.. Верите ли, я и представить себе не могла, что корова способна так
орать - буквально, как свинья, когда ее режут, только гораздо ниже,
разумеется. Это оказалась корова Люти Сойер - они нашли ее сегодня утром.
От туши осталось не больше половины - все остальное сожрало это зверье...
- Но вы же не думаете, мисс Бишоп.., что они снова вернулись?
- Я не знаю, И молю Бога, чтобы этого не случилось. Но все происходит
в точности, как и тогда.
- Они только одну корову задрали?
- Только одну. О других, вроде, ничего не слышно. Но ведь и тогда,
мисс Кори, все начиналось точно так же.
Эбнер тихо опустил трубку на рычаг и мрачно усмехнулся по поводу этого
образчика необузданного суеверия данвичских жителей. Ранее он не имел ни
малейшего представления об истинной глубине невежества и религиозных
предрассудков, обуявших жителей такого Богом забытого уголка как Данвич, и
подобный диалог, как он понимал, был еще далеко не самым ярким их
проявлением.
Впрочем, у него не было времени предаваться подобным размышлениям,
поскольку надо было идти в поселок за свежим молоком, а потому он ступил
под затянутое облаками утреннее небо с чувством некоторого облегчения -
приятно было хотя бы ненадолго вырваться из этого дома.
Завидев приближающегося Эбнера, Тобиас Уотелей, казалось, еще более
помрачнел и замкнулся в себе, причем в его поведении ощущалась не только
неприязнь - теперь к ней явно примешивались признаки самого настоящего
страха. Это немало удивило Эбнера, и поэтому заметив, что на все его
вопросы торговец отвечал исключительно короткими, односложными словами, он,
желая хоть немного развязать ему язык, решил заговорить о том, что случайно
подслушал по телефону.
- Я знаю, - коротко отреагировал на рассказ Эбнера Тобиас и впервые за
все это время глянул на молодого человека с выражением неприкрытого ужаса.
Тот буквально окаменел от изумления. В глазах Тобиаса он увидел жуткую
смесь дикого страха и непримиримой враждебности. Поняв чувства стоявшего
напротив него человека, он поспешно расплатился за покупки. Продавец
опустил глаза, взял деньги и негромко спросил:
- Вы видели Зэбулона?
- Да, он приезжал ко мне домой.
- Вы с ним поговорили?
- Поговорили.
Казалось, Тобиас ожидал от беседы Эбнера со стариком чего-то
особенного, однако нынешняя позиция заезжего гостя явно свидетельствовала о
том, что произошедшие вслед за тем разговором события явились для него
полнейшей неожиданностью. Таким образом торговец сделал вывод, что либо
старый Зэбулон не сказал молодому человеку того, что, как надеялся Тобиас,
должен был сказать, либо что Эбнер попросту проигнорировал советы старика.
Теперь Эбнер уже окончательно ничего не понимал. После странных
намеков дяди Зэбулона и телефонного разговора двух суеверных жительниц
Данвича подобная позиция Тобиаса ввергла его в состояние крайнего
замешательства. Хозяин магазина, похоже, в еще большей степени, чем даже
старый Зэбулон, был склонен пойти на откровенность и облечь в слова свои
мрачные мысли, причем и тот и другой вели себя так, словно Эбнер сам должен
был что-то знать и понимать.
Он покинул магазин в состоянии крайнего смущения и направился назад к
дому Уотелея, преисполненный твердой решимости как можно скорее завершить
начатые дела и убраться из этого Богом забытого, дремучего поселка,
населенного погрязшими во всяческих суевериях жителями.
С такими мыслями он продолжил изучение личных вещей деда,
предварительно, правда, наскоро покончив со своим скудным завтраком -
малоприятный визит в магазин заметно притупил его аппетит, который он
испытывал, выходя из дома.
Лишь где-то к концу второй половины дня ему удалось отыскать то, что
он искал - это была большая тетрадь, в которую Лютер Уотелей
малоразборчивым почерком заносил некоторые из своих впечатлений о жизни.

IV
Наспех перекусив, Эбнер зажег лампу, подсел к кухонному столу и открыл
тетрадь Лютера. Первые страницы оказались почти целиком вырванными, однако
по тем фрагментам фраз, которые остались на сохранившихся у края переплета
обрывках бумаги, он понял, что это были почти сплошь какие-то счета.
Наверное, смекнул он, дед решил использовать старую, но не до конца
исписанную бухгалтерскую книгу, и потому удалил из нее уже использованные
страницы.
Уже с первых страниц текста на него повеяло какой-то тайной. Даты в
тексте отсутствовали и были проставлены лишь дни недели.
"В эту субботу Эрайя ответил на мое письмо. С. неск. раз видели в
компании Ральсы Марша. Правнук Обеда. Вместе ходили ночью купаться".
Таковым было начало, явно относящееся к поездке тети Сари в Иннсмаут,
о которой дед, очевидно, спрашивал Эрайю. Что-то побудило Лютера заняться
подобным частным расследованием, а зная отдельные фрагменты событий, Эбнер
сделал вывод о том, что начато оно было уже после возвращения Сари в
Данвич.
{Но зачем?}
Следующий текст был вклеен в тетрадь и определенно являлся частью
какого-то полученного Лютером Уотелеем письма, напечатанного на машинке.
"Похоже на то, что из всех членов их семьи Ральса Марш имеет самую
отталкивающую внешность. Глядя на него, можно подумать, что это самый
настоящий {дегенерат}. Я помню твои слова о том, что из всех твоих дочерей
Сара не самая красивая, но даже если и так, все равно невозможно взять в
толк, как она могла гулять с таким чудищем как Ральса. Ведь в нем, как ни в
одном другом члене семьи Марша, заметны признаки того вырождения, которое
стало наблюдаться среди них после странной женитьбы Обеда на той
полинезийке, причем у него они приобрели особенно омерзительную форму.
Кстати сказать сами Марши отрицали тот факт, что жена Обеда была
полинезийкой, хотя он действительно часто плавал туда по своим торговым
делам. Лично мне не очень-то верится во все эти россказни насчет какого-то
неизвестного острова, на котором он якобы на некоторое время задержался, ну
и все прочее.
Насколько я сейчас припоминаю - не забывай, что прошло уже больше двух
месяцев, а то и все три, когда она вернулась в Данвич, - они были постоянно
вместе. Удивляюсь тому, что Эрайя не сообщил тебе об этом. Никто из нас
здесь, разумеется, не мог запретить Саре встречаться с Ральсой - они ведь
кузены, да и приехала она погостить именно к Маршам, а не к нам".
По оценке Эбнера, автором этого письма была женщина, также кузина его
деда, которая словно невзначай укоряла Лютера за то, что он отправил Сару
не к ним, а к представителям другой семейной ветви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15