Может ли твой вещий разум проникнуть в тайну их гибели?
— И-и-и, жена неразумная, о дитяти своем помысли, чтоб без материнских забот не оставить! Ноги уносить надо!
— Ну, я тебя сейчас унесу, лягушачья душонка… — вполголоса пробормотала Сэниа, одной рукой еще крепче сжимая его плечо, а другой доставая мужнин фонарик. — Гляди!
Магического перехода перетрусивший шаман на сей раз даже не почувствовал — просто какой-то миг наступил полный мрак, а затем узкий серебряный луч побежал по опаловым стенам подземной пещеры, выхватывая то полупрозрачные столбы, то темные пятна бесформенных останков, видневшихся на скользком, точно ледяном полу.
— Скажи, если ты действительно провидец, приняли они смерть в бою или чарами изведены?
Но шаман, судорожно разевая рот, точно ему не хватало воздуха, повалился к ногам принцессы, обнимая ее сапоги:
— Не вижу, ничего не вижу, и ты не гляди! Глаза тебе выжжет черной погибелью — как потом сибиллу отсюда вызволишь?
— Хватит труса праздновать, — отрезала она. — Я здесь уже бывала, и не одна, а с дружиною. Ничего не случилось. Но, поскольку мой муж и мои воины намерены продолжать на этой земле свои поиски, я должна увериться в их безопасности. Ведь что-то погубило лежащих здесь, и я могу сказать одно: это не то оружие, которое известно на Джаспере. Остались бы плавленые в камне следы, а я их не вижу. Ну что скажешь?
Но старый шаман молчал, то ли из упрямства, то ли от страха потеряв дар речи. Мона Сэниа с трудом выдрала ноги из цепкого капкана его костлявых рук и, перешагнув через съежившегося колдуна, приблизилась к мертвецу, чьи кости, дочиста обглоданные многоногими обитателями этого подземелья, были укрыты обрывками жавровой куртки. Нет, никаких следов десинторных разрядов. А вот под капюшоном, соскользнувшим с голого черепа, что-то поблескивает.
Она достала свое привычное оружие и его вороненым стволом осторожно отодвинула край негнущейся, точно заледенелой ткани — малюсенькое колечко ответило фонарному лучу неживым зеленовато-желтым переливом. Мона Сэниа наклонилась, но тут сзади раздался частый дробный стук — это сибилло подбегало на четвереньках:
— Не трожь!!! — Его истошный визг расплескался по пещере, удесятеренный эхом. — Не трожь, девка безмозглая! Голой рукой коснешься — и себя сгубишь, и сибиллу бессчастного!
— Да? А почему?
Шаман некоторое время сопел, точно принюхиваясь к собственным ощущениям.
— Того сибилло не чует, — виновато пролепетал он. — Нездешняя это волшба-смертушка, и для плоти людской нет от нее заслона-заговора.
Мона Сэниа вздохнула — никудышный ей попался ведун. Вот Кадьян разобрался бы, что к чему… Она перевела калибратор десинтора на короткий луч и, направив его в пол, выплавила глубокую лунку. Потом так же осторожно, подталкивая кольцо десинторным стволом, закатила его в углубление: пусть полежит здесь до лучших времен, раз уж пользы видимой от него никакой, да оно и на детский мизинчик едва налезет. А ведь напугало старого ведуна до смерти — может, и вправду погибельный амулет вроде того колдовского кинжала, что попался Таире под горячую руку?
— Ладно, — проговорила она, наклоняясь к сибилле и ухватывая его за ворот. — Ты, как я убедилась, только на княжьих подушках мудрец, а здесь проку от тебя… Сейчас вернемся. Что посулила — пришлю, и даже вдвое обещанного, но с уговором: о том, где мы были и что видели… Ну, я тебя знаю, язык за зубами ты не удержишь — но говорить о наших с тобой приключениях я дозволяю тебе только с князем твоим, и ни с одной другой душой на белом свете, будь то хоть мой супруг, хоть Рахихорд, хоть анделис. Приказ нарушишь — сюда тебя перекину, навек тут и останешься, с костями этими замурованный. Понял?
В ответ раздался клацающий звук — казалось, у престарелого шамана стучат не только зубы, но и дребезжат тоненькие старческие косточки в иссушенном годами мешке его пергаментной кожи.
— Ну, а еще какой амулет ты поблизости не учуял? Награжу вдвое.
— Да хоть солнце незакатное с небес посули! Только смертушкой все окрест напоено, а доброй волшбы ни крупицы…
Не оставалось ничего другого, как сделать шаг через заветное ничто, ведущий обратно, в неуютный (как у всех безнадежных холостяков) княжеский шатер.
