В Лавской провинции
Эйли смогла собрать из оставшихся в живых бойцов сороковой и тридцать
восьмой лабораторий четыре ударных отряда, к которым присоединились
двадцать тысяч повстанцев, захватила город Лав и окрестные населенные
пункты, и после объединения разрозненных группировок на юге и востоке
провинции была объявлена независимая Лавская республика, просуществовавшая
всего две недели. Через две недели Лавская республика прекратила свое
существование, как, впрочем, и вся Лавская провинция. На каждый квадратный
километр ее поверхности мовы израсходовали по сто тысяч основных единиц
энергии во всех способных к разрушению видах. И ранее цветущая Лавская
провинция на ближайшие пятьдесят лет превратилась в зараженную пустыню.
Моя группа, так и не сложившая оружия, вела в это время партизанские
бои в Столице, каждый день теряя бойцов и приобретая все новых и новых
сторонников. Наша популярность среди населения Столицы была довольно
высока, до того самого момента, когда Его Высокопрезидентство не объявило
об отмене закона о подозрительных и введении новой программы распределения
благ, поскольку реальный доход на душу населения вырос почти вдвое. Это
произвело впечатление... Восстания прекратились, но еще долго до нас
доходили слухи о зверских расправах мовов над жителями провинций, где мовы
еще "не успели узнать об отмене закона"...
И снова началось ожидание. Опять ожидание. Оно меня преследует... Вот
и сейчас тоже. Но сейчас осталось ожидать совсем недолго, через пять минут
я выпрыгну из вагона и подымусь на Площадь Трех Оплавленных Домов... Даже
само название впечатляет, мрачное название, собственно, как и все в этом
Мертвом городе. А раньше здесь жили люди, и они свои площади и улицы
называли по другому...
Ну вот и все, пора. Я выпрыгнул на черную платформу и наконец-то смог
сам себе признаться, что так же, как и Дили, понял, что означают те три
окружности, пересеченные четырьмя прямыми... На миг мне показалось, что
впереди во тьме сверкнули те страшные глаза человека, стоящего на
платформе, но было уже поздно думать о том, показалось мне это или нет, я
уже поднимался вверх, цепляясь за проржавевшие поручни подъемника...
Телефон звонил уже достаточно долго, но я все никак не мог заставить
себя проснуться. Я понимал, что звонит телефон, понимал, что необходимо
проснуться, но ничего не мог с собой поделать - сон вцепился в меня своими
липкими лапами и не отпускал. Борьба утомила меня, и я сдался. Сдался и
телефон. И в последнюю секунду, когда я уже падал в объятья забытья, у
меня перед глазами промелькнул то ли короткий сон, то ли смутное
воспоминание - я встаю, подымаю трубку и смотрю на часы, которые
показывают половину шестого утра последнего воскресенья мая...
- Мне кажется, в этом доме полно подозрительных. Пошли прикончим
сволочей.
- Да откуда им тут взяться, это же дом слепых, не видишь, что ли,
черный квадрат над дверью?
- На вот, глотни пару глотков из фляги, сразу поймешь, что здесь
что-то подозрительное.
- Ну ладно, подозрительное так подозрительное, пошли.
Их трое, они в десяти метрах от нас, на той стороне улицы. И как это
они до сих пор не могут привыкнуть, что их тоже уничтожают.
Перевожу прицел на левого. Справа Ини приподнимает оружие. Ей еще нет
и двадцати, но она уже совсем седая. На ее глазах мовы изнасиловали и
убили мать и младшую сестренку, мы тогда подоспели, когда подошла как раз
ее очередь...
- Бей по правому, - говорю я одними губами и, не глядя на нее, вжимаю
стартовые клавиши в рукоять пистолета...
Двое крайних мовов медленно оседают, цепляясь за стены, но средний
успевает обернуться и выстрелить на миг раньше меня... Я еще успеваю
подумать, как хорошо их выдрессировали стрелять на звук, и понимаю, что
произошло что-то страшное. Рука Ини вцепилась мне в предплечье, я гляжу на
нее и вижу то, чего никогда не хотел бы видеть - ее широко раскрытые
мертвые глаза и улыбка, улыбка облегчения на ее юном и прекрасном лице...
И я, понимая, что все кончено, все-таки шепчу ей в лицо то, о чем я не
признавался даже себе... Люблю, люблю, люблю...
Справа из-за поворота появляются десять мовов - усиленный ночной
патруль. Слезы льются из моих глаз и мешают целиться. Стреляю, не целясь,
стреляю даже тогда, когда все десять уже лежат, стреляю, пока наконец все
заряды не выпущены... Тогда беру Ини на руки и несу, несу в проходной
двор, оттуда на второй ярус и опять вниз. Бегу, и что-то тяжелое и жесткое
бьет меня по ногам. На мгновение останавливаюсь и вижу, что это тяжелый
диверсионный пистолет, который еще сжимает мертвая рука Ини...
Площадь Трех Оплавленных Домов лежит передо мной - тихая и гладкая.
Кто дал ей такое название? Никогда бы не подумал, что эти три почти
правильных полушария можно было бы назвать домами. Да и были ли эти дома
даже тогда, когда город еще жил, когда по этой площади ходили люди? Ничто
не говорит о том, что на этой на вид такой мирной площади может таиться
опасность. А ведь это было и есть самое опасное место во всем Мертвом
городе. И перед лицом этой опасности я совершенно беззащитен. А вот и он -
объект 74, огромное совершенно неразрушенное здание с взметающимися над
крышей ярко-синими языками пламени. До него около трехсот метров, точнее
двести восемьдесят девять метров от той безопасной точки, где стою я, до
парадного входа в "Великое хранилище". Что там может гореть вверху? Гореть
и не сгорать уже на протяжении нескольких веков? Об этом не узнает никто,
потому что никто не был там наверху. И я не узнаю, мне наверх не надо, мне
надо вниз - в подвалы. Туда - вниз, где был до меня всего лишь один
человек, человек, которого уже нет в живых. Если повезет, то через четыре
часа я тоже буду там...
