В то время получил широкую огласку эпизод с негром Адамом. Офицер с оружием в руках под угрозой смерти потребовал, чтобы никто не проходил по мосту… «Но, – добавил он другим тоном, – если хотят пройти стороной, мне до этого нет никакого дела, так как полученные мною распоряжения касаются исключительно моста в Каскейро…»
Эта история с дядюшкой Адамом и его спутниками стала притчей во языцех; ее повторяли со многими подробностями всякий раз, когда группа беглых рабов намеревалась пересечь Каскейро. Поэтому Кинтино де Ласерда не слишком встревожился, увидев здесь отряд полиции.
– Сеньор сержант!
– Что вам?
– Приказ касается только моста?
– Именно так я и сказал…
– А если наши братья пройдут под мостом?
– Это меня не касается; это дело господа нашего Иисуса Христа.
Больше говорить было не о чем. Кинтино де Ласерда не стал ждать и направил лошадь к реке сбоку от въезда на мост. Испуганные негры последовали за ним. Там внизу их ждали каиафы, прибывшие из Сантоса под видом рыбаков для встречи невольников. У моста стояла целая аболиционистская флотилия, состоявшая из лодок всех видов, на которых были люди, готовые предложить свою помощь мирным беглецам.
В одно мгновение все лодки вышли на речной простор и взяли курс на Сан-Висенте. Солнце освещало кудрявый ковер мангров и сверкающую гладь реки. Флотилия была уже далеко, когда на одной из лодок, поскольку голод давал себя знать, двое кайсар, перегнувшись через борт – река здесь была очень мелкой, – начали доставать со дна крупных, как устрицы, моллюсков и кидать их беглецам. Те вскрывали ножом раковины и с удовольствием поедали их содержимое.
– Что это такое? – спросил Теренсио у Салустио, но тот не знал.
– Амейжоа, – сказал один из кайсар.
Негр машинально повторил это слово. В конце концов, какое значение имеет для него название? Моллюск был вкусен и пришелся очень кстати…
Когда причалили в Сан-Висенте, наступил вечер. Луна озаряла землю бледным молочным светом. Между двумя холмами, где открывалось неспокойное море, они заметили освещенные дома побережья.
Тинтино, который был из Сержипе, вспомнил свое детство и затянул молитву из макумбы:
Санта-Барбара на небе,
Сан-Жеронимо на море,
Такое величие на земле,
И бог везде, повсюду!
Спутники с чувством повторяли припев.
Весла рассекали черные воды. Звезды танцевали в зеркале моря.
Распевая песни, они прибыли в порт Морро, откуда направились в Жабакуару.
На рассвете беглые невольники вступили в киломбо, проходя между шпалерами приветливо улыбающихся, прыгающих от радости негров. В ознаменование встречи был устроен праздник – в Жабакуаре такие праздники были делом нередким…
В глинобитной хижине,
Заброшенной лачуге колдуна,
Ганза поет свой шикешике,
Грохочет бомбо, спряталась луна…
Новый день, что лесное пожарище,
В драке много побоев и ран,
Кровью почва обильно полита!
Негр танцует, смакуя кентан.
Блекнут звезды за рощей кокосов,
День приходит желтее шафрана,
Золотит гуаншумы, усадьбу
И танцующих негров у чана!
XIV
Медовый месяц
После того как описанные нами события получили широкую огласку, были прокомментированы в газетах и воспеты поэтами, аболиционистская кампания вступила в новую фазу. Губернатор провинции, не зная, что предпринять в связи с массовым уходом негров с фазенд, телеграфировал правительству в Рио-де-Жанейро, сообщая, что «невозможно больше сдерживать бегство рабов, так как солдаты проявляют солидарность с аболиционистами и пропускают беглецов».
Пресса перессорилась, газеты печатали пасквили друг на друга. Котежипе подал в отставку. Позиции сторонников рабства оказались подорванными. Люди, ранее проявлявшие безразличие к негритянскому вопросу, теперь оказались захваченными высокими идеалами дела освобождения; ряды его сторонников множились. Каиафы проявляли неслыханную отвагу. Для успокоения общественного мнения были изданы некоторые законы, облегчающие положение невольников.
Но Лаэрте был поглощен другим. Однажды у дверей редакции «Реденсан» он набрался смелости и потребовал у доны Лу ответа:
– В конце концов, когда же вы решитесь стать моей женой?
– Я уже сказала…
– Когда? Повторите!
Юноша был бледен, весь дрожал. Она рассмеялась. Потом все-таки ответила:
– Разве вы не помните? Так и быть, повторю: я выйду за вас замуж через тридцать дней после отмены в Бразилии рабовладения.
