У меня только одна дочь, и я никогда не боялась шокировать ее. Она год проработала в больнице Ист-Энда и вдвое больше меня знает о порочности человеческой натуры.
– И вы не верите ни одному слову, маркиза?
– Ни одному звуку! Однако мне известно, что Рэннок такого сорта человек, которых мой муж называет «гнилью», и, полагаю, с вашей стороны было не очень благоразумно так часто бывать в его обществе в прошлый сезон.
– Понимаете, он хотел на мне жениться, без сомнения, из-за моих денег – мужчины всегда так настойчивы, когда примешиваются деньги, и я трижды ему отказала, но он принял отказ легко и нисколько не обиделся.
– Это один из самых неуравновешенных людей в Лондоне не обиделся?
– И он сказал мне тогда: «Раз мы не можем быть влюбленными, давайте будем приятелями». И он умен. Любит те же книги, что и я, и ту же музыку, и так прекрасно для любителя играет на виолончели.
– Да, я знаю, что этот негодяй умен. Прекрасные манеры знатного шотландца, отшлифованного в европейских гостиных. Есть, есть в нем то, что женщины называют магнетизмом.
– Он интересовал меня, и я считала, что к нему относятся несправедливо, хотя меня предупреждали, что он человек опасный.
– Но этого достаточно! Сказать молодой женщине, что мужчина негодяй – вернейший способ заинтересовать ее. Только в моем возрасте начинаешь понимать, что мужчина, который вызывающе себя ведет, так же скучен, как все остальные.
– И я позволяла ему приходить ко мне в дом совершенно свободно, словно он мой кузен, и мы пели с ним дуэты, если была плохая погода.
– И люди встречались с ним у вас, и видели его с вами на прогулках и уже судачили о вас весь прошлый сезон за вашей спиной. Вы слишком красивы и слишком богаты, чтобы вас оставили в покое. Женщины завидуют вашей красоте, мужчинам не дают покоя ваши доходы.
– Но вы не должны думать, что полковник Рэннок мне когда-нибудь нравился. Мне нравилась его игра, и его разговор меня занимал, и чем чаще мне твердили, что все Рэнноки – люди беспринципные и дурной репутации, тем больше мне хотелось быть с ним приветливее. Добропорядочные люди так иногда скучны, и вряд ли следует придавать большое значение нравственным качествам случайных знакомых.
– Вот то же самое говорит и моя дочь. Для нее добро и зло – просто разница в длине мозговых извилин. Она станет беседовать с беглым убийцей, если сочтет его умным. Ну да ладно, дорогое мое дитя, пятнадцатого июня вы должны быть на моем балу. Он будет гвоздь сезона, без всяких этих маскарадных костюмов и прочей чепухи, вроде напудренных париков. Только белое платье и бриллианты. Я всех прошу быть в белом, потому что фон будет очень яркий, масса цветущей глоксинии, все оттенки пурпурного и алого цвета и оранжевые китайские фонарики, как на картине Сарджента, которой мы все восхищались. А вы будете просто сильфида!
– Дорогая маркиза, это будет замечательный бал. Я знаю, вы это прекрасно умеете делать. Но я не переступлю ничьего порога, пока не восстановлю свое доброе имя. Доброе имя! Господи Боже! До чего я дожила – уверяю, что я честного поведения, словно горничная.
– Неужели вы не придете – в белом платье – и во всех ваших бриллиантах? Они, конечно, будут сторониться вас, эти глупые овцы. Но видите ли, они делают мне честь, считают как бы своей предводительницей, и, когда они увидят вас у меня, а Морнингсайд будет расхаживать с вами под руку, они поймут, что глупы.
– Дорогая маркиза, у вас золотое сердце, но прежде я должна очистить себя от подозрений. Я должна сама вести свою игру, как говорят мужчины.
– Вы просто упрямая девчонка! Но до пятнадцатого еще почти месяц. Я хочу собрать на бал всех хорошеньких, а вы первейшая любимица моего мужа. Не будь дуэли запрещены, я бы опасалась за его жизнь. Уверена, что он с удовольствием кого-нибудь застрелил бы из-за вас.
– Да, все мы слабые смертные, пусть даже люди цивилизованные и культурные и принадлежим к сливкам общества.
