- Он нашел другой вход. Кончайте бить! - омертвил окриком топор в воздухе Иванов. - Идемте вниз.
Дюжий моряк с красно-сизым, потным лицом с жалостью посмотрел на сплющеный, побелевший обух топора, бережно, как бы извиняясь перед ним за некультурное обхождение, положил на люк и по-годковски властно сказал:"Пошли, мужики!"
Проводником шел Перепаденко. Было совершенно непонятно, как он сумел при своих габаритах пролезть в эти щели в вонючих, затхлых трюмах, но он все же вывел спотыкающуюся и все время задевающую подволок стволами автоматов группу. Чиркнул зажигалкой. "Ось тут,
- вскинул длинный огурец носа к потолку. - Звэрху - той люк. А
скрэбуться - звидтиля,"- постучал каблуком по гулкой палубе.
Откликаясь на звук перепаденковской сандалии, снизу опять залязгали буфера. Только уже погромче. Словно ты из вагонного коридора вышел в тамбур.
- Отодвигайте, - носком сандалии ударил Ким по сваленным горкой металлическим балкам.
Мозолистые матросские руки расшвыряли их по углам трюма и обнажили новый люк. Чуть почище и совсем не ржавый. Как и положено любому корабельному люку, задраивался он изнутри. Ким постучал по нему рукояткой пристолета и чуть не получил удар по челюсти. Чьи-то нетерпеливые руки так крутнули стопор и резко отбросили люк вверх, что он чуть не выбил зубы офицеру. Тот отшатнулся и - если б не ноги матросов - упал бы на палубу.
Из черного зева люка вынырнула измученная округлая физиономия с недельной щетиной на серой, болезненной коже и, ослепнув даже от огня зажигалки, невидяще провела глазами по лицам моряков и только потом прохрипела:
- Ви а рашен сэйлорс. Гив ми, плиз, дринк.
- Да я и так по роже вижу, что рашен, - выступил сбоку Иванов и, показывая, что он знает больше любого из стоящих с ним рядом, спросил:
- Где Бурлов?
Физиономия превратилась в мраморный бюст. Первым ожил кадык. Он пробежал снизу вверх и обратно по худой куриной шее и, насосом вытянув слово, отпустил его, наконец, с губ:
- А вы - кто?
- Русские мы, свои, - улыбнулся совсем не русской улыбкой красивый кореец Ким.
- Ну вот что, - поторопил Иванов. - Срок вашего заключения истек. Хватит нары протирать. Вылазьте. Мне от вас, иршан, уже по ночам кошмары снятся.
- Свои! - заорала вниз, под ноги, голова и вдруг по-девичьи, навзрыд заплакала. - Госпо-оди! Ро-одненькие! А мы уж помирать собрались! Господи! Братцы, а вода у вас есть? Мы три дня... ни капли... Двое больных...
- А где Бурлов? - упрямо повторил Иванов.
- Первый помощник?.. Там он, сука, внизу. Раскололи мы его, гада. Все... все рассказал.
- У вас вода в шлюпке есть? - перебросил Иванов вопрос иршан Киму и тут же понял его неоднозначность. - Я имею в виду не на дне шлюпки, конечно, а где-нибудь в канистре...
- Есть, - многозначительно помолчал Ким и добавил: - Компот. Целый анкерок, - заметив, что Иванов его не понимает, пояснил: - Анкерок - то есть бочонок. У нас боцманюга запасливый.
Моряк, наконец, выбрался из люка. Пошатываясь, стал между Кимом и Перепаденко. Матрос заботливо попридержал его за талию.
- Сколько вас? - по-хозяйски спросил Ким.
- Двадцать? - ответил за бедолагу Иванов, но ответил с сомнением, скорее даже вопросом.
- Двадцать, - похмурнел моряк. - Радиста они еще там... в море... Давай, Никанорыч, выбирайся, - поторопил выбелившую люк седую-седую голову.