И они продолжали работать в аболиционистском движении. Проходили месяцы. Не дожидаясь закона, невольники сами освобождали себя, массами покидая плантации и зензалы. Тогда правительство вынуждено было наспех издать закон, который получил название «Закона 13 мая».
Лу выполнила свое обещание.
Венчание состоялось в Церкви богородицы-целительницы, с которой у молодых было связано столько прекрасных воспоминаний.
Медовый месяц они провели в Сантосе, в особняке с верандой, окруженной жасмином, откуда можно было наблюдать, как прибывают и отплывают корабли. Там они, упоенные любовью, прожили счастливейший месяц своей жизни, радуясь тому, что гуманное дело, за которое они боролись, увенчалось победой.
Однако настал день, когда они почувствовали, что соскучились по Сан-Пауло, по моросящему дождю, по колокольчикам конки, по всему, с чем они так сроднились. По Антонио Бенто, по друзьям-аболиционистам.
Бедный Калунга! Он уже больше не продает газет. Сейчас он уже, вероятно, сгнил в братской могиле на кладбище обездоленных, где хоронили невольников, заключенных и нищих, умиравших у порогов домов…
Они решили в тот же день вернуться в Сан-Пауло. Для этого им надо было пойти в торговую фирму, с которой был связан отец Лаэрте, и взять там деньги, переведенные Антонио де Кастро Алвимом в распоряжение сына. Они выпили кофе и пошли.
Над оградами домов, подобно колоннам, возвышались стройные жеривы. В пальмах пел морской ветер. Небо было голубым и безоблачным, как их счастье.
Они сели на конку – «спичечную коробку», как ее называли в Сантосе, – и доехали до площади. Город трудился. Слышался непрерывный грохот повозок, везущих кофе в порт. У закусочной стояли празднично одетые негры. Один из них играл на гитаре, другой пел:
Рабства кончился обман,
И теперь свободны все!
Славен Сантос Гаррафан!
Сложим песню о борце!
Потрудились мы усердно,
И теперь свободны все!
Храбр Кинтино де Ласерда!
Сложим песню о борце!
У этой аболиционистской песни не было конца. Она воспевала всех героев победоносного движения. Люди останавливались послушать ее. Несколько юношей-энтузиастов поднесли неграм по стаканчику. Кто-то спросил:
– Давно празднуете? Негры расхохотались.
– Больше двух месяцев, с тринадцатого мая, – ответил негр с гитарой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Эта история с дядюшкой Адамом и его спутниками стала притчей во языцех; ее повторяли со многими подробностями всякий раз, когда группа беглых рабов намеревалась пересечь Каскейро. Поэтому Кинтино де Ласерда не слишком встревожился, увидев здесь отряд полиции.
– Сеньор сержант!
– Что вам?
– Приказ касается только моста?
– Именно так я и сказал…
– А если наши братья пройдут под мостом?
– Это меня не касается; это дело господа нашего Иисуса Христа.
Больше говорить было не о чем. Кинтино де Ласерда не стал ждать и направил лошадь к реке сбоку от въезда на мост. Испуганные негры последовали за ним. Там внизу их ждали каиафы, прибывшие из Сантоса под видом рыбаков для встречи невольников. У моста стояла целая аболиционистская флотилия, состоявшая из лодок всех видов, на которых были люди, готовые предложить свою помощь мирным беглецам.
В одно мгновение все лодки вышли на речной простор и взяли курс на Сан-Висенте. Солнце освещало кудрявый ковер мангров и сверкающую гладь реки. Флотилия была уже далеко, когда на одной из лодок, поскольку голод давал себя знать, двое кайсар, перегнувшись через борт – река здесь была очень мелкой, – начали доставать со дна крупных, как устрицы, моллюсков и кидать их беглецам. Те вскрывали ножом раковины и с удовольствием поедали их содержимое.
– Что это такое? – спросил Теренсио у Салустио, но тот не знал.
– Амейжоа, – сказал один из кайсар.
Негр машинально повторил это слово. В конце концов, какое значение имеет для него название? Моллюск был вкусен и пришелся очень кстати…
Когда причалили в Сан-Висенте, наступил вечер. Луна озаряла землю бледным молочным светом. Между двумя холмами, где открывалось неспокойное море, они заметили освещенные дома побережья.
Тинтино, который был из Сержипе, вспомнил свое детство и затянул молитву из макумбы:
Санта-Барбара на небе,
Сан-Жеронимо на море,
Такое величие на земле,
И бог везде, повсюду!
Спутники с чувством повторяли припев.
