Надо же, я еще нравлюсь женщинам. Но где эта загадочная Виджиелла могла меня видеть?
– Так и сказала! Красивый и нестарый. А она женщина одинокая и знаменитая, так что люди сразу пойдут языками чесать.
– И как выглядела женщина одинокая и знаменитая?
Виташкова вздохнула. Понять ее можно. Устроил тут черт знает что в компании е «этой пани», а теперь бесстыдно отрекается от всего, как нашкодивший мальчишка. Тем не менее, она послушно описала гостью.
Светлые волосы да плеч, голубые глаза, непромокаемая куртка цвета кофе с молоком, черные бархатные штаны и лакированные сапоги выше колена.
А кто же тогда шепелявая баба с опухшей щекой и слезящимися глазами? Очередная ипостась все той же неуловимой особы? Но неужели возможна такая метаморфоза?
Я припомнил перчатки из розовой резины. Наверное, молодые руки ей не удалось превратить в старые, изуродованные возрастом и работой, поэтому пришлось прибегнуть к помощи перчаток.
А постоянная суета? Ведро, со страшным скрипом поставленное… нет, подставленное под ноги типу в котелке. Она исподволь приучила бандитов к своим походам на чердак. Затеяла возню с мокрым ковром, натащила простыней, которые потом переправила наверх… Готовила побег – единственный выход из игры, которая в случае разоблачения могла для нее плохо кончиться. Но если бы я сказал, что не знаю ее… Ей пришлось рискнуть и довериться мне.
– У этой дамы были ключи от дома Этера?
– Не знаю. Она не сказала. Я впустила ее своими ключами, но ей их не оставляла. Она спасибо сказала, долларовую бумажку дала за хлопоты и просила прийти только сегодня утром, часов в восемь. Так я и сделала.
– Мне очень важно сохранить все в тайне, пани Виташкова.
Не стану окончательно губить и без того изрядно подмоченную репутацию. Объяснения подождут до приезда мистера Станнингтона.
– Мы ради вас лжесвидетельствовать готовы, пан адвокат, за то добро, что вы нам сделали, не то, что язык за зубами держать».
* * *
После обеда приехал Бей.
– М-да, вид поношенный, но мы уже в вертикальном положении, – поприветствовал меня сын.
– Как ты меня нашел?
– Набальзамированного, как фараон.
– Как ты узнал, что я здесь?
– Ты ведь позвонил ночью маме и поручил идиотскую работу. Помнишь?
Судя по всему, мой смекалистый отпрыск, как и все прочие, уверен, что я провел ночь в обществе бутылок. Вот что значит воспитание. Если бы он с пеленок общался с пьяным родителем, то сейчас вряд ли совершил бы столь оскорбительную ошибку.
– Я не пил.
– Только маме этого не говори. Ты напился в неподходящем обществе. На рассвете мамуле позвонили и сообщили, что тебя можно получить на хате у Этера.
– Виджиелла Меллоджина?
– Так и шансонетки с гарниром были? Насчет девочек можешь не признаваться, донес мужик, о женщинах не упоминал.
– И сказал, что я пьян?
– Сказал. Ты надрался и спишь, не стоит и будить до полудня. А семейство он взбудоражил в пять утра, чтобы мы по поводу папочки не беспокоились.
АДВОКАТ OCKEPKO
Широкие плечи распирали пиджак в стиле «Великий Гэтсби». Крупный узел галстука ослаблен, верхняя пуговица рубашки расстегнута. В руках он мял серый котелок, который снял при входе.
Несмотря на необычайно холодные для конца августа дни, он потел. На меня смотрели ясные, как озерная вода, глаза грустной собаки. Говорил он на очень старом и ломаном языке.
– Пан просить велел, чтобы адвокат бегом прибыл в Ориль.
– Кто вы?
Я, конечно же, догадался, кто передо мной, – наша недавняя встреча была еще слишком свежа в памяти. Но человек с котелком вел себя так, словно видел меня впервые в жизни.
Настолько уверен в своей безнаказанности, что посмел заявиться ко мне в дом! Даже глаз не опустил. Я бы охотно взял его за шиворот, за этот модный куцый костюмчик, в котором он выглядел постаревшим мальчишкой, и вышвырнул за дверь.
Но он казался очень сильным старым мальчишкой. Я не сомневался, что этот человек способен переломать мне все кости.
Я был дома один.
Это всего лишь наемник. Исполнитель. Обижаться на него – все равно, что обижаться на стихию, которая не бывает злой или доброй, умной или глупой.
– Стив, – представился Котелок. – Я слуга старого пана.
– Но я ему не слуга.
– Лучше пойти, не то пан не рад будет, – Стив с тоской смотрел на меня. Мой отказ он пропустил мимо ушей.
– Возвращайтесь к своему пану. Я позвоню в Ориль.
– Пан приказал вашу милость привезти. Его воля велеть, моя – слушать.
– А в тот раз пан приказал привезти меня под дулом пистолета?