На Лронге лица не было — сразу видно, что он метался по своему шатру, представляя все беды, которые могли обрушиться на его принцессу в компании с таким ненадежным спутником, каковым представлялся ему придворный шаман. Мона Сэниа про себя усмехнулась: знал бы князь, что на деле старый болтун оказался еще хуже…
— Наше краткое путешествие, к сожалению, ни к чему не привело, — проговорила она уклончиво, чтобы лишний раз не унижать сибиллу рассказом о его непомерной трусости. — Успокойся, мой добрый Лронг: мы не встретили никого и ничего не нашли. Так, безделушку одну поганенькую, то ли колечко, то ли бусину — ее и брать-то с собой не стоило. Ну да советчик твой княжий как-нибудь поведает тебе о том, что ему довелось повидать…
Она поперхнулась, потому что чуть было не продолжила: после того, как штанишки прополощет.
Лронг, не скрывая облегчения, шумно вздохнул.
— Но я вынуждена просить тебя… вас, всех троих, — торопливо продолжила принцесса, оглядываясь на Паянну, восседавшую в княжеском кресле с олимпийским безразличием к происходящему; — прошу не рассказывать никому о том, что я провела несколько минут на другой земле — даже Киху, который, как я слышу, любезничает сразу с тремя юными тихрианками неподалеку от шатра.
— Ни-ко-му.
Три коротеньких слога прозвучали так, словно Справедливый князь сбросил с высоты три непомерной тяжести камня, и по его интонации было понятно, что он не только сам не скажет ни слова, но и пришибет на месте любого, кто хотя бы откроет рот.
Впрочем, глядел он при этом исключительно на своего горе-кудесника, известного неуемной болтливостью; на молчаливую же Паянну он, похоже, уже привык полагаться полностью.
— Не тревожься, князь, — тоном, не сулящим ничего хорошего, проговорила мона Сэниа, — с милейшим сибиллой я уже договорилась. Потерпи еще немного его присутствие в своем шатре, я сейчас сюда перешлю кое-какие скромные дары для него.
— Уже?.. — вырвалось у Лронга.
— Мне пора, мой рыцарь бесконечных дорог. Каждый раз, прощаясь с ней, он вот так же жадно вглядывался в ее черты, словно боялся, что видит ее в последний раз. И тогда ей невольно приходило на ум, что этот чернокожий великан — единственный мужчина во Вселенной, чье безграничное и беззаветное поклонение никогда не покажется ей назойливым или нескромным. Рядом с ним было тепло и покойно. Но — и только.
Но владетельный князь, оказывается, не просто так смотрел на нее, не отрывая испытующего взгляда:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
— И-и-и, жена неразумная, о дитяти своем помысли, чтоб без материнских забот не оставить! Ноги уносить надо!
— Ну, я тебя сейчас унесу, лягушачья душонка… — вполголоса пробормотала Сэниа, одной рукой еще крепче сжимая его плечо, а другой доставая мужнин фонарик. — Гляди!
Магического перехода перетрусивший шаман на сей раз даже не почувствовал — просто какой-то миг наступил полный мрак, а затем узкий серебряный луч побежал по опаловым стенам подземной пещеры, выхватывая то полупрозрачные столбы, то темные пятна бесформенных останков, видневшихся на скользком, точно ледяном полу.
— Скажи, если ты действительно провидец, приняли они смерть в бою или чарами изведены?
Но шаман, судорожно разевая рот, точно ему не хватало воздуха, повалился к ногам принцессы, обнимая ее сапоги:
— Не вижу, ничего не вижу, и ты не гляди! Глаза тебе выжжет черной погибелью — как потом сибиллу отсюда вызволишь?
— Хватит труса праздновать, — отрезала она. — Я здесь уже бывала, и не одна, а с дружиною. Ничего не случилось. Но, поскольку мой муж и мои воины намерены продолжать на этой земле свои поиски, я должна увериться в их безопасности. Ведь что-то погубило лежащих здесь, и я могу сказать одно: это не то оружие, которое известно на Джаспере. Остались бы плавленые в камне следы, а я их не вижу. Ну что скажешь?
Но старый шаман молчал, то ли из упрямства, то ли от страха потеряв дар речи. Мона Сэниа с трудом выдрала ноги из цепкого капкана его костлявых рук и, перешагнув через съежившегося колдуна, приблизилась к мертвецу, чьи кости, дочиста обглоданные многоногими обитателями этого подземелья, были укрыты обрывками жавровой куртки. Нет, никаких следов десинторных разрядов. А вот под капюшоном, соскользнувшим с голого черепа, что-то поблескивает.
Она достала свое привычное оружие и его вороненым стволом осторожно отодвинула край негнущейся, точно заледенелой ткани — малюсенькое колечко ответило фонарному лучу неживым зеленовато-желтым переливом. Мона Сэниа наклонилась, но тут сзади раздался частый дробный стук — это сибилло подбегало на четвереньках:
— Не трожь!!! — Его истошный визг расплескался по пещере, удесятеренный эхом. — Не трожь, девка безмозглая! Голой рукой коснешься — и себя сгубишь, и сибиллу бессчастного!
