Майгатов наощупь выбрался из воды, поднялся по трапу к дверному проему и выглянул из него. Он находился примерно посередине судна. Из-за надстройки грузин вряд ли мог бы его
увидеть.
Сандалии гирями висели на ногах, словно за пару-тройку минут нахождения в соленой воде впитали по литру. Снял их, засунул за пояс. Постоял немного, пока не стекли капли по ногам. На цыпочках вынес себя из-за двери и уже хотел было направиться к борту, но блеснувший сбоку, желтой капелькой упавший в уголок глаза свет омертвил фигуру.
Майгатов непроизвольно присел и только с корточек обернулся: свет иллюминатор - белый, явно белый, несмотря на ночь, борт - яхта на швартовах с другой, более притопленной стороны судна - и смех. Противный мужской смех. Он не знал, стоило ли рисковать, но любопытство зачастую бывает сильнее страха. Особенно если не знаешь, где ждет настоящая опасность: здесь, у борта, с которого еще нужно спуститься, со стороны грузина-бандюги или из иллюминатора по-игрушечному чистенькой, беленькой яхты. И он решился: прополз за кубом надстройки к противоположному борту. Точнее, не прополз, а продвинулся на руках, как бы отжимаясь от пола - боялся пораниться о какой-нибудь шальной огрызок металла, которых на этом проржавевшем чудовище было немало. Совсем уж приближаться к борту не стал. Спасительная надстройка скрывала его от грузина, если тот, конечно, не спал.
Из иллюминатора опять ударил противный визгливый смех. Майгатов приподнялся на локтях. В желтом ободе был виден лишь дальний угол каюты. На красном кресле полулежал и тряс в смехе огромным, ну чисто бурыгинским животом лысый загорелый мужчина. Судя по голосам, с ним там было еще не меньше двух человек.
Живот толстяка еще раз дрогнул под белой футболкой с надписью "MILANO". Он сочно высморкался и, глядя на складываемый платок, четко выговорил:
- Больваны. Кароший слов... больваны. Пьяче, - и затараторил не по-русски.
Голоса вразнобой отвечали ему на том же языке. С такой певучестью мог быть только итальянский. Или испанский? Лингвистические училищные познания Майгатова ограничивались примерно сотней слов на английском и двумя десятками намертво зазубренных фраз по темам:"Заход в иностранный порт", "Беседа с лоцманом" и, почему-то, "Допрос военнопленного". Из подборки последних в голову сейчас, как назло, вогналось заученное до автоматизма "Вот андэ секомстэнсиз вэа ю кэпчэд?" - "При каких обстоятельствах вы были взяты в плен?" Он учил-то ее, чтобы не в самом деле допрашивать пленного, а сдать зачет и пойти в увольнение. И теперь, когда сам побывал в шкуре пленного, фраза стала как-то ближе, понятней. Она еще пару раз сама собой провернулась в голове, и на контрасте с грубым, экающе-рыкающим английским певучий язык незнакомцев уже без сомнения воспринимался итальянским.
Что-то пару раз мелькнуло за иллюминатором, и он уже хотел подползти чуть ближе, чтобы раздвинуть, увеличить "картинку", но тут над срезом рубки появилось чье-то лицо. Майгатов вжался в горячую палубу, вжался до ощущения, что он растворился, слился с ней.
- Как мариман, Сосо? - вонзился в тьму знакомый хриплый бас.
- Спыт. Можит йиму вады дат?
- Перебьется. Утром он нам за глоток что хочешь нарисует.
- Д-да, бэз вады савсэм тут плохо, - пробурчал Сосо и тут же подтвердил это громкими глотками из какого-то сосуда.
У Майгатова горло тут же перехватило спазмом. Даже сглотнуть было нечем. В глотке было суше, чем в доменной печи.
- Он свет зажигал?
- Сашигал, хазяин.
- Смотри, может и накатал чего, а?
- Нэ снаю. Я унутрь нэ захадыл.
- Что? - обернулась образина на вопрос снизу. - Может, привести его? А? Ну ладно, Анна. Не хочешь - не надо. Раз ты душещипательных сцен не любишь, то завтра на острове останешься. Что ты говоришь? Солнце не любишь? Слушай: прилетела два дня назад - и уже солнце ей не нравится. Сальваторе, парле ведерэ станотэ, ки ту а морэ бруча кумэль соле.*
Залп смеха ударил из иллюминатора.
- А ты завтра нам пригодилась бы, Анна...
Майгатов вслушался, но ответа не разобрал.
- Знаешь, почему итальянская мафия при налетах на банки всегда в группу включает одну женщину? Нет? То-то же! Чистая психология: каждый из мужчин в группе старается показать себя храбрее другого перед дамой. И все выходит о-кей. Поняла?
Вот теперь он расслышал ее голос. Приятный, мягкий голос, но чуть-чуть с хрипотцой. Курит, наверное.
- Косяк! - что-то уж совсем странное выкрикнул хрипатый.
- Чего? - ответил сбоку чей-то гундосый голос, ответил так близко, что мокрое и осклизлое, словно чешуя рыбы, выброшенной на берег, тело Майгатова покрылось такой испариной, что он непроизвольно вздрогнул. Нос сам собой перестал дышать.
Значит, на палубе - еще один цербер. А вдруг и еще один есть? Ведь что такое цербер у древних греков? А то: трехголовый пес с хвостом и гривой из змей. Две головы он уже увидел. И кто даст гарантию, что третьей нет? Гарантия одна: если не окликнет, значит, третьего нет. Очень уж обстоятелен этот хрипатый.
- Как они?
- Усе хоккей, шеф!
- Через часок тебя сменим. Завтра небольшое дельце
намечается.
- Премиальные будут?
- И премиальные, и квартальные. У нас, как в сейфе - железно.
- Угу, - прогундел тот, кого назвали Косяком, и зашлепал по палубе, словно у него не ступни, а ласты. Явно ушел к носу судна.
-----
*Сальваторе, парле ведерэ станотэ, ки ту а морэ бруча кумэль соле
( итал.) - Сальваторе, покажи ей этой ночью, что твоя любовь жжет
не хуже солнца.
Голова нырнула за срез мостика. Майгатов подался вперед грудью и чуть не вскрикнул. Из желтого обода иллюминатора на него смотрело квадратное, с резкими углами челюстей лицо. Подсвеченное сбоку, оно казалось мертвенно-серой маской: широкая, в небритой синеве, челюсть, капризно опущенные концы губ, одинаково широкий - что у переносицы, что у конца носяра даже, а не просто нос, по-рыбьи выпученные крупные глаза непонятно какого цвета, бугристый лоб с черной - размером со старую двошку бородавкой посередине. Майгатову показалось, что ему смотрят прямо в глаза и - еще чуть-чуть - он бы поверил в это, но голова, для которой в залитой светом каюте все снаружи было лишь тьмой, угрюмо процедила сквозь узкие губы:"Знал бы, что в этих широтах такое чистилище, ни за что не стал бы вкладывать деньги в это дело. Э ту, Сальваторе?* "Пью риски, пью сольди,"** - ответил уже на другом, чем у этой образины, без акцента, итальянском голос из глубины каюты. "Ри-и-иски... Легко сказать. Может, рискнули бы тогда с Паоло, и не ушли бы наши денежки. Что ты говоришь, Анна? Засада? Вечно тебе что-то мерещится. Может, и не было никакой засады." Маска исчезла, словно растворилась в ободе иллюминатора, а изнутри сладеньким сиропом потекла вездесущая, пропитавшая уже и Севастополь, "Happy Nation" безголосой "Ace of Base".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55