– Простите, что вы сказали?
– Временное место жительства.
– В каком смысле?
– Вы говорили, что жили здесь, – терпеливо повторил верзила, – и я спрашиваю, были ли вы здесь прописаны.
Я покачал головой. Каждый, кто пишет что-либо, считает свое последнее сочинение лучшим или хотя бы не худшим из того, что он написал прежде. Если, конечно, он пишет всерьез. Во всяком случае, настолько, что не стыдится этого. А я уже не был на все сто процентов уверен, что мой «День как любой другой» – приличный текст. Как вышло, что искренняя грусть внезапно обернулась пошлой сентиментальностью, что слова, казавшиеся мне поначалу очень точными, сейчас теряли смысл и лишь упорно цеплялись друг за друга, подводя к рифме? Как это вышло?
– Да я здесь, собственно, по-настоящему не жил…
– Понятно, – сказал верзила. По всей видимости, он не находил в этом ничего предосудительного. Но для верности все же уточнил: – А когда вы развелись, пан Бичовский?
– Пять лет назад.
Удовлетворенно кивнув, он записал мой ответ.
Что же такое со мной, мой любимый, сегодня случилось,
Что плакать я вдруг, мой любимый, совсем разучилась?…
«Любимый!» Разумеется, я знал, отчего мой текст превратился в сплошное нытье. В нем не было иронии, той необходимой порции горькой иронии, которую я ощущал, к примеру, в Зузаниных словах: «Как-нибудь вечерком встретимся». Да только какая разница, что я ощущал, если передать это не сумел.
– Ну, хорошо.
Зузана рядом допела песню, и из магнитофона раздался ворчливый голос. Я, конечно, не ошибся, предположив, что Зузане аккомпанирует не Добеш. Тот, даже вдребезги пьяный, не мог наделать столько ляпов. Да, это был не Добеш.
Судя по голосу, который доносился из комнаты и который я узнал только по интонации, так как слов не разбирал, этим виртуозным аккомпаниатором был Гуго Бонди, менеджер Зузаны и одновременно группы Добеша. Бывший статист, а в настоящее время художественный руководитель «Ротонды». Толстый добряк Бонди, мой психолог-любитель.
– Что они там слушают? – спросил я у верзилы, кивнув в сторону комнаты.
Он пожал плечами, и до меня дошла вся бессмысленность моего вопроса. Скорее это должен был знать я.
– Готово, – сказал верзила.
– И что теперь? – поинтересовался я.
Он вновь пожал плечами и, не поднимаясь со стула, протянул руку, похожую на щупальца осьминога, к двери в комнату:
– Товарищ капитан!
То, что Бонди, расширяя область своей неуемной активности, вознамерился попробовать себя в роли аккомпаниатора Зузаны, меня особо не занимало. Меня занимало другое, и касалось оно моего текста. Ведь я передал его Зузане только сегодня после обеда. Это была песенка Добеша, которую я продержал у себя почти полгода. А это значит, что запись, которую слушали в комнате, могла возникнуть либо на репетиции в «Беседе», либо в этой квартире. Сегодня вечером.
6
Анди Арношт полагал, что слывет душой общества. Он верил сам и уверял других в том, что с ним всегда очень весело.
– Факт, – изумляясь сам себе, пожимал он плечами, – такая уж у меня слава.
Эта его слава отнюдь не была чрезмерной, но Анди целеустремленно распространял ее. Жаль, что его ни разу не осенила догадка, как одинок он в этих своих титанических усилиях. Арношт был невыносимо болтлив. Если кто и веселился в его обществе, то исключительно по адресу самого Анди. И вот он-то, обняв меня за плечи, исторгал рыдания, которые могли бы тронуть разве что пани Махачкову. Но никак не меня. И не Бубеничека.
– Их это потрясло, факт, – всхлипывал Анди, – факт, пани Махачкова.
Анди интуитивно почуял в пани Махачковой единственно возможный объект своих мелодраматических излияний.
– Вы о чем, пан Арношт?
– О том, что случилось с Зузаной, пани Махачкова… Они там бесновались, а после того, как я поставил «Аве Мария» с Черной, три минуты стояла тишина. Три минуты, факт.
– Это было очень благородно с вашей стороны, пан Арношт.
Анди великодушно махнул рукой:
– А знаете, что я им потом сказал?
Мы с Бубеничеком обменялись взглядами. Взгляд Бубеничека был даже мрачнее моего.
– Что, пан Арношт?
Глаза пани Махачковой наполнились влагой, впитанной из хранящейся за стойкой литературы.
– Слышишь, Честмир, – Анди выкатил глаза, – я сказал им: умолкло пенье соловья!
Лицо Бубеничека, этого тонко чувствующего вышибалы, искривила болезненная гримаса. А я в глубине души пожалел, что не обучен его ремеслу. Анди ничего, очевидно, не заметил и продолжал очаровывать барменшу:
– Все поняли намек, все!
– Еще бы, – не скрыл своего отвращения Бубеничек, – все читают «Подружку».
Диск-жокей Арношт, совершенно не осознавая, до какой степени раздражает он всех присутствующих, за исключением, может быть, пани Махачковой, выдержал драматическую паузу, а потом с приличествующим похоронным выражением лица обратился ко мне:
– Видел бы ты это, Честмир!
К несчастью, в зрителях у него состояли, если не считать пани Махачкову, только мы с Бубеничеком. Поэтому надежда на то, что Арношт оставит нас в покое, была ничтожной.
– Конечно, конечно, – хмуро сказал я.
– А тебя это, должно быть, свалило с ног, – горячо произнес Арношт. – Скажи?
– Да, Честик нам тут уже рассказал… – вмешалась в разговор пани Махачкова. – Страшное дело! Это была моя первая мысль… Он и Зузанка, как я их обоих любила!
Ах ты, змея подколодная, подумал я. Да первой твоей мыслью было нескрываемое разочарование, что меня не посадили…
– А уже известно, кто?… – бесцеремонно выпалил Арношт.
Я снова посмотрел на Бубеничека, и Бубеничек безразлично отвел глаза. Анди переводил взгляд с одного на другого. Потом до него дошло.
– Может, у вас был какой-то важный разговор, а я тут влез…
– Нет-нет, – быстро сказал Бубеничек, опережая меня.
– Да и что вообще не важно, – глубокомысленно бросил наш говорун. – По сути дела, важно все.
Мы могли бы беседовать так до изнеможения, если бы Анди не посмотрел на часы:
– Ну, я побежал. Нет, ребята, не то чтобы я с вами не хотел еще посидеть, но у меня свидание.
Арношт многозначительно подмигнул, и пани Махачкова шаловливо погрозила ему пальцем:
– Кто эта счастливая, пан Арношт? Может, я ее знаю?
– Девочки, – вздохнул Анди. – Да разве у меня есть на них время? У меня встреча с Томом Гертнером. Его вы наверняка знаете, пани Махачкова. Он редактор из «Подружки».
– Гертнер? – наморщила лоб пани Махачкова. – Такой маленький, худой?
Томаш Гертнер, редактор из «Подружки», мой одноклассник, был на полголовы выше Арношта.
– Да, – недовольно кивнул Анди, болезненно относящийся к своему росту.
– Его-то я знаю.
– Так я побежал, – попрощался Арношт.
– Мы еще увидимся, – со вздохом сказал Бубеничек.
– Ну, если получится, я попозже опять заскочу, – пообещал Арношт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42