Надень его сейчас.
Он положил платье на кровать.
— Но вы ведь с Лорной, — я подбирала слова, — разве вы не собираетесь пожениться?
Он замер на секунду с охапкой моего белья в руках.
— С чего ты взяла?
— Она сказана. Она говорила, что ты и она.
— Да не я, а Чарли.
— Чарли, — глупо повторила я. — Чарли! Но каким образом?
— Они познакомились у тебя, — сказал Гарэт. — В тот вечер, когда она у тебя гостила. Он пригласил ее зайти в его магазин, начал с ней встречаться, играть в бинго. Она говорит, что в тот вечер ты ей призналась, что в кого-то влюблена. Она решила, что речь идет о Чарли. Вот почему ей было так тяжело сказать тебе об этом.
— О, Господи! — сказала я. — Речь шла о тебе. Я ни на минуту не переставала любить тебя с того самого вечера, когда мне стало плохо на яхте. Господи! Какая глупая путаница!
Я начала смеяться, но тут что-то произошло, и я снова начала плакать. Гарэт забросил остатки моего белья в чемодан и обнял меня так крепко, что я стала бояться за свои бедные ребра.
— Ну, а теперь, ради Бога, снимай это или придется мне самому это сделать.
Я покраснела.
— Я не могу, когда ты смотришь.
Он усмехнулся.
— После сегодняшнего дневного спектакля я не вижу особого смысла в фальшивой благопристойности.
Видимо, прочитав что-то на моем лице, он тут же повернулся и стал разговаривать с Манки, который сидел, дрожа, в чемодане.
Только я стянула мокрую блузу, как в дверь громко постучали. Я схватила полотенце, потому что в комнату влетела миссис Лонсдейл-Тейлор.
— Мисс Бреннан, — зашипела она, — я говорила вам, что не потерплю мужчин в своем доме. Вы должны немедленно уйти, — добавила она, обращаясь к Гарэту.
— Ее не будет здесь через пять минут, — резко сказал Гарэт, — так что подите прочь!
— Как смеете вы разговаривать со мной таким тоном, молодой человек? — возмутилась миссис Лонсдейл-Тейлор. — Как насчет квартирной платы? Она должна мне шестьдесят фунтов.
Засунув руку в карман, Гарэт вытащил пачку денег. Отсчитав шесть десяток, он протянул их ей. Потом взглянул на бедного маленького Манки, дрожащего в чемодане.
— Сколько вы хотите за эту собаку?
— Она не продается. Это собака моего покойного мужа.
— Десять фунтов, — сказал Гарэт.
— Я не уверена, что поступлю правильно.
— Двадцать, — сказал Гарэт и сунул деньги ей в руку. — А теперь иди отсюда, толстая ведьма, и никогда не обижай тех, кто слабее.
Через три четверти часа Гарэт и два бездомных существа, добравшись до дома, сидели в гостиной. Хотя я надела один из его свитеров, а в руке у меня был стакан бренди, я опять испытала жуткий приступ лихорадки. Напряжение становилось невыносимым. Слышно было только, как Манки грыз в полном экстазе остатки бараньей ноги, которые Гарэт отыскал для него в холодильнике.
— Он абсолютно счастлив, — сказал Гарэт. — Теперь моя очередь. Иди ко мне.
— Не могу, — сказала я сдавленным голосом.
— Ну ладно, тогда я сам к тебе приду.
Он присел на софу в футе от меня. Я уставилась на свой стакан бренди.
— Я собираюсь сейчас произнести небольшую речь, — сказал он. — Если бы ты только знала, что я пережил с того момента, как мы вернулись после того уик-энда. Я сгорал от любви к тебе. Знаю, что проявлял это нелепым образом, пытаясь побороть свое чувство, но я боялся выдать себя, потому что никак не мог предположить, что ты можешь испытывать ко мне подобные чувства. Я и согласие заняться делами «Сифорд-Бреннан» дал только потому, что это давало мне возможность контакта с тобой. И это еще не все. Я старался добиться расположения твоего дегенеративного братца Ксандра в надежде, что он может замолвить за меня словечко. Я звонил каждый вечер Джеки, проверяя, все ли у тебя в порядке. Как ты думаешь, почему никто из мужчин у тебя на работе и близко к тебе не подошел? Да потому, что я бы немедленно уволил за это любого.
— Я тебе н-не верю, — сказала я недоверчиво.
— Не перебивай, — сказал он. — Ты совершенно права насчет того, что я «блюститель нравов из Уэльса». Я не могу вынести никого рядом с тобой. Я едва пощадил Джереми и Чарли. А сегодня днем, как ты видела, я совсем потерял голову.
— Ты был великолепен, — выдохнула я, протянув руку, чтобы дотронуться до его бедного пострадавшего глаза.
Усмехнувшись, он поймал мою руку и прижал к своей щеке.
— А теперь кое-что насчет воспитания. Я говорил с Ксандром. Он рассказал мне о вашем детстве, о родителях, о том, как с вами паршиво обращались. Все это теперь позади.