Визит леди Морнингсайд, сердечная, материнская доброта женщины знатной и влиятельной несколько успокоили Грейс Перивейл и возбудили в ней жажду действий. «Очень глупо с моей стороны смириться с таким жестоким и несправедливым обвинением, – подумала она. – Должен же существовать какой-то способ убедить общество, что всю зиму я провела на своей итальянской вилле, хотя близоруким тупицам и показалось, что они видели меня в Африке. Это же, наверное, нетрудно. Но кто-то должен мне помочь, какой-то опытный человек. О если бы кто-нибудь пошел со мной в суд…»
Слово «суд» напомнило ей о человеке, в чей ум сэр Гектор верил безоговорочно и чьими советами всегда пользовался во всех делах, связанных с шахтами, землей и финансами. Это был мистер Хардинг, старый семейный поверенный. Сэр Гектор считал его воплощением осмотрительности, проницательности, ума и неподкупной честности: мистер Хардинг был богат как Крез и бескорыстен. «Как это я не подумала о нем раньше? – удивилась леди Перивейл. – Он и есть тот самый человек, кто в состоянии мне помочь». Она послала в контору мистера Хардинга лакея с запиской, умоляя поверенного зайти к ней по пути домой, но человек добрался до Бедфорд Роу после пяти, а мистер Хардинг ушел в четыре.
У него был прекрасный, перестроенный наново особняк времен королевы Анны в Бекенхеме, он вращался в лучшем тамошнем обществе и немного занимался разведением орхидей, чтобы доставить себе удовольствие. Он не гнался за редкими сортами по двести фунтов за штуку, не нанимал садовника, чтобы тот денно и нощно колдовал с ними. Мистер Хардинг снисходительно звал свои цветы «золушками» и предпочитал красивые сорта редким. Ему нравилось самому в долгие летние вечера семенить от теплицы к" теплице. Он радовался, что с помощью пергамента, бумажных колпачков и собственных усилий создал себе загородный рай.
В одиннадцать утра на следующий день леди Перивейл получила от него телеграмму:
«Буду иметь удовольствие сегодня в 4.30 навестить вас. Раньше невозможно. Джозеф Хардинг»…
ГЛАВА 5
С трудом прожила Грейс Перивейл весь этот долгий день в ожидании семейного поверенного. После визита леди Морнингсайд она сгорала от нетерпения что-нибудь немедленно сделать, чтобы восстановить свое доброе имя, и была готова на любой поступок, даже глупость и безрассудство. Ее нетерпение тем более возросло, что во время утренней верховой прогулки она встретила человека, чье презрение или, вернее, печальная отчужденность, которую она приняла за презрение, уязвили ее больше, чем отступничество всех остальных друзей.
Со времени своего возвращения из Италии три-четыре утра в неделю она гарцевала вместе с «командой печеночников» в парке. И ей было довольно трудно держать знакомых мужчин на расстоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– И вы не верите ни одному слову, маркиза?
– Ни одному звуку! Однако мне известно, что Рэннок такого сорта человек, которых мой муж называет «гнилью», и, полагаю, с вашей стороны было не очень благоразумно так часто бывать в его обществе в прошлый сезон.
– Понимаете, он хотел на мне жениться, без сомнения, из-за моих денег – мужчины всегда так настойчивы, когда примешиваются деньги, и я трижды ему отказала, но он принял отказ легко и нисколько не обиделся.
– Это один из самых неуравновешенных людей в Лондоне не обиделся?
– И он сказал мне тогда: «Раз мы не можем быть влюбленными, давайте будем приятелями». И он умен. Любит те же книги, что и я, и ту же музыку, и так прекрасно для любителя играет на виолончели.
– Да, я знаю, что этот негодяй умен. Прекрасные манеры знатного шотландца, отшлифованного в европейских гостиных. Есть, есть в нем то, что женщины называют магнетизмом.
– Он интересовал меня, и я считала, что к нему относятся несправедливо, хотя меня предупреждали, что он человек опасный.
– Но этого достаточно! Сказать молодой женщине, что мужчина негодяй – вернейший способ заинтересовать ее. Только в моем возрасте начинаешь понимать, что мужчина, который вызывающе себя ведет, так же скучен, как все остальные.
– И я позволяла ему приходить ко мне в дом совершенно свободно, словно он мой кузен, и мы пели с ним дуэты, если была плохая погода.
– И люди встречались с ним у вас, и видели его с вами на прогулках и уже судачили о вас весь прошлый сезон за вашей спиной. Вы слишком красивы и слишком богаты, чтобы вас оставили в покое. Женщины завидуют вашей красоте, мужчинам не дают покоя ваши доходы.
– Но вы не должны думать, что полковник Рэннок мне когда-нибудь нравился. Мне нравилась его игра, и его разговор меня занимал, и чем чаще мне твердили, что все Рэнноки – люди беспринципные и дурной репутации, тем больше мне хотелось быть с ним приветливее. Добропорядочные люди так иногда скучны, и вряд ли следует придавать большое значение нравственным качествам случайных знакомых.
