От второй рюмочки Гронигер отказался.
***
Кхахкт, отдыхавший в своей ледяной сфере, где более высокому существу пришлось бы согнуться в три погибели, пробудился со словами:
– Новые боги Льдистого вероломны – предают и чужих, и своих, – однако они сильнее, чем я предполагал.
Он принялся рассматривать темную карту Невода на внутренней стороне сферы. Его внимание привлек северный язык Крайнего моря и длинный полуостров Западного континента, вытянутый в сторону Стылых Пустошей, на полпути к которым располагался Льдистый остров. Приблизив свое паучье лицо к самому кончику этого полуострова, он разглядел на темно-синей воде с северной стороны крохотные пятнышки.
– Армада идущих против солнца морских минголов окружает Сэйенд, – он хихикнул, произнеся название самого восточного города древней Ивамаренсийской империи. – За работу!
И, поводя своими толстыми, покрытыми черной щетиной руками над скоплением пятнышек, забубнил заклинание:
– Смерти рабы, призываю я вас. Слушайте мой указующий глас. Воле моей вы покорно внемлите – Сэйенд дотла для начала спалите! Дале на Льдистый пусть грянет орда, следом Невона вас ждут города. – Одна из паучьих рук двинулась в сторону маленького зеленого острова посреди океана. – Будет здесь рыбы несметная рать, дабы мин-голов моих напитать. – Рука вернулась на место, и Кхахкт с еще большей скоростью стал производить магические пассы. – Да затуманит вам головы тьма, всяк человек да лишится ума. Ярость безумца сильнее горит, огненной смертью холод грозит!
Он дунул сильно, словно раздувая угасший костер, и на краю полуострова засветилось темно-красное, похожее на рдеющий уголек, пятнышко.
– Да сбудется все сие по воле Кхахкта! – проскрипел он в завершение колдовства.
***
Корабли идущих против солнца минголов, посеребренные лунным светом, стояли в гавани Сэйенда, теснясь, как рыба в бочке, вплотную друг к другу. Паруса были убраны. Палубы кораблей, примыкая с бортов друг к другу, образовывали нечто вроде моста, перекинутого от крутого берега к флагману, где восседал на корме Идумир, вождь микголов, попивая квармаллийское грибное вино, которое порождает видения. Холодный свет полной луны, лившийся с южной стороны неба, озарял узкую клеть, выполнявшую роль полубака и имевшуюся на каждом судне, и высвечивал безумные глаза и костлявую морду исхудавшего степного жеребца, просунутую меж широко расставленных прутьев.
В осажденном городе за выходившим далеко в море шлюзом было темно. Перед городскими стенами и на пред портовой улице плавали в собственной крови трупы немногочисленных защитников, павших под натиском минголов, которые потом не стали, однако, утруждать себя взламыванием дверей, за коими заперлись разбежавшиеся по домам остальные жители города. Минголы успели захватить и переправить на флагман пять девушек, как того требовал ритуал, и искали теперь ворвань, дельфиний жир и рыбий. Как ни странно, но, добыв эти сокровища, они не тащили их на корабль, а расточали понапрасну, взламывая топорами бочонки, разбивая кувшины и орошая этими дорогостоящими продуктами двери, деревянные стены домов и мощеные улицы.
На высокой корме флагмана было темно, как в городе, и освещал ее лишь лунный свет. Рядом с Идумиром стоял колдун с глазами безумными, как у корабельного жеребца, держа в руке, поднятой над жаровней с растопкой, кремень и подкову. Возле него застыл в ожидании обнаженный по пояс жилистый воин с роговым мингольским луком, грозным для невонцев оружием, и пятью стрелами, обмотанными промасленной ветошью. По другую же руку от колдуна стоял секироносец с пятью бочонками трофейного масла.
Ниже на палубе, съежившись, ждали своей участи пять сэйендских девушек, притихших, казавшихся особенно бледными из-за темных, заплетенных в косы волос, и каждую из них охраняли по две угрюмые минголки со сверкающими обнаженными ножами в руках.
На главной же палубе, верхом на отменно обученных степных кобылицах, на удары копыт которых палубный настил отзывался глухим барабанным рокотом, выстроились в ряд пять молодых минголов, удостоенных высокой чести за не раз проявленную в бою отвагу.
Идумир бросил кубок в море, медленно обратил к колдуну свое бесстрастное, с вытянутым подбородком лицо и кивнул. Колдун опустил руку с подковой и кремнем и, ударяя ими друг о друга, высекал искры, пока растопка в жаровне не разгорелась.
