- Ну, если уж вы такие неразрывные друзья, пусть он останется с тобой, Николай Никитич не будет возражать.
Нет, Мазепов не соглашается оставаться, он пойдет в рейд.
Осаждали меня даже женщины, старики, подростки: они тоже хотели в рейд. От желающих не было отбоя. Пришлось сказать, что никаких заявлений разбирать не будем.
Однако некоторые просьбы нельзя было не удовлетворить. Вот, например, была у нас медицинская сестра и разведчица Нонна Погуляйло. Она должна была остаться у Попудренко вместе со своей ротой. Приходит ко мне:
- Найдите время, хоть две минуты, для секретного разговора.
- Знаем мы эти секреты! Приказ слышала?
- Алексей Федорович, отойдем на минуточку. Я вам объясню, и вы согласитесь.
- Так уж и соглашусь... - Но я все-таки отошел в сторонку. Смотрю, приближается к нам Авксентьев. - Подожди, - говорю, - у меня тут с Нонной сердечный разговор.
- Ему, Алексей Федорович, можно, - говорит вдруг Нонна и вся заливается краской.
- Знаете, друзья, секрет мне ваш понятен. Только это что у вас между прочим или всерьез?
Клянутся, что любят друг друга уже давно.
- Как до первого загса дойдем, товарищ командир, просим вместе с нами - как это - посаженным отцом?..
В песне поется "...ей в другую сторону", однако мы, если это не вредило делу, старались не разлучать любящих. Составляя приказ, мы назначали членов семьи в один отряд. А семей у нас было немало: Ковтун отец с сыновьями. Глазок с сыновьями и дочерью, Пастушенко с женой, Олейники - муж, жена, дочь и сын...
Олейников всех четверых мы предполагали оставить в отряде Попудренко, но сын стал горячо проситься в рейд, и мы его взяли с согласия родителей, не выражавших желание идти с нами.
Каково же было мое удивление, когда уже в походе мне сообщают:
- И Мария Андреевна Олейник с нами.
- Как так? Ведь ей был приказ остаться у Попудренко!
Оказывается, она бегом пустилась за последними санями, вскочила в них на ходу.
Мария Андреевна работала при штабе кухаркой, кормила вкусно и была не труслива - хоть и бой близко, сидит у котла, чистит картошку.
В походе мне сообщили о Марии Андреевне, когда уже было поздно отправлять ее обратно. Что делать? Подумали и решили закатить ей выговор, но к котлу допустить.
Так семья Олейников разделилась: сын и мать пошли в рейд, а отец с дочерью остались на Черниговщине с Попудренко.
*
Не только люди, но и кони нашлись упрямые - не пожелали подчиниться приказу начальства.
Мой верховой конь Адам будет памятен мне на всю жизнь.
Случалось мне видеть умных, преданных своему хозяину, терпеливых, выносливых лошадей. Читал я также немало об этих друзьях человека. Но такой экземпляр, как Адам, попался мне впервые.
Наши хозяйственники получили его в колхозе имени Кирова Мало-Девицкого района, Черниговской области. Там делал он обычную работу таскал плуг, борону, возил лес, навоз, словом, ничем не выделялся, а у нас вдруг проявил удивительные качества. Казалось, его долгое время дрессировали специально для службы в партизанском отряде.
В болотах, где лошади проваливались, тонули, один Адам умел выбирать крепкие кочки. Раньше чем прыгнуть, он вытягивал шею, обнюхивал кочку, разглядывал ее внимательнейшим образом. И никогда не ошибался. Поэтому, когда шли через болото, на Адама навьючивали самый ценный груз - штабные документы, соль, спички, медикаменты.
Возвращаясь на нем из любой поездки, я мог опустить поводья и спокойно спать - Адам найдет дорогу. Сперва я думал, что ориентируется он при помощи обоняния. Но были случаи, когда мы уходили по сухой земле, а возвращались по только что выпавшему снегу. Все равно Адам безошибочно шел домой.
Каждое утро в час завтрака Адам подходил к штабной палатке, вызывал меня характерным тихим ржанием: требовал угощения. Я выносил ему кусок хлеба или сахара. Он съедал и с достоинством удалялся.
Адам любил угощения, но к пище был не требовательным, мог переносить долгие голодовки. Зимой он откапывал себе траву из-под снега. Когда не было ни травы, ни овса, ни сена, Адам ел березовые веточки. А бывало, что и этого нельзя было достать, - тогда обгрызал кору осин.
Нрав у него был спокойный, но не без странностей. Зимой, когда подходили к реке и пробивали лунку во льду, - лошади бывало терпеливо ждут, пока люди сами напьются, а потом достанут ведрами воду и принесут им. А Адам не ждет: просунет меж столпившихся у лунки партизан свою морду, встанет на колени и пьет. Сперва его отталкивали. Потом привыкли. Знали, что Адама все равно не отгонишь. Бойцы жаловались мне на Адама - озорной конь.
Не дай бог оставить на костре котелок с похлебкой, а самому уйти. Адам - тут как тут. Ударом копыта собьет котелок с костра или с рогатины, обнюхает вылившееся содержимое, а если найдет картошку, - покатает ее по траве или по снегу и с удовольствием слопает. Если же увидит, что приближаются хозяева, - отбежит в сторону, будто он тут не при чем.
Адам был силен и очень вынослив. На рыси ни одна лошадь не могла его обогнать. Но что было в нем особенно ценного, - никогда он не паниковал в бою. Адам мгновенно определял - с какой стороны стреляют. Если был без седока, сразу же ложился, норовил спрятаться за деревом или бугорком.
Как-то наскочили немцы на хвост колонны. Партизаны спрыгнули с саней - и в лес, спрятались за деревьями, отстреливаются. Адам был запряжен в сани. Лошади переминались с ноги на ногу, мотали головами, потом помчались по дороге - прямо под пули. Адам же сразу свернул в лес, протиснулся между соснами. Сани не пролезали - он так рванул, что они поломались.
За несколько дней до выхода в рейд Адам поранил ногу и стал слегка прихрамывать. Я решил, что брать его с собой в рейд нельзя. Адам будто почуял недоброе. Чаще чем обычно он подходил ко мне, ласкался, казалось, хотел сказать, что оставаться здесь не желает. Когда его привязывали, он перегрызал привязь и мчался ко мне. Мне стало жаль его, и я решил - пусть идет с нами. И об этом не пожалел. Прошло несколько дней, Адам поправился и по-прежнему верно служил мне.
*
Я забежал немного вперед. Перед выходом в рейд произошло еще кое-что, о чем следует рассказать.
Привезли мы с Большой Земли, между прочими новостями, и весть о введении в Красной Армии погонов. В штабе партизанского движения нам сказали, что многим нашим командирам присвоят воинские звания. Те, которые получат их, будут носить погоны. Это известие произвело на некоторых товарищей сильное впечатление. Особенно взволновался наш "удельный князь" Бессараб. Помня его местнические настроения, мы решили оставить Бессараба на Черниговщине.
- А меня аттестуют, Алексей Федорович? - спросил он, услыхав о погонах.
- Ты же остаешься и пойдешь, как только Черниговщину освободят, на хозяйственную работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63