– Не знаю, – мрачно буркнул Этер.
– Он рассылал банкирам подписанные им векселя. Кто-то возвращал, а другие отстегивали бабки.
– Никогда в жизни!
Он снова раздулся от гордости. Моя практичность разбилась об очередной принцип юного богача. Лучше он пойдет грузить уголь или мыть посуду в забегаловке!
Ну и флаг тебе в руки да банку с краской! Интересно, сколько ты выдержишь? Может, надуманные проблемы отпадут сами собой, когда появятся настоящие? Так я рассуждала про себя. Выносливый и упрямый, Этер мерился силами с вагонами угля на Сен-Лазар – для заработков и назло папаше. И ни на грош своих фанаберии не утратил.
Перебрался к своим приятелям, роскошную хату попытался сдать внаем, но в ту жуткую зиму ни один конь в пальто не пришел смотреть квартирку-люкс. Вся честная компания бедствовала. Я оценила ситуацию и поняла, что пора выходить на сцену, иначе Этеру, его друзьям и домашним тараканам придет полный гнездец.
– Почему ты не хочешь познакомиться с моими друзьями? – Ему не терпелось продемонстрировать меня своим студентикам.
Еще чего, морда – мой самый ценный капитал!
– Мне следует держаться в тени, иначе не смогу отвлекать от тебя внимание наемников твоего папаши.
Это был серьезный аргумент, и почти правда.
Теперь мои маскарады стали обязательны. У меня волосы на голове вставали дыбом при мысли, что может случиться, если разведка папаши выследит меня до самой Ванессы. К тому же я занималась подготовкой к охоте. Надо было спешить, я же не знала, сколько времени Станнингтон-старший проведет в Париже.
Я пошла в Марэ.
– Девочка, что стряслось?! – перепугался Принц.
Я не показывалась в их районе с тех пор, как перестала существовать Лица Милович. Встречались мы в арабской столовке, где ежедневно с полудня Принц по доступной цене давал мошенникам юридические консультации.
На сей раз у меня не было времени ждать, и я пошла в их подвальчик. Консьержки я не боялась. В собственной шкуре с небольшой ретушью я ничем не напоминала Лицу Милович, смотрелась скорее итальянским подростком.
– Для вас есть работа. А меня можешь звать Микеланджело.
Так именовался четвертый, самый младший ребенок домработницы Этера, синьоры Оверолы, итальянской мамаши французского гражданина.
– Парижанин! – Синьора Оверола гордо потрясла сосунком, когда впервые после родов пришла убираться к Этеру. – Вы только посмотрите, синьорина, – восторгалась она, – достаточно того, что он появился на свет на этой земле. Ему никогда не придется умолять в префектуре, как его маммине, чтобы продлили разрешение на работу! Он не будет бояться, что каждые полгода придется обивать пороги!
Микеланджело получал очень приличное детское пособие от Республики, поощряющей естественный прирост населения, и теперь уж никто не осмелится депортировать маммину французского гражданина, который имеет законное право на территории родной страны сосать грудь матери-иностранки.
Я одолжила имя у этого удачливого смуглого пончика с глазенками-маслинами и отправилась в жилище друзей Этера, а чтобы спровадить Этера из дому на время моего прихода, договорилась встретиться с ним на другом конце города.
Подкинула бедолагам немного деньжат и не упустила случая прихватить письма Оскерко-старшего к сыну, чтобы хоть немного разузнать о нем. Я ведь даже имени его не знала. Не выпытывать же у Этера!
Расходы на представительную внешность поглотили почти все мои сбережения, накопленные из аскетичной платы Ванессы. Мои-то коллеги вообще отвыкли от такой роскоши, как деньги, и жили исключительно за счет знакомства Принца с уголовными кодексами всех стран. У этих господ железный характер: лучше сдохнуть с голоду, чем взяться за работу! Исключение делалось только для юридических консультаций, которые давались нищим за нищенское же вознаграждение. Юриспруденция – благородное хобби Принца.
После года пребывания в Париже его французский лучше не стал, зато к нему прилип арабский диалект. На таком своеобразном эсперанто Принц мог читать лекции хоть по римскому праву, и ничего – его все понимали. Бедняги похудели, так что штаны с них падали. Пришлось мне их приодеть, заплатить за хороший отель, где они расположились, как пристало уважающим себя членам коллегии адвокатов, да еще потратиться на соответствующие документы и ужин для Клапарона в дорогом, как сто чертей, ресторане. Этот разбойник с большой дороги не случайно именно такую харчевню выбрал для встречи, прежде чем согласиться сдать нам на два дня свою канцелярию.
Отреставрированный Принц, в роскошном, слегка поношенном костюме, какой носят люди с безупречным вкусом, в новеньком парике из натуральных волос, с потрясающим знанием предмета, смотрелся классно. Господь просто создал его для роли адвоката из Польши, раз никаким другим языком он не владеет.
Мессер стал полномочным представителем фирмы «Оскерко» в Париже. Остановившись в престижном пансионате, Витек появился у Клапарона, показал ему солидные документы и оговорил условия сотрудничества.
– Я славянофил, – уверял Клапарон, содрав с нас пятнадцать тысяч франков за право пользования своей канцелярией, а потом в «Серебряной башне» сожрал две дюжины устриц и еще шесть разнообразных блюд, включая их знаменитую утку.
И при этом остался таким же тощим. И куда этот скунс всю жратву девает?! Причем лопал на мои денежки, тяжким трудом заработанные у его патронессы. Приходилось только надеяться, что у него печенка откажет.
Вот так мы содрали семь шкур со Станнингтона-старшего, он сам напрашивался. Прошло гладенько, как по маслу. Для него продажность Оскерко сама собой разумелась – привык вести дела с мерзавцами из высшего общества.
Но я недооценила старика.
Я отработала несколько воплощений, даже не приходилось слишком уж эксплуатировать Анну-Мари. Только тогда влезала в ее шкуру, когда она сама уезжала из Парижа. Дружба Этера с манекенщицей сперва очень даже успокоила папеньку, он рассчитывал, что сын, занятый подружкой, забудет про молодого поляка.
Он ошибся.
Этер привязался к моему земляку. Они все реже расставались, я тоже не избежала встречи с Беем Оскерко. Он не мог отвести от меня глаз, и это были глаза мужчины.
Мальчик из приличной семьи, я даже не знаю, заметил бы ты меня на варшавской улице. Обратил бы на меня внимание, если бы я присела за один с тобой столик в каком-нибудь кафе в нашем родном городе, где подают горькую черную жидкость с запахом паленого ячменя и называют ее кофе?
Я иллюзия.
В костюме от Кардена, в роскошной машине, под охраной искусства великого кутюрье, макияжа и лицедейства, приправленная симпатией единственного наследника великого состояния, я кажусь прекрасной и желанной, недоступной, как драгоценность в витрине ювелира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78