Лучник положил свои пять стрел поперек жаровни и, дождавшись, когда они запылают, выхватил их и одну за другой выпустил в сторону Сэйенда со столь изумительной скоростью, что первая не успела еще достичь цели, как последняя уже взвилась оранжевой дугой в небо.
Стрелы вонзились в дерево, облитый маслом город вспыхнул весь разом, как факел, со сверхъестественной быстротой, и оттуда стали доноситься приглушенные расстоянием, отчаянные вопли запертых жителей, подобные воплям грешников в аду.
Тем временем сторожившие девушек минголки быстрыми взмахами сверкавших как пламя ножей разрезали на одной из них платье и толкнули ее, обнаженную, к первому всаднику. Он схватил девушку за темные косы и вскинул на седло перед собой, прижав ее нагую стройную спину к своей затянутой в кожаный панцирь груди. В тот же миг секироносец сбил крышку с первого бочонка и выплеснул масло на лошадь, всадника и девушку. Затем всадник рванул поводья, вонзил шпоры в бока кобылицы и погнал ее галопом по мосту из палуб к горящему городу. Когда девушка поняла цель этой безумной скачки, она начала вопить от ужаса, и вопли ее заглушали даже гортанные, ритмичные выкрики всадника и барабанный бой конских копыт.
Ритуальные действия были повторены во второй, третий, четвертый и пятый раз – третья лошадь поскользнулась было на масле, заскользила, но выправилась, – и пятый всадник тронулся в путь, когда первый еще не успел доскакать до города. Кобылы были специально обучены перепрыгивать через стены огня. Всадники напились вволю того же грибного вина, какое пил Идумир. Девушкам же только и оставалось, что кричать.
Их силуэты один за другим коротко мелькнули на фоне пылающих ворот и слились с огнем. Пять раз вскинулось еще выше к небесам пламя, бушевавшее над городом, озаряя красным светом маленькую бухту, сбившиеся в кучу корабли, остекленевшие глаза минголов, и Сэйенда под единый бесконечный вопль агонии и муки не стало.
Когда все кончилось, Идумир поднялся во весь рост в своих меховых одеждах и прокричал трубным голосом:
– Востока больше нет. Вперед, на Льдистый!
***
На следующие утро потрепанные корабли Мышелова и Фафхрда после откачки воды из трюмов были переведены в отведенные для них доки, и работа закипела. Отдохнувшие за ночь матросы, немного поворчав, взялись за ремонт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
***
Кхахкт, отдыхавший в своей ледяной сфере, где более высокому существу пришлось бы согнуться в три погибели, пробудился со словами:
– Новые боги Льдистого вероломны – предают и чужих, и своих, – однако они сильнее, чем я предполагал.
Он принялся рассматривать темную карту Невода на внутренней стороне сферы. Его внимание привлек северный язык Крайнего моря и длинный полуостров Западного континента, вытянутый в сторону Стылых Пустошей, на полпути к которым располагался Льдистый остров. Приблизив свое паучье лицо к самому кончику этого полуострова, он разглядел на темно-синей воде с северной стороны крохотные пятнышки.
– Армада идущих против солнца морских минголов окружает Сэйенд, – он хихикнул, произнеся название самого восточного города древней Ивамаренсийской империи. – За работу!
И, поводя своими толстыми, покрытыми черной щетиной руками над скоплением пятнышек, забубнил заклинание:
– Смерти рабы, призываю я вас. Слушайте мой указующий глас. Воле моей вы покорно внемлите – Сэйенд дотла для начала спалите! Дале на Льдистый пусть грянет орда, следом Невона вас ждут города. – Одна из паучьих рук двинулась в сторону маленького зеленого острова посреди океана. – Будет здесь рыбы несметная рать, дабы мин-голов моих напитать. – Рука вернулась на место, и Кхахкт с еще большей скоростью стал производить магические пассы. – Да затуманит вам головы тьма, всяк человек да лишится ума. Ярость безумца сильнее горит, огненной смертью холод грозит!
Он дунул сильно, словно раздувая угасший костер, и на краю полуострова засветилось темно-красное, похожее на рдеющий уголек, пятнышко.
– Да сбудется все сие по воле Кхахкта! – проскрипел он в завершение колдовства.
***
Корабли идущих против солнца минголов, посеребренные лунным светом, стояли в гавани Сэйенда, теснясь, как рыба в бочке, вплотную друг к другу. Паруса были убраны. Палубы кораблей, примыкая с бортов друг к другу, образовывали нечто вроде моста, перекинутого от крутого берега к флагману, где восседал на корме Идумир, вождь микголов, попивая квармаллийское грибное вино, которое порождает видения. Холодный свет полной луны, лившийся с южной стороны неба, озарял узкую клеть, выполнявшую роль полубака и имевшуюся на каждом судне, и высвечивал безумные глаза и костлявую морду исхудавшего степного жеребца, просунутую меж широко расставленных прутьев.