- А сколько пассажиров может взять шлюпка? - повернулся Иванов к Киму.
- Под парусами - восемь, а на веслах, как мы сейчас, - тринадцать.
- Хорошее число, - вскинул радостно брови Иванов на обгоревшем за день, болезненно-красном лице с истончавшей, будто печеное яблоко, курносинкой. - За две ходки перевезем.
3
Его разбудила тревога. С самого дна муторного, непонятно о чем сна кольнуло невидимой, неприятной иглой, - и, словно эта игла проткнула даже веки, заставила их резко, рывком открыть. В глаза хлынула серая болотная жижа полумрака. Повернул голову на жесткой, мокрой подушке - окно закрыто, и только по желтому пятну, протекшему с улицы сквозь дырку в ставнях,определил: уже утро.
- Мне за это не платят! - бахнул за дверью знакомый голос. - Сегодня мою полы в последний раз!
Дверь с остервенением взвизгнула. Что-то белое и большое вихрем пронеслось мимо кровати к окну, распахнуло деревянные створки и, облитое ярким, слепящим светом, обернулось к нему.
- Доброе утро, Вера Иосифовна! - почему-то обрадовался ей Майгатов. Может быть, потому, что она освободила его от одиночества.
- Для кого - доброе, для кого - нет, - Вера шмякнула тряпку в ведро с водой с такой силой, что несколько капель долетело даже ему на руку. - Сами "левак" дерут с больных, а я - так мой бесплатно! Уборщиц у них, видишь ли, не хватает! А тут, что мой полы, что не мой, грязи меньше не станет!
Она махала шваброй с нескрываемым презрением и к швабре, и к полам, и к больнице, и, видимо, к Майгатову, махала ею, как копьем колола врагов, и от этого казалась похожей на амазонку. Посади ее сейчас на лихого иноходца да смени белый халат на греческую тунику - и не будет на земле лучшего воина: не тело, а сплетение мускулов, не глаза, а жерла вулканов, изливающие огненную лаву ярости, не голос, а звук боевой трубы. Амазонка, стопроцентная амазонка!
Ведро с грохотом перевернулось и выхлестнуло на пол грязно-серое озеро.
- У-у! Заразища! - обозвала Вера то ли ведро, то ли свою правую пятку, которой она сейчас так мастерски сбила ведро. - Да что ж мне: полдня, что ли, одну комнату мыть?!
Не обращая внимания на ошарашенного Майгатова, она затолкала по кругу подол халата под черные плавки, повернулась к нему худыми, жилистыми бедрами, стала на колени прямо в это грязное озеро и с остервенением стала собирать воду мешковиной.
Майгатов стыдливо отвел взгляд на окно. Что там, на воле? Успел он предупредить своих о нападении или нет? Надо было у того эфэскашника спросить, как его, а-а - Иванова. Но он мог и не знать ничего. Вторые сутки прошли с его ухода из палаты, а тревога не покидает до сих пор. Волнами прибоя то накатит, то отхлынет прочь. А сегодня встала и стоит комком у горла. Ни проглотить, ни выплюнуть. Даже Вера со своми перевернутым ведром не избавила от нее. Так, на несколько секунд отвлекла...
- Все! - бросила она отжатую мешковину на борт ведра. - Как платят, так и делаю. - Выпростала халат из-под плавок, прогладила его ребром ладони. - Сейчас принесу завтрак и на сегодня - все. В обед Ленка придет. Сколько у тебя вечером было?
- Тридцать семь и две, - сразу понял вопрос Майгатов.
- Ну, значит, на поправку пошел. Сорок суток карантина отсидишь и домой.
- Сколько? - приподнялся на локте.
- Сорок, дружочек, сорок, - с радостью сообщила Вера и, схватив своими боксерскими лапищами швабру и ведро, вышла из комнаты.
- Со-ро-ок, - врастяжку повторил Майгатов.
В эту цифру входило слишком многое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55