Они медленно поднимались по ступенькам, старая женщина крепко держала его ручку, и восхождение по мраморным ступеням было частью поклонения почившим. Мистерия никогда не надоедала.
Каждый раз с набожным восторгом он замирал у входа и смотрел, как темные пальцы Гранни касались потайной кнопки. Ажурные ворота размыкались и беззвучно исчезали в стенах. И ничто больше не отделяло от небытия. В этот миг ужас достигал апогея, сердце переставало биться. Старая женщина обнимала его слабой рукой, словно птичьим крылом, но такая великая сила была в этом жесте, что малыш сразу чувствовал себя в полной безопасности. Страх проходил, знакомый шепот успокаивал:
– Царствие небесное…
Гранни нанизывала знакомые звуки. Он не понимал их. Он долго не думал об их истинном значении. Но ужас перед небытием уходил, и малыш без страха вспоминал повторяемые Гранин имена почивших.
Дебора и Ангус Станнингтон. Потомки пионеров и основателей Новой Англии, прибывших на судне «Мейфлауэр», умерли во время эпидемии в имении Роселидо у подножия Съерра-Мадре в году 18… от Р.Х.
«Я снял с рамен его тяжести, и руки его освободились от корзин. Псалом 81».
Так гласила надпись, высеченная в камне под портретами, запечатлевшими фигуры почти в натуральную величину. Больше всего его интересовало, что такое эпидемия и судно. Когда Гранни кое-как объяснила ему, он не понимал, почему не написали просто «корабль». Но его совершенно не интересовало, кем была пара в костюмах викторианской эпохи. Он не спрашивал, а Гранни только повторяла текст эпитафии, ничего не добавляя от себя.
Сюда ни в коем случае нельзя было приходить, это запретил отец, визиты были самой глубокой их тайной. Тайной его и Гранни, у которой было еще одно необычное имя – «бабуля». Он мог так ее называть только наедине. Это было таким же секретом, как их походы в ротонду. Выдать секрет означало расстаться с бабулей. Навсегда. А это слово дышало таким же ужасом небытия, что и ротонда.
Только раз он оплошал и заплатил за это долгими страданиями и разлукой с бабулей. Больше он не повторял таких ошибок. Даже после похорон бабули, когда отец привел его в гробницу, он ничем не выдал, что уже бывал здесь, хотя отныне был разлучен с Гранни навеки. Теперь она опочила здесь, как и все в павильоне под куполом, крытым позолоченной чешуей.
Когда они отошли от плиты Гранни, отец представил ему предков. Дама в платье с турнюром и огромной шляпе, очаровательно опирающаяся на зонтик с оборочкой, и господин в цилиндре и твердом воротничке – это его прадед с прабабкой.
– Основатели рода, – гордо сказал отец.
Это отличало их от другой пары, чья могила была куда скромнее, в уголке. Мальчик понял, что для отца эти предки не так важны.
Много лет спустя, страстно прослеживая истоки своего рода, он узнал, что после Ангуса и Деборы не сохранилось ни одной фотографии, а изысканная пара на могильной плите взята из журнала «Английский наездник» за 1875 год.
Но когда он приходил сюда с бабушкой, воображение заполоняло нечто большее, чем просто образ дамы с бантом на смешно торчащей попке и мужчины в штанишках со штрипками.
Они останавливались возле очередных почивших. На их плитах (правда, тоже мраморных) не было ни изображений, ни упоминания о судне «Мейфлауэр». Высеченная в камне надпись гласила:
Стив и Дженни Кардаш.
«Грозно рек морю Чермному, и оно иссохло; и провел их по безднам, как по суше. Псалом 106».
Тут бабушка обычно дольше шептала свои шелестящие слова. Со временем мальчик начал их понимать. Его не удивляло даже, что бабуля просит о царствии небесном для Станислава и Янины, а не для Стива и Дженни. Она вообще по-своему читала английские имена. Кроме того, мальчика гораздо больше занимало высохшее море. Но ему так и не удавалось до конца представить себе эту картину: бабуля вела его дальше.
Он останавливался перед плитой с портретом молодой женщины в платье с гипюровой кокеткой. Платье охватывало грудь и шею, наползало на подбородок. Нить жемчуга обвивала длинную стройную шею. На макушке женщины возвышался тяжелый шиньон.
Бекки Станнингтон. Горячо оплакиваемая супруга Джона. Госпожа имения Роселидо в Съерра-Мадре. Прожила на свете двадцать четыре года.
Этер-Карадок Станнингтон, сын Бекки и Джона. Прожил два дня.
«Охрани то, что насадила десница Твоя, и отрасли, которые Ты укрепил Себе. Псалом 80.»
– Это я?! – всякий раз спрашивал он, и каждый раз заново переживал утрату и воскрешение себя самого.
Это было потрясающее и прекрасное мгновение. А Гранни повторяла, что тот Этер-Карадок был сыном деда от его первого брака с Бекки, что только после смерти Бекки он женился на Гранни.
Мальчик крепче сжимает ручонкой ладонь старой женщины. Ее сухонькие пальцы пожимают его лапку в ответ. Они вместе становятся на колени у следующей плиты.
Джон Станнингтон, владели имения Роселидо в Съерра-Мадре.
Надгробный портрет представляет гладко выбритого барина в черном фраке и белом жилете. Ноги в лаковых туфлях скрещены. Плебейская физиономия, плечи почти рвут элегантный фрак, широкие корявые ладони втиснуты в перчатки и сложены на набалдашнике трости. Золотая цепочка, увешанная брелоками, жемчужина в галстуке: денди. Он весь лучится успехом и здоровьем. Вечный успех пророчит ему эпитафия:
«И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что ни делает, успеет. Псалом 1».
– Помолись за своего деда, Этер, – говорит Гранни и добавляет на своем языке, похожем на шелест осыпающихся листьев: – Прости ему, Господи, гордыню его!
– Прости ему, Господи, гордыню его! – будет повторять ребенок, пока не научится понимать смысл этих слов.
И вот они приближаются к самому важному.
«Анни Станнингтон…» Ни портрета, ни даты смерти, потому что это место для Гранни, которая тут опочиет.
Мальчик поднимает ручку и повторяет, как клятву, то, чему научила его во время этих тайных визитов невыразимо старая женщина на их тайном языке.
– Тут почиет Анна Станнингтон, урожденная Суражинская, родившаяся в году 18… от Рождества Христова в Вигайнах, в земле ячвингов, умерла на чужбине, прожив… тут вставить, сколько лет, – повторяет малыш, – и просит прочитать за нее «Богородице, Дево, радуйся».
– Внучек… – Хрупкие руки обнимают его.
– Я все так и сделаю, когда вырасту, – горячо обещает он, и голос его дрожит и ломается при виде слез, текущих по маленькому личику Гранни, темному, как индейский тотем.
Ребенок прижимается к ней, всхлипы теряются в платье, пахнущем вербеной.
Малыш не мог выразить, какие чувства переполняли его в этот момент, какое болезненное счастье. Он мечтал подарить старухе не только слова на каменной плите, но и судно «Мейфлауэр», и странную гордыню деда Джона, которого она звала Яном, и для нее грозно прикрикнуть на море, чтобы высохло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78