— Да? А почему?
Шаман некоторое время сопел, точно принюхиваясь к собственным ощущениям.
— Того сибилло не чует, — виновато пролепетал он. — Нездешняя это волшба-смертушка, и для плоти людской нет от нее заслона-заговора.
Мона Сэниа вздохнула — никудышный ей попался ведун. Вот Кадьян разобрался бы, что к чему… Она перевела калибратор десинтора на короткий луч и, направив его в пол, выплавила глубокую лунку. Потом так же осторожно, подталкивая кольцо десинторным стволом, закатила его в углубление: пусть полежит здесь до лучших времен, раз уж пользы видимой от него никакой, да оно и на детский мизинчик едва налезет. А ведь напугало старого ведуна до смерти — может, и вправду погибельный амулет вроде того колдовского кинжала, что попался Таире под горячую руку?
— Ладно, — проговорила она, наклоняясь к сибилле и ухватывая его за ворот. — Ты, как я убедилась, только на княжьих подушках мудрец, а здесь проку от тебя… Сейчас вернемся. Что посулила — пришлю, и даже вдвое обещанного, но с уговором: о том, где мы были и что видели… Ну, я тебя знаю, язык за зубами ты не удержишь — но говорить о наших с тобой приключениях я дозволяю тебе только с князем твоим, и ни с одной другой душой на белом свете, будь то хоть мой супруг, хоть Рахихорд, хоть анделис. Приказ нарушишь — сюда тебя перекину, навек тут и останешься, с костями этими замурованный. Понял?
В ответ раздался клацающий звук — казалось, у престарелого шамана стучат не только зубы, но и дребезжат тоненькие старческие косточки в иссушенном годами мешке его пергаментной кожи.
— Ну, а еще какой амулет ты поблизости не учуял? Награжу вдвое.
— Да хоть солнце незакатное с небес посули! Только смертушкой все окрест напоено, а доброй волшбы ни крупицы…
Не оставалось ничего другого, как сделать шаг через заветное ничто, ведущий обратно, в неуютный (как у всех безнадежных холостяков) княжеский шатер.
На Лронге лица не было — сразу видно, что он метался по своему шатру, представляя все беды, которые могли обрушиться на его принцессу в компании с таким ненадежным спутником, каковым представлялся ему придворный шаман. Мона Сэниа про себя усмехнулась: знал бы князь, что на деле старый болтун оказался еще хуже…
— Наше краткое путешествие, к сожалению, ни к чему не привело, — проговорила она уклончиво, чтобы лишний раз не унижать сибиллу рассказом о его непомерной трусости. — Успокойся, мой добрый Лронг: мы не встретили никого и ничего не нашли. Так, безделушку одну поганенькую, то ли колечко, то ли бусину — ее и брать-то с собой не стоило. Ну да советчик твой княжий как-нибудь поведает тебе о том, что ему довелось повидать…
Она поперхнулась, потому что чуть было не продолжила: после того, как штанишки прополощет.
Лронг, не скрывая облегчения, шумно вздохнул.
— Но я вынуждена просить тебя… вас, всех троих, — торопливо продолжила принцесса, оглядываясь на Паянну, восседавшую в княжеском кресле с олимпийским безразличием к происходящему; — прошу не рассказывать никому о том, что я провела несколько минут на другой земле — даже Киху, который, как я слышу, любезничает сразу с тремя юными тихрианками неподалеку от шатра.
— Ни-ко-му.
Три коротеньких слога прозвучали так, словно Справедливый князь сбросил с высоты три непомерной тяжести камня, и по его интонации было понятно, что он не только сам не скажет ни слова, но и пришибет на месте любого, кто хотя бы откроет рот.
Впрочем, глядел он при этом исключительно на своего горе-кудесника, известного неуемной болтливостью; на молчаливую же Паянну он, похоже, уже привык полагаться полностью.
— Не тревожься, князь, — тоном, не сулящим ничего хорошего, проговорила мона Сэниа, — с милейшим сибиллой я уже договорилась. Потерпи еще немного его присутствие в своем шатре, я сейчас сюда перешлю кое-какие скромные дары для него.
— Уже?.. — вырвалось у Лронга.
— Мне пора, мой рыцарь бесконечных дорог. Каждый раз, прощаясь с ней, он вот так же жадно вглядывался в ее черты, словно боялся, что видит ее в последний раз. И тогда ей невольно приходило на ум, что этот чернокожий великан — единственный мужчина во Вселенной, чье безграничное и беззаветное поклонение никогда не покажется ей назойливым или нескромным. Рядом с ним было тепло и покойно. Но — и только.
Но владетельный князь, оказывается, не просто так смотрел на нее, не отрывая испытующего взгляда:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137