– I don't know at аl!!! Я вашу милость отродясь не видал, только туточки.
Я разозлился на себя. С какой стати упомянул тот вечер? Глупо рассчитывать, что он возьмет и во всем признается.
Стив переминался с ноги на ногу, энергично мял котелок. С грубо слепленной тушей контрастировали руки: тонкие, с длинными пальцами. Он мучительно подбирал польские слова:
– Пана подранили, спасать его надоть…
– Что?.. Едем.
Стив пулей вылетел на улицу, нахлобучив по пути котелок. Когда я садился в машину, мотор уже нетерпеливо ревел, а Стив сжимал руль. Я узнал «моррис» Этера.
– Почему вы сразу не сказали, что случилось? Ваш шеф тяжело ранен?
– Легонько. Разговор – сребро, а немота – gold, – пробурчал он.
– Врача, милицию вызвали?
– Пан все устроит, – пробубнил Стив. Оракул, да и только.
Я перешел на английский. Из пояснений, которыми он подпирал свой лапидарный польский, стало понятно, что этот человек получил все-таки образование. По-английски он изъяснялся свободно и правильно, но ничего нового так и не сказал.
Владения Станнингтона были окутаны тьмой. Тьмой египетской. Обычно фотоэлементы включали лампочки на крыльце, на сей раз они не отреагировали.
– Автомат отомкнули, – объяснил Стив и сгинул во мраке.
Мгновение спустя вспыхнул фонарь над дверью гаража. Стив вернулся.
– О'кей, поспешим!
В глубине двора маячил скат крыши. Подъездной дорожки нет, к дому вела лишь узкая тропинка, вившаяся среди можжевельника. Заросли вымахали выше человеческого роста. Возле дома мерцали фонарики.
Внезапно Стив дернул меня за рукав, и мы свернули с тропинки к черному ходу. Фонарики пропали из виду. Сердце мое учащенно забилось.
Поперек дорожки перед входом в дом лежало тело. Ногами человек почти касался порога, запрокинутая голова тонула в густой тени.
– Почему вы меня не предупредили?! Стив промычал что-то непонятное и бесцеремонно потащил меня к дверям.
В большой гостиной, в красном отблеске горящих в камине поленьев, спиной к нам сидел в кресле закутанный в плед человек. Один рукав его рубашки был оторван, на плече белела марлевая повязка с ярким пятном крови. Из-за высокой спинки кресла я видел только свесившуюся набок голову и упавшую руку, сжатую в кулак. Станнингтон-отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Так и сказала! Красивый и нестарый. А она женщина одинокая и знаменитая, так что люди сразу пойдут языками чесать.
– И как выглядела женщина одинокая и знаменитая?
Виташкова вздохнула. Понять ее можно. Устроил тут черт знает что в компании е «этой пани», а теперь бесстыдно отрекается от всего, как нашкодивший мальчишка. Тем не менее, она послушно описала гостью.
Светлые волосы да плеч, голубые глаза, непромокаемая куртка цвета кофе с молоком, черные бархатные штаны и лакированные сапоги выше колена.
А кто же тогда шепелявая баба с опухшей щекой и слезящимися глазами? Очередная ипостась все той же неуловимой особы? Но неужели возможна такая метаморфоза?
Я припомнил перчатки из розовой резины. Наверное, молодые руки ей не удалось превратить в старые, изуродованные возрастом и работой, поэтому пришлось прибегнуть к помощи перчаток.
А постоянная суета? Ведро, со страшным скрипом поставленное… нет, подставленное под ноги типу в котелке. Она исподволь приучила бандитов к своим походам на чердак. Затеяла возню с мокрым ковром, натащила простыней, которые потом переправила наверх… Готовила побег – единственный выход из игры, которая в случае разоблачения могла для нее плохо кончиться. Но если бы я сказал, что не знаю ее… Ей пришлось рискнуть и довериться мне.
– У этой дамы были ключи от дома Этера?
– Не знаю. Она не сказала. Я впустила ее своими ключами, но ей их не оставляла. Она спасибо сказала, долларовую бумажку дала за хлопоты и просила прийти только сегодня утром, часов в восемь. Так я и сделала.
– Мне очень важно сохранить все в тайне, пани Виташкова.
Не стану окончательно губить и без того изрядно подмоченную репутацию. Объяснения подождут до приезда мистера Станнингтона.
– Мы ради вас лжесвидетельствовать готовы, пан адвокат, за то добро, что вы нам сделали, не то, что язык за зубами держать».
* * *
После обеда приехал Бей.
– М-да, вид поношенный, но мы уже в вертикальном положении, – поприветствовал меня сын.
– Как ты меня нашел?
– Набальзамированного, как фараон.
– Как ты узнал, что я здесь?
– Ты ведь позвонил ночью маме и поручил идиотскую работу. Помнишь?
