-- Товарищ кинорежиссер... мы... мы о таком реве не договаривались, -- не поворачиваясь в его сторону, почему-то певице говорила Грибанова, а та лишь монотонно, как кастаньетами, била по ладони умершим, беззвучным микрофоном. -- Мы...
-- Да послушайте, голубушка, -- вытер комком платка пот с отполированной лысины режиссер. -- Мне нужен антугаж... антугаж, -- нет, как ни силился, не смог он в таком сложном и важном слове выжать "р" . -Мне обязательно нужен антугаж зоны: мгачная, сегая толпа, ватники, сапоги, ну,.. ну, можно валенки...
-- Сапог и валенок у нас нет, -- снова сказала певице Грибанова.
-- А ватники... фуфайки какие-нибудь?
Выгнала б она киношников, но денег на следующую неделю на питание в колонии уже не было, и Грибанова, развернувшись лицом к залу, грубо, по-мужски пробасила:
-- Всем надеть фуфайки!
-- Жарко же, товарищ полковник, -- пропела над ухом Артюхова.
-- Быстро надеть!
По залу волнами, словно в калейдоскопе, вращаемом в пальцах, прокатилась смена красок, и, когда невидимые пальцы замерли, перестали ворочать калейдоскоп, от стены до стены лежало синее-пресинее море.
-- Благодагю! Всех благодагю! Эсмегальдочка, начали! Втогой дубль! -убежал со сцены сразу помолодевший режиссер.
Черная птица кинокамеры отплыла к стене, приготовилась к новому полету над залом, а певица, вздрогнув от резкого звука микрофона, ожившего в руке и болезненно взвизгнувшего от удара о мокрую ладонь, вскинула этот микрофон и закричала в него, словно мстя за испуг:
-- Так хотите вы мальчиков?!
-- Да-а-а-а!!! -- послушно вернул зал в душный, спертый, пропитанный запахом пота и дешевых духов воздух истеричную букву "а".
Тощие руки певицы взлетели над головой, и тут же из-за кулис на сцену выбежали четыре парня-танцора. Одежды на каждом из них -- всего лишь узенькие плавочки, да еще и телесного цвета. А из зала смотреть -- так вообще голые.
Оранжевым кольцом они окружили блистательную, в коротком черном платье с мерцающими на нем золотыми точками певицу, и та, наконец, уловив, что музыканты уже два раза прогнали вступление, успела начать песню до их третьей попытки.
-- Вечерний свет в моем окне, и тают звуки в тишине, не уходи, ты нужен мне, ты нужен мне и тишине! -- с натугой выложилась певица, заодно успев подумать, что не зря отвалила поэту за этот текст семьсот "зеленых", раз слова так дико взвинчивали толпу.
А зал вообще слов не слышал. Зал задыхался от рева, сотрясал пол прыжками и бил откидными крышками кресел с такой силой, словно хотел, чтобы стены рухнули и вместе со стенами -- весь тот жуткий мир, в котором они существовали. Грибанова, подполковник-режимщик, Артюхова, еще несколько воспитателей метались в синей орущей толпе, пытаясь успокоить девчонок. Но точно с таким же успехом они могли бы вызвать дождь в ясную погоду или отменить восход солнца.
-- Возьми меня! Возьми меня! -- стала бросаться в объятия то к одному, то к другому парню певица. -- Я вся сгораю от огня! Возьми меня!
Девчонки не знали, что это всего-навсего припев, и штурмом стали брать высокую для них, под два метра, сцену, чтобы последовать примеру певицы. А та, выплясывая, отвернулась от зала и не видела, как синее карабкается по синему. Когда же она наконец решилась исполнить второй куплет и резко крутнулась на каблуках к залу, то вместо синего увидела красное: заслонившее все перед ней лицо с безумно расширившимися зрачками прохрипело: "Возьми меня!" Певицу испугом отбросило назад, а девчонка, первой вскарабкавшаяся на сцену, рванула на груди фуфайку, сыпанув пуговицами по крашеным доскам, сбросила ее и ногой отшвырнула в зал, прямо на лицо следующей ползущей по спинам девчонке, и та, ослепленная неожиданным препятствием, кубарем скатилась вниз.
Вжавшаяся в стену Ирина боялась даже дышать, словно тот монстр, в который слились взбесившиеся девчонки, мог заметить самое легкое ее движение и сразу сожрать, вкрутить в свой жуткий водоворот. Перед глазами мелькали безумные глаза, искореженные криком рты, растрепанные волосы. Она сразу и не заметила девчонку, первой вылезшую на сцену, а когда увидела ее швыряющей фуфайку, то тут же узнала. "Рабыня Спицы", -- вспомнила ее наглую руку в кармане своей фуфайки и почему-то с радостью подумала, что у нее на запястье еще должны быть незажившие следы от Ириных ногтей. Раны от ногтей и зубов всегда долго заживают.
А девчонку, кажется, не волновало, смотрят на нее или нет, а, может, она, наоборот, была уверена, что смотрят, и это сладкое чувство всеобщего внимания, которое уравняло ее с известной, часто показываемой по телевизору певицей, смело последние остатки сознания. Она сорвала с себя кофточку, короткую юбку, сорвала комбинацию, лифчик и, оставшись в одних прозрачных плавочках, бросилась на ближайшего к ней парня. Тот не растерялся и завальсировал с ней за кулисы, то ли чтобы спасти ее от сотен глаз, то ли чтобы исполнить в натуре припев песни.
Новые девчонки полезли на сцену. Певица завизжала прямо в микрофон. Ритм-гитара замахнулся инструментом на штурмовавших сцену, его поймали за руку и тут же по гладкому скату синих спин свезли в зал. Ударник в мокрой майке вскочил, шпагой выставив перед собой барабанные палочки, и тут же исчез, пропал из виду под сваленными на него барабанами и медными тарелками. Режиссер, обезумев от счастья, что удался такой эффектный дубль, орал на ухо оператору, наверное, уже намертво оглушив его: "Кгупно! Кгупно! Дегжи кадг! Клип! Мы из этой сцены, кгоме фильма, еще такой клип сбацаем!"
Среди взобравшихся на сцену Ирина увидела и Ольгу. Распахнувшаяся на ее груди фуфайка раскачивалась в каком-то диком чарльстоне, а руки Ольги барабанили по боковой стенке черного шкафа-колонки, но барабанили беззвучно, потому что в этом шуме, реве, буре, наверное, даже залп из орудия не показался бы громче комариного писка.
Отбросив мысль о побеге еще тогда, в умывальнике, Ирина через некоторое время к ней вернулась и, пока не началась вакханалия, даже привыкла к ней и решила все-таки испробовать, но после того, как увидела Ольгу, поняла, что зря меняла мнение. Она отвернулась, чтобы больше не видеть ее звериной пляски, скользнула вдоль стены к выходу, шагнула за дверь, захлопнула ее за собой, отрезала от слуха сразу истончавший грохот, и тут же Ирине показалось, что у нее с плеч сбросили весь этот зал, который она держала на них так бесконечно долго.
19
-- Стой! -- уже у стеклянной двери вестибюля остановил ее окрик.
Приготовившись к неприятному разговору с контролершей, Ирина обернулась, и тут же оба ее глаза стали больше самого крупного Ольгиного.
-- Ты? -- удивленно прошептала она.
-- Я, -- ответила Ольга.
У нее было до того спокойное, совершенно без красноты лицо, словно это не она, а ее двойник плясал минуту назад на сцене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65