– Вот и славно. – Заполучив все пять петель, он зажал в левой руке свисающие концы и взмахнул ими. – Мы прогоним минголов с Льдистого плеткой!
Девочки, несколько приунывшие после расставания со своими петлями, радостно засмеялись, а прочие островитяне внезапно разразились приветственными криками.
После того как Скор вернул Фафхрду меч и отправился вперед на разведку, а Фафхрд навел среди островитян относительный порядок, пытаясь заставить их прекратить пение – по счастью, ветер относил голоса от берега, – они зашагали дальше. Девочки и Афрейт отошли от носилок, правда, не так далеко, как хотелось бы Фафхрду. По дороге отряду встретились два берсерка, которые доложили, что все минголы собрались на берегу вокруг своих кораблей. Наконец они добрались до защитников Холодной Гавани, расположившихся строем к югу от крепостной насыпи, и Фафхрду и его людям пришлось удерживать островитян, вновь воспылавших рвением ринуться в бой. Тут с берега донеслись отчаянные вопли, и глазам их открылось на редкость приятное зрелище – вражеские галеры, спешно уходящие на веслах в море, и маленькие фигурки минголов, подталкивающие в корму последнюю из них и карабкающиеся на борт. Почти сразу в Холодной Гавани раздался тревожный крик, и, всмотревшись в морскую даль, они увидели на западном горизонте скопище парусов – то приближалась армада идущих против солнца минголов. Одновременно послышалось отдаленное, слабое громыхание, походившее на топот копыт бесчисленных табунов, несущихся по степи. Островитяне сказали, что это голос Адовой горы, предвещающий извержение на севере Льдистого. На юге меж тем появились и начали сгущаться высокие тучи, обещая перемену ветра и погоды.
***
Серый Мышелов вполне отдавал себе отчет в том, что оказался в одном из самых рискованных положений, какие только выпадали на его долю за всю полную опасностей жизнь – с той только разницей, что на сей раз риску вместе с ним подвергались триста дружески настроенных и даже дорогих его сердцу (говоря о Сиф) людей, а заодно и несметное множество врагов, ибо армада идущих за солнцем минголов сейчас вовсю их догоняла. Он увлек минголов в погоню, что должна была завершиться их погибелью, без малейшего труда, рыбачья флотилия успешно развернулась, и «Бродяга» теперь шел последним вслед за «Морским Ястребом», а за ним всего лишь в полете стрелы неслись, вспенивая волны, галеры преследователей, с коих доносились непрерывно вопли и ржание. На глазах у Мышелова одна из галер, не справившись с управлением парусами, пошла ко дну, и никто из соратников не подумал прийти ей на помощь. Лигах в четырех впереди простиралось безжизненное побережье Льдистого, виднелись две скалы с соблазнительной бухтой и за ними Мрачный, указывавшие местонахождение Большого водоворота. На севере сгущались тучи, предвещая перемену погоды. Основной проблемой было, конечно, заманить минголов в водоворот, избежав его самому (равно как и всем остальным островитянам), и никогда еще Мышелов не осознавал опасности так остро. Хорошо бы, водоворот закружился сразу после того, как пройдут рыбаки, «Морской Ястреб» и «Бродяга», и заглотил хотя бы авангард флотилии минголов. Рассчитать время точно было под силу разве что богам, поскольку те и другие шли сейчас чуть ли не вперемешку, но Мышелов старался, как мог, да и, в конце концов, разве боги были не на его стороне – по меньшей мере двое из них?
Мингольские галеры были так близко, что Миккиду и прочие воры уже держали наготове заряженные свинцовыми шариками пращи, хотя им было приказано не пускать их в ход, пока не начнут стрелять минголы. Слышалось отчаянное ржание жеребцов в клетях. Мысль о водовороте заставила Мышелова заглянуть в кошель. Золотой усмиритель был в полном порядке, только внутрь его каким-то образом забился огрызок факела-Локи. Крохотный черный уголек – вот и все, что от него осталось. Неудивительно, что Рилл так сильно обожглась, подумал он, глянув на ее перевязанную руку, – обе проститутки и матушка Грам, увидев, что Сиф осталась на палубе, потребовали и для себя такой же привилегии, и на матросов это, кажется, подействовало ободряюще.
Мышелов начал было выковыривать уголек, но тут его посетила странная мысль, что Локи, будучи богом (а уголек этот в каком-то смысле тоже был Локи), заслуживает золотого домика, и, повинуясь внезапной прихоти, он туго обмотал кубик концом привязанного к нему шнура и завязал его, чтобы отныне эти два предмета – усмиритель и бог-уголек – были соединены навеки.
Сиф легонько подтолкнула его. Ее зеленые глаза с золотыми крапинками смеялись, словно говоря: «Славное приключение!»
Мышелов сдержанно кивнул. Да, приключение славное, но и чертовски сомнительное – вроде все должно получиться, только вот узнать бы, какие же указания дал им бог Локи в своей речи, которую никто не слышал…
Он обвел взглядом лица собравшихся на палубе людей. Как ни странно, в глазах каждого он увидел то же нетерпеливое, детское возбуждение, что горело в глазах Сиф.., даже у минголов – Гэвса, Тренчи и Гиба.., даже в глазах матушки Грам, блестевших, как черные бусинки…
Оно было во всех глазах – кроме окруженных морщинками глаз Урфа, который помогал Гэвсу управляться с румпелем. В них читались лишь печаль и бесконечное смирение, словно старик созерцал издали картину великого всенародного бедствия. И Мышелов, как будто его подтолкнуло что-то, не мешкая подозвал Урфа и отошел с ним в сторону.
– Старик, – сказал он, – ты был в Зале Совета позапрошлым вечером, когда я произнес речь и всех покорил. Полагаю, ты, как и все остальные, не слышал ни слова из того, что я сказал, – разве что указания насчет похода Гронигера и нашего сегодняшнего плавания?
Старый мингол молча, с любопытством смотрел на него в течение двух ударов сердца, потом медленно покачал лысой головой.
– Нет, капитан, я слышал каждое ваше слово до последнего (глаза меня уже подводят порой, но уши в порядке), и они, эти слова, весьма меня опечалили, ибо вы проповедовали ту самую философию, коей пользуется мой степной народ в периоды своего безумия (и не только в них), философию пагубную и губительную, отчего я и покинул своих сородичей еще в юности и стал жить среди язычников.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Мышелов. – Только покороче, будь любезен.
– Ну, вы говорили – весьма убедительно, так что даже я чуть не соблазнился – о торжестве смерти и о том, какая это великая вещь – радостно пойти на смерть, прихватив с собою своих врагов (да и как можно больше друзей тоже), поскольку это и есть закон жизни, ее величественный и прекрасный венец, наивысшее удовлетворение. И когда вы объяснили всем, что они должны скоро умереть и каким именно образом, они приветствовали вас столь же бурно, как мои земляки-минголы в период безумия, с тем же блеском в глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58