И встав на колени возле меня, он меня обнял. Я заплакала.
— Что случилось? — прошептал он.
— Ничего хорошего, — всхлипнула я. — Я люблю тебя больше всего на свете. Меня мучает страсть к тебе, но это только в моем сердце. Ты был прав с самого начала: я фригидная женщина. Столько раз я была близка с мужчинами, не сосчитаешь, но всегда мне это было ненавистно. Я только научилась хорошо притворяться, а внутри меня — лед.
— Успокойся, милая, успокойся.
Он гладил меня, успокаивая, как успокаивают лошадь.
— Я тебе это говорю, потому что я люблю тебя, но не смогу дать тебе счастья.
— Об этом позволь мне самому судить, — сказал он. — Никто тебя по-настоящему не любил в твоей жизни. Тебя только баловали, отсылали поиграть где-нибудь, а звали только за тем, чтобы похвастаться перед гостями, когда они собирались за чаем, тем, что ты такая хорошенькая. Пойдем, — сказал он, поднимая меня с софы и ведя в спальню. — Не будем больше терять времени.
— Нет, — отпрянула я. — Ты будешь разочарован, я ведь не смогу притворяться с тобой.
— Не буду, ведь я Ничего и не жду. Нам надо привыкнуть друг к другу.
В спальне он включил боковой свет, осветивший громадную двуспальную кровать, и откинул меховое покрывало.
Когда он раздевал меня с несомненной ловкостью, я подумала обо всех тех женщинах, которые лежали на этой постели до меня. Видимо, так чувствует себя молодая лошадь, впервые принимающая участие в ежегодном шоу на приз лошади года, которой предстоит брать препятствие, высотой в шесть футов, а все предыдущие участники уже чисто выполнили это упражнение.
Когда мы легли, он нежно обнимал меня, пока не отступили все ужасы этого дня, а потом сказал:
— Я сегодня не дотронусь до тебя. Ты слишком устала.
Я почувствовала некоторую досаду.
— Во всяком случае, я так думаю, — продолжал он, кладя теплую руку мне на грудь и лаская ее.
Он пошутил по этому поводу. Я засмеялась.
— Вот так-то лучше. Помни, дорогая моя, с этого момента я беру на себя опеку, заботу и контроль над тобой и никогда тебя не брошу, как твоя ужасная мать.
И он начал целовать меня с безграничной нежностью, пока я не почувствовала, что меня захлестывают волны страстного желания.
— Сегодня пятница, — сказал он, скользя своей рукой вниз. — Впереди — целый уик-энд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Он положил платье на кровать.
— Но вы ведь с Лорной, — я подбирала слова, — разве вы не собираетесь пожениться?
Он замер на секунду с охапкой моего белья в руках.
— С чего ты взяла?
— Она сказана. Она говорила, что ты и она.
— Да не я, а Чарли.
— Чарли, — глупо повторила я. — Чарли! Но каким образом?
— Они познакомились у тебя, — сказал Гарэт. — В тот вечер, когда она у тебя гостила. Он пригласил ее зайти в его магазин, начал с ней встречаться, играть в бинго. Она говорит, что в тот вечер ты ей призналась, что в кого-то влюблена. Она решила, что речь идет о Чарли. Вот почему ей было так тяжело сказать тебе об этом.
— О, Господи! — сказала я. — Речь шла о тебе. Я ни на минуту не переставала любить тебя с того самого вечера, когда мне стало плохо на яхте. Господи! Какая глупая путаница!
Я начала смеяться, но тут что-то произошло, и я снова начала плакать. Гарэт забросил остатки моего белья в чемодан и обнял меня так крепко, что я стала бояться за свои бедные ребра.
— Ну, а теперь, ради Бога, снимай это или придется мне самому это сделать.
Я покраснела.
— Я не могу, когда ты смотришь.
Он усмехнулся.
— После сегодняшнего дневного спектакля я не вижу особого смысла в фальшивой благопристойности.
Видимо, прочитав что-то на моем лице, он тут же повернулся и стал разговаривать с Манки, который сидел, дрожа, в чемодане.
Только я стянула мокрую блузу, как в дверь громко постучали. Я схватила полотенце, потому что в комнату влетела миссис Лонсдейл-Тейлор.
— Мисс Бреннан, — зашипела она, — я говорила вам, что не потерплю мужчин в своем доме. Вы должны немедленно уйти, — добавила она, обращаясь к Гарэту.
— Ее не будет здесь через пять минут, — резко сказал Гарэт, — так что подите прочь!
— Как смеете вы разговаривать со мной таким тоном, молодой человек? — возмутилась миссис Лонсдейл-Тейлор. — Как насчет квартирной платы? Она должна мне шестьдесят фунтов.
Засунув руку в карман, Гарэт вытащил пачку денег. Отсчитав шесть десяток, он протянул их ей. Потом взглянул на бедного маленького Манки, дрожащего в чемодане.
— Сколько вы хотите за эту собаку?
— Она не продается. Это собака моего покойного мужа.
— Десять фунтов, — сказал Гарэт.
