса, как все уже были в курсе замыслов центральных властей. Когда несколько позже отряд высадился и продефилировал к казармам, почти все жители города высыпали на улицу, с любопытством и настороженностью разглядывая бравых солдат.
Аболиционисты Сантоса проводили собрание за собранием. Пансион Брандины был переполнен каиафами; многие прибыли из Сан-Пауло. У всех возникал один вопрос: что же делать? Дон Жоаким Балтазар да Силвейра, как храбрый, честный офицер, считал своим долгом до конца выполнить то, чего хотело правительство. А хотело оно ни много ни мало, как разрушения Жабакуары, ибо само это слово в те времена считалось опаснейшим: оно означало свободу. Что же делать? Что делать? Вот тогда-то Америко Мартине вспомнил, что он учился в офицерской школе вместе с доном Жоакимом Балтазаром. Не могло быть ничего естественнее посещения старого товарища…
К этому сводилась последняя надежда аболиционистов Сантоса.
В тот же день после обеда Мартине явился в казарму и велел доложить о себе. Через несколько мгновений в дверях собственной персоной показался командир саперного батальона. Они обнялись и иод руку направились в комнаты майора, где мало-помалу беседа перешла на щекотливый вопрос. Когда командир рассказал о возложенной на него миссии, Америко Мартине взволнованно спросил:
– И ты все это сделаешь?
– Сделаю, – ответил офицер с такой решимостью, что надежды аболициониста сразу рухнули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43