Весла рассекали черные воды. Звезды танцевали в зеркале моря.
Распевая песни, они прибыли в порт Морро, откуда направились в Жабакуару.
На рассвете беглые невольники вступили в киломбо, проходя между шпалерами приветливо улыбающихся, прыгающих от радости негров. В ознаменование встречи был устроен праздник – в Жабакуаре такие праздники были делом нередким…
В глинобитной хижине,
Заброшенной лачуге колдуна,
Ганза поет свой шикешике,
Грохочет бомбо, спряталась луна…
Новый день, что лесное пожарище,
В драке много побоев и ран,
Кровью почва обильно полита!
Негр танцует, смакуя кентан.
Блекнут звезды за рощей кокосов,
День приходит желтее шафрана,
Золотит гуаншумы, усадьбу
И танцующих негров у чана!
XIV
Медовый месяц
После того как описанные нами события получили широкую огласку, были прокомментированы в газетах и воспеты поэтами, аболиционистская кампания вступила в новую фазу. Губернатор провинции, не зная, что предпринять в связи с массовым уходом негров с фазенд, телеграфировал правительству в Рио-де-Жанейро, сообщая, что «невозможно больше сдерживать бегство рабов, так как солдаты проявляют солидарность с аболиционистами и пропускают беглецов».
Пресса перессорилась, газеты печатали пасквили друг на друга. Котежипе подал в отставку. Позиции сторонников рабства оказались подорванными. Люди, ранее проявлявшие безразличие к негритянскому вопросу, теперь оказались захваченными высокими идеалами дела освобождения; ряды его сторонников множились. Каиафы проявляли неслыханную отвагу. Для успокоения общественного мнения были изданы некоторые законы, облегчающие положение невольников.
Но Лаэрте был поглощен другим. Однажды у дверей редакции «Реденсан» он набрался смелости и потребовал у доны Лу ответа:
– В конце концов, когда же вы решитесь стать моей женой?
– Я уже сказала…
– Когда? Повторите!
Юноша был бледен, весь дрожал. Она рассмеялась. Потом все-таки ответила:
– Разве вы не помните? Так и быть, повторю: я выйду за вас замуж через тридцать дней после отмены в Бразилии рабовладения.
И они продолжали работать в аболиционистском движении. Проходили месяцы. Не дожидаясь закона, невольники сами освобождали себя, массами покидая плантации и зензалы. Тогда правительство вынуждено было наспех издать закон, который получил название «Закона 13 мая».
Лу выполнила свое обещание.
Венчание состоялось в Церкви богородицы-целительницы, с которой у молодых было связано столько прекрасных воспоминаний.
Медовый месяц они провели в Сантосе, в особняке с верандой, окруженной жасмином, откуда можно было наблюдать, как прибывают и отплывают корабли. Там они, упоенные любовью, прожили счастливейший месяц своей жизни, радуясь тому, что гуманное дело, за которое они боролись, увенчалось победой.
Однако настал день, когда они почувствовали, что соскучились по Сан-Пауло, по моросящему дождю, по колокольчикам конки, по всему, с чем они так сроднились. По Антонио Бенто, по друзьям-аболиционистам.
Бедный Калунга! Он уже больше не продает газет. Сейчас он уже, вероятно, сгнил в братской могиле на кладбище обездоленных, где хоронили невольников, заключенных и нищих, умиравших у порогов домов…
Они решили в тот же день вернуться в Сан-Пауло. Для этого им надо было пойти в торговую фирму, с которой был связан отец Лаэрте, и взять там деньги, переведенные Антонио де Кастро Алвимом в распоряжение сына. Они выпили кофе и пошли.
Над оградами домов, подобно колоннам, возвышались стройные жеривы. В пальмах пел морской ветер. Небо было голубым и безоблачным, как их счастье.
Они сели на конку – «спичечную коробку», как ее называли в Сантосе, – и доехали до площади. Город трудился. Слышался непрерывный грохот повозок, везущих кофе в порт. У закусочной стояли празднично одетые негры. Один из них играл на гитаре, другой пел:
Рабства кончился обман,
И теперь свободны все!
Славен Сантос Гаррафан!
Сложим песню о борце!
Потрудились мы усердно,
И теперь свободны все!
Храбр Кинтино де Ласерда!
Сложим песню о борце!
У этой аболиционистской песни не было конца. Она воспевала всех героев победоносного движения. Люди останавливались послушать ее. Несколько юношей-энтузиастов поднесли неграм по стаканчику. Кто-то спросил:
– Давно празднуете? Негры расхохотались.
– Больше двух месяцев, с тринадцатого мая, – ответил негр с гитарой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43