— Я не уверена, что поступлю правильно.
— Двадцать, — сказал Гарэт и сунул деньги ей в руку. — А теперь иди отсюда, толстая ведьма, и никогда не обижай тех, кто слабее.
Через три четверти часа Гарэт и два бездомных существа, добравшись до дома, сидели в гостиной. Хотя я надела один из его свитеров, а в руке у меня был стакан бренди, я опять испытала жуткий приступ лихорадки. Напряжение становилось невыносимым. Слышно было только, как Манки грыз в полном экстазе остатки бараньей ноги, которые Гарэт отыскал для него в холодильнике.
— Он абсолютно счастлив, — сказал Гарэт. — Теперь моя очередь. Иди ко мне.
— Не могу, — сказала я сдавленным голосом.
— Ну ладно, тогда я сам к тебе приду.
Он присел на софу в футе от меня. Я уставилась на свой стакан бренди.
— Я собираюсь сейчас произнести небольшую речь, — сказал он. — Если бы ты только знала, что я пережил с того момента, как мы вернулись после того уик-энда. Я сгорал от любви к тебе. Знаю, что проявлял это нелепым образом, пытаясь побороть свое чувство, но я боялся выдать себя, потому что никак не мог предположить, что ты можешь испытывать ко мне подобные чувства. Я и согласие заняться делами «Сифорд-Бреннан» дал только потому, что это давало мне возможность контакта с тобой. И это еще не все. Я старался добиться расположения твоего дегенеративного братца Ксандра в надежде, что он может замолвить за меня словечко. Я звонил каждый вечер Джеки, проверяя, все ли у тебя в порядке. Как ты думаешь, почему никто из мужчин у тебя на работе и близко к тебе не подошел? Да потому, что я бы немедленно уволил за это любого.
— Я тебе н-не верю, — сказала я недоверчиво.
— Не перебивай, — сказал он. — Ты совершенно права насчет того, что я «блюститель нравов из Уэльса». Я не могу вынести никого рядом с тобой. Я едва пощадил Джереми и Чарли. А сегодня днем, как ты видела, я совсем потерял голову.
— Ты был великолепен, — выдохнула я, протянув руку, чтобы дотронуться до его бедного пострадавшего глаза.
Усмехнувшись, он поймал мою руку и прижал к своей щеке.
— А теперь кое-что насчет воспитания. Я говорил с Ксандром. Он рассказал мне о вашем детстве, о родителях, о том, как с вами паршиво обращались. Все это теперь позади.
И встав на колени возле меня, он меня обнял. Я заплакала.
— Что случилось? — прошептал он.
— Ничего хорошего, — всхлипнула я. — Я люблю тебя больше всего на свете. Меня мучает страсть к тебе, но это только в моем сердце. Ты был прав с самого начала: я фригидная женщина. Столько раз я была близка с мужчинами, не сосчитаешь, но всегда мне это было ненавистно. Я только научилась хорошо притворяться, а внутри меня — лед.
— Успокойся, милая, успокойся.
Он гладил меня, успокаивая, как успокаивают лошадь.
— Я тебе это говорю, потому что я люблю тебя, но не смогу дать тебе счастья.
— Об этом позволь мне самому судить, — сказал он. — Никто тебя по-настоящему не любил в твоей жизни. Тебя только баловали, отсылали поиграть где-нибудь, а звали только за тем, чтобы похвастаться перед гостями, когда они собирались за чаем, тем, что ты такая хорошенькая. Пойдем, — сказал он, поднимая меня с софы и ведя в спальню. — Не будем больше терять времени.
— Нет, — отпрянула я. — Ты будешь разочарован, я ведь не смогу притворяться с тобой.
— Не буду, ведь я Ничего и не жду. Нам надо привыкнуть друг к другу.
В спальне он включил боковой свет, осветивший громадную двуспальную кровать, и откинул меховое покрывало.
Когда он раздевал меня с несомненной ловкостью, я подумала обо всех тех женщинах, которые лежали на этой постели до меня. Видимо, так чувствует себя молодая лошадь, впервые принимающая участие в ежегодном шоу на приз лошади года, которой предстоит брать препятствие, высотой в шесть футов, а все предыдущие участники уже чисто выполнили это упражнение.
Когда мы легли, он нежно обнимал меня, пока не отступили все ужасы этого дня, а потом сказал:
— Я сегодня не дотронусь до тебя. Ты слишком устала.
Я почувствовала некоторую досаду.
— Во всяком случае, я так думаю, — продолжал он, кладя теплую руку мне на грудь и лаская ее.
Он пошутил по этому поводу. Я засмеялась.
— Вот так-то лучше. Помни, дорогая моя, с этого момента я беру на себя опеку, заботу и контроль над тобой и никогда тебя не брошу, как твоя ужасная мать.
И он начал целовать меня с безграничной нежностью, пока я не почувствовала, что меня захлестывают волны страстного желания.
— Сегодня пятница, — сказал он, скользя своей рукой вниз. — Впереди — целый уик-энд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52