– Вот то же самое говорит и моя дочь. Для нее добро и зло – просто разница в длине мозговых извилин. Она станет беседовать с беглым убийцей, если сочтет его умным. Ну да ладно, дорогое мое дитя, пятнадцатого июня вы должны быть на моем балу. Он будет гвоздь сезона, без всяких этих маскарадных костюмов и прочей чепухи, вроде напудренных париков. Только белое платье и бриллианты. Я всех прошу быть в белом, потому что фон будет очень яркий, масса цветущей глоксинии, все оттенки пурпурного и алого цвета и оранжевые китайские фонарики, как на картине Сарджента, которой мы все восхищались. А вы будете просто сильфида!
– Дорогая маркиза, это будет замечательный бал. Я знаю, вы это прекрасно умеете делать. Но я не переступлю ничьего порога, пока не восстановлю свое доброе имя. Доброе имя! Господи Боже! До чего я дожила – уверяю, что я честного поведения, словно горничная.
– Неужели вы не придете – в белом платье – и во всех ваших бриллиантах? Они, конечно, будут сторониться вас, эти глупые овцы. Но видите ли, они делают мне честь, считают как бы своей предводительницей, и, когда они увидят вас у меня, а Морнингсайд будет расхаживать с вами под руку, они поймут, что глупы.
– Дорогая маркиза, у вас золотое сердце, но прежде я должна очистить себя от подозрений. Я должна сама вести свою игру, как говорят мужчины.
– Вы просто упрямая девчонка! Но до пятнадцатого еще почти месяц. Я хочу собрать на бал всех хорошеньких, а вы первейшая любимица моего мужа. Не будь дуэли запрещены, я бы опасалась за его жизнь. Уверена, что он с удовольствием кого-нибудь застрелил бы из-за вас.
– Да, все мы слабые смертные, пусть даже люди цивилизованные и культурные и принадлежим к сливкам общества.
Визит леди Морнингсайд, сердечная, материнская доброта женщины знатной и влиятельной несколько успокоили Грейс Перивейл и возбудили в ней жажду действий. «Очень глупо с моей стороны смириться с таким жестоким и несправедливым обвинением, – подумала она. – Должен же существовать какой-то способ убедить общество, что всю зиму я провела на своей итальянской вилле, хотя близоруким тупицам и показалось, что они видели меня в Африке. Это же, наверное, нетрудно. Но кто-то должен мне помочь, какой-то опытный человек. О если бы кто-нибудь пошел со мной в суд…»
Слово «суд» напомнило ей о человеке, в чей ум сэр Гектор верил безоговорочно и чьими советами всегда пользовался во всех делах, связанных с шахтами, землей и финансами. Это был мистер Хардинг, старый семейный поверенный. Сэр Гектор считал его воплощением осмотрительности, проницательности, ума и неподкупной честности: мистер Хардинг был богат как Крез и бескорыстен. «Как это я не подумала о нем раньше? – удивилась леди Перивейл. – Он и есть тот самый человек, кто в состоянии мне помочь». Она послала в контору мистера Хардинга лакея с запиской, умоляя поверенного зайти к ней по пути домой, но человек добрался до Бедфорд Роу после пяти, а мистер Хардинг ушел в четыре.
У него был прекрасный, перестроенный наново особняк времен королевы Анны в Бекенхеме, он вращался в лучшем тамошнем обществе и немного занимался разведением орхидей, чтобы доставить себе удовольствие. Он не гнался за редкими сортами по двести фунтов за штуку, не нанимал садовника, чтобы тот денно и нощно колдовал с ними. Мистер Хардинг снисходительно звал свои цветы «золушками» и предпочитал красивые сорта редким. Ему нравилось самому в долгие летние вечера семенить от теплицы к" теплице. Он радовался, что с помощью пергамента, бумажных колпачков и собственных усилий создал себе загородный рай.
В одиннадцать утра на следующий день леди Перивейл получила от него телеграмму:
«Буду иметь удовольствие сегодня в 4.30 навестить вас. Раньше невозможно. Джозеф Хардинг»…
ГЛАВА 5
С трудом прожила Грейс Перивейл весь этот долгий день в ожидании семейного поверенного. После визита леди Морнингсайд она сгорала от нетерпения что-нибудь немедленно сделать, чтобы восстановить свое доброе имя, и была готова на любой поступок, даже глупость и безрассудство. Ее нетерпение тем более возросло, что во время утренней верховой прогулки она встретила человека, чье презрение или, вернее, печальная отчужденность, которую она приняла за презрение, уязвили ее больше, чем отступничество всех остальных друзей.
Со времени своего возвращения из Италии три-четыре утра в неделю она гарцевала вместе с «командой печеночников» в парке. И ей было довольно трудно держать знакомых мужчин на расстоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50