Судя по всему, мой смекалистый отпрыск, как и все прочие, уверен, что я провел ночь в обществе бутылок. Вот что значит воспитание. Если бы он с пеленок общался с пьяным родителем, то сейчас вряд ли совершил бы столь оскорбительную ошибку.
– Я не пил.
– Только маме этого не говори. Ты напился в неподходящем обществе. На рассвете мамуле позвонили и сообщили, что тебя можно получить на хате у Этера.
– Виджиелла Меллоджина?
– Так и шансонетки с гарниром были? Насчет девочек можешь не признаваться, донес мужик, о женщинах не упоминал.
– И сказал, что я пьян?
– Сказал. Ты надрался и спишь, не стоит и будить до полудня. А семейство он взбудоражил в пять утра, чтобы мы по поводу папочки не беспокоились.
АДВОКАТ OCKEPKO
Широкие плечи распирали пиджак в стиле «Великий Гэтсби». Крупный узел галстука ослаблен, верхняя пуговица рубашки расстегнута. В руках он мял серый котелок, который снял при входе.
Несмотря на необычайно холодные для конца августа дни, он потел. На меня смотрели ясные, как озерная вода, глаза грустной собаки. Говорил он на очень старом и ломаном языке.
– Пан просить велел, чтобы адвокат бегом прибыл в Ориль.
– Кто вы?
Я, конечно же, догадался, кто передо мной, – наша недавняя встреча была еще слишком свежа в памяти. Но человек с котелком вел себя так, словно видел меня впервые в жизни.
Настолько уверен в своей безнаказанности, что посмел заявиться ко мне в дом! Даже глаз не опустил. Я бы охотно взял его за шиворот, за этот модный куцый костюмчик, в котором он выглядел постаревшим мальчишкой, и вышвырнул за дверь.
Но он казался очень сильным старым мальчишкой. Я не сомневался, что этот человек способен переломать мне все кости.
Я был дома один.
Это всего лишь наемник. Исполнитель. Обижаться на него – все равно, что обижаться на стихию, которая не бывает злой или доброй, умной или глупой.
– Стив, – представился Котелок. – Я слуга старого пана.
– Но я ему не слуга.
– Лучше пойти, не то пан не рад будет, – Стив с тоской смотрел на меня. Мой отказ он пропустил мимо ушей.
– Возвращайтесь к своему пану. Я позвоню в Ориль.
– Пан приказал вашу милость привезти. Его воля велеть, моя – слушать.
– А в тот раз пан приказал привезти меня под дулом пистолета?
– I don't know at аl!!! Я вашу милость отродясь не видал, только туточки.
Я разозлился на себя. С какой стати упомянул тот вечер? Глупо рассчитывать, что он возьмет и во всем признается.
Стив переминался с ноги на ногу, энергично мял котелок. С грубо слепленной тушей контрастировали руки: тонкие, с длинными пальцами. Он мучительно подбирал польские слова:
– Пана подранили, спасать его надоть…
– Что?.. Едем.
Стив пулей вылетел на улицу, нахлобучив по пути котелок. Когда я садился в машину, мотор уже нетерпеливо ревел, а Стив сжимал руль. Я узнал «моррис» Этера.
– Почему вы сразу не сказали, что случилось? Ваш шеф тяжело ранен?
– Легонько. Разговор – сребро, а немота – gold, – пробурчал он.
– Врача, милицию вызвали?
– Пан все устроит, – пробубнил Стив. Оракул, да и только.
Я перешел на английский. Из пояснений, которыми он подпирал свой лапидарный польский, стало понятно, что этот человек получил все-таки образование. По-английски он изъяснялся свободно и правильно, но ничего нового так и не сказал.
Владения Станнингтона были окутаны тьмой. Тьмой египетской. Обычно фотоэлементы включали лампочки на крыльце, на сей раз они не отреагировали.
– Автомат отомкнули, – объяснил Стив и сгинул во мраке.
Мгновение спустя вспыхнул фонарь над дверью гаража. Стив вернулся.
– О'кей, поспешим!
В глубине двора маячил скат крыши. Подъездной дорожки нет, к дому вела лишь узкая тропинка, вившаяся среди можжевельника. Заросли вымахали выше человеческого роста. Возле дома мерцали фонарики.
Внезапно Стив дернул меня за рукав, и мы свернули с тропинки к черному ходу. Фонарики пропали из виду. Сердце мое учащенно забилось.
Поперек дорожки перед входом в дом лежало тело. Ногами человек почти касался порога, запрокинутая голова тонула в густой тени.
– Почему вы меня не предупредили?! Стив промычал что-то непонятное и бесцеремонно потащил меня к дверям.
В большой гостиной, в красном отблеске горящих в камине поленьев, спиной к нам сидел в кресле закутанный в плед человек. Один рукав его рубашки был оторван, на плече белела марлевая повязка с ярким пятном крови. Из-за высокой спинки кресла я видел только свесившуюся набок голову и упавшую руку, сжатую в кулак. Станнингтон-отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78