В осажденном городе за выходившим далеко в море шлюзом было темно. Перед городскими стенами и на пред портовой улице плавали в собственной крови трупы немногочисленных защитников, павших под натиском минголов, которые потом не стали, однако, утруждать себя взламыванием дверей, за коими заперлись разбежавшиеся по домам остальные жители города. Минголы успели захватить и переправить на флагман пять девушек, как того требовал ритуал, и искали теперь ворвань, дельфиний жир и рыбий. Как ни странно, но, добыв эти сокровища, они не тащили их на корабль, а расточали понапрасну, взламывая топорами бочонки, разбивая кувшины и орошая этими дорогостоящими продуктами двери, деревянные стены домов и мощеные улицы.
На высокой корме флагмана было темно, как в городе, и освещал ее лишь лунный свет. Рядом с Идумиром стоял колдун с глазами безумными, как у корабельного жеребца, держа в руке, поднятой над жаровней с растопкой, кремень и подкову. Возле него застыл в ожидании обнаженный по пояс жилистый воин с роговым мингольским луком, грозным для невонцев оружием, и пятью стрелами, обмотанными промасленной ветошью. По другую же руку от колдуна стоял секироносец с пятью бочонками трофейного масла.
Ниже на палубе, съежившись, ждали своей участи пять сэйендских девушек, притихших, казавшихся особенно бледными из-за темных, заплетенных в косы волос, и каждую из них охраняли по две угрюмые минголки со сверкающими обнаженными ножами в руках.
На главной же палубе, верхом на отменно обученных степных кобылицах, на удары копыт которых палубный настил отзывался глухим барабанным рокотом, выстроились в ряд пять молодых минголов, удостоенных высокой чести за не раз проявленную в бою отвагу.
Идумир бросил кубок в море, медленно обратил к колдуну свое бесстрастное, с вытянутым подбородком лицо и кивнул. Колдун опустил руку с подковой и кремнем и, ударяя ими друг о друга, высекал искры, пока растопка в жаровне не разгорелась.
Лучник положил свои пять стрел поперек жаровни и, дождавшись, когда они запылают, выхватил их и одну за другой выпустил в сторону Сэйенда со столь изумительной скоростью, что первая не успела еще достичь цели, как последняя уже взвилась оранжевой дугой в небо.
Стрелы вонзились в дерево, облитый маслом город вспыхнул весь разом, как факел, со сверхъестественной быстротой, и оттуда стали доноситься приглушенные расстоянием, отчаянные вопли запертых жителей, подобные воплям грешников в аду.
Тем временем сторожившие девушек минголки быстрыми взмахами сверкавших как пламя ножей разрезали на одной из них платье и толкнули ее, обнаженную, к первому всаднику. Он схватил девушку за темные косы и вскинул на седло перед собой, прижав ее нагую стройную спину к своей затянутой в кожаный панцирь груди. В тот же миг секироносец сбил крышку с первого бочонка и выплеснул масло на лошадь, всадника и девушку. Затем всадник рванул поводья, вонзил шпоры в бока кобылицы и погнал ее галопом по мосту из палуб к горящему городу. Когда девушка поняла цель этой безумной скачки, она начала вопить от ужаса, и вопли ее заглушали даже гортанные, ритмичные выкрики всадника и барабанный бой конских копыт.
Ритуальные действия были повторены во второй, третий, четвертый и пятый раз – третья лошадь поскользнулась было на масле, заскользила, но выправилась, – и пятый всадник тронулся в путь, когда первый еще не успел доскакать до города. Кобылы были специально обучены перепрыгивать через стены огня. Всадники напились вволю того же грибного вина, какое пил Идумир. Девушкам же только и оставалось, что кричать.
Их силуэты один за другим коротко мелькнули на фоне пылающих ворот и слились с огнем. Пять раз вскинулось еще выше к небесам пламя, бушевавшее над городом, озаряя красным светом маленькую бухту, сбившиеся в кучу корабли, остекленевшие глаза минголов, и Сэйенда под единый бесконечный вопль агонии и муки не стало.
Когда все кончилось, Идумир поднялся во весь рост в своих меховых одеждах и прокричал трубным голосом:
– Востока больше нет. Вперед, на Льдистый!
***
На следующие утро потрепанные корабли Мышелова и Фафхрда после откачки воды из трюмов были переведены в отведенные для них доки, и работа закипела. Отдохнувшие за ночь матросы, немного поворчав, взялись за ремонт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58