Ночь спускалась медленно и лениво, и теперь в сумерках особенно
отчетливо было видно то адское пламя, бушующее там, над крышей "Великого
хранилища", и это вызвало унылую смесь обреченности и безразличия. Двести
восемьдесят девять метров. Двести восемьдесят девять метров ползком,
бегом, то вперед, то назад, и все это сквозь четыре слоя ненависти
умершего насильственной смертью города, умершего, но не переставшего
убивать... Что должен был испытывать профессор Дил, вот так же, как и я,
стоя перед пылающей громадиной "Великого хранилища", и не зная не только,
дойдет ли он до него, а даже не зная, не напрасно ли пройден весь
предыдущий путь. У меня по крайней мере ясная и высокая цель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Эйли смогла собрать из оставшихся в живых бойцов сороковой и тридцать
восьмой лабораторий четыре ударных отряда, к которым присоединились
двадцать тысяч повстанцев, захватила город Лав и окрестные населенные
пункты, и после объединения разрозненных группировок на юге и востоке
провинции была объявлена независимая Лавская республика, просуществовавшая
всего две недели. Через две недели Лавская республика прекратила свое
существование, как, впрочем, и вся Лавская провинция. На каждый квадратный
километр ее поверхности мовы израсходовали по сто тысяч основных единиц
энергии во всех способных к разрушению видах. И ранее цветущая Лавская
провинция на ближайшие пятьдесят лет превратилась в зараженную пустыню.
Моя группа, так и не сложившая оружия, вела в это время партизанские
бои в Столице, каждый день теряя бойцов и приобретая все новых и новых
сторонников. Наша популярность среди населения Столицы была довольно
высока, до того самого момента, когда Его Высокопрезидентство не объявило
об отмене закона о подозрительных и введении новой программы распределения
благ, поскольку реальный доход на душу населения вырос почти вдвое. Это
произвело впечатление... Восстания прекратились, но еще долго до нас
доходили слухи о зверских расправах мовов над жителями провинций, где мовы
еще "не успели узнать об отмене закона"...
И снова началось ожидание. Опять ожидание. Оно меня преследует... Вот
и сейчас тоже. Но сейчас осталось ожидать совсем недолго, через пять минут
я выпрыгну из вагона и подымусь на Площадь Трех Оплавленных Домов... Даже
само название впечатляет, мрачное название, собственно, как и все в этом
Мертвом городе. А раньше здесь жили люди, и они свои площади и улицы
называли по другому...
Ну вот и все, пора. Я выпрыгнул на черную платформу и наконец-то смог
сам себе признаться, что так же, как и Дили, понял, что означают те три
окружности, пересеченные четырьмя прямыми... На миг мне показалось, что
впереди во тьме сверкнули те страшные глаза человека, стоящего на
платформе, но было уже поздно думать о том, показалось мне это или нет, я
уже поднимался вверх, цепляясь за проржавевшие поручни подъемника...
Телефон звонил уже достаточно долго, но я все никак не мог заставить
себя проснуться. Я понимал, что звонит телефон, понимал, что необходимо
проснуться, но ничего не мог с собой поделать - сон вцепился в меня своими
липкими лапами и не отпускал. Борьба утомила меня, и я сдался. Сдался и
телефон. И в последнюю секунду, когда я уже падал в объятья забытья, у
меня перед глазами промелькнул то ли короткий сон, то ли смутное
воспоминание - я встаю, подымаю трубку и смотрю на часы, которые
показывают половину шестого утра последнего воскресенья мая...
- Мне кажется, в этом доме полно подозрительных. Пошли прикончим
сволочей.
- Да откуда им тут взяться, это же дом слепых, не видишь, что ли,
черный квадрат над дверью?
- На вот, глотни пару глотков из фляги, сразу поймешь, что здесь
что-то подозрительное.
- Ну ладно, подозрительное так подозрительное, пошли.
Их трое, они в десяти метрах от нас, на той стороне улицы. И как это
они до сих пор не могут привыкнуть, что их тоже уничтожают.
Перевожу прицел на левого. Справа Ини приподнимает оружие. Ей еще нет
и двадцати, но она уже совсем седая. На ее глазах мовы изнасиловали и
убили мать и младшую сестренку, мы тогда подоспели, когда подошла как раз
ее очередь...
- Бей по правому, - говорю я одними губами и, не глядя на нее, вжимаю
стартовые клавиши в рукоять пистолета...
Двое крайних мовов медленно оседают, цепляясь за стены, но средний
успевает обернуться и выстрелить на миг раньше меня... Я еще успеваю
подумать, как хорошо их выдрессировали стрелять на звук, и понимаю, что
произошло что-то страшное. Рука Ини вцепилась мне в предплечье, я гляжу на
нее и вижу то, чего никогда не хотел бы видеть - ее широко раскрытые
мертвые глаза и улыбка, улыбка облегчения на ее юном и прекрасном лице...
И я, понимая, что все кончено, все-таки шепчу ей в лицо то, о чем я не
признавался даже себе... Люблю, люблю, люблю...
Справа из-за поворота появляются десять мовов - усиленный ночной
патруль. Слезы льются из моих глаз и мешают целиться. Стреляю, не целясь,
стреляю даже тогда, когда все десять уже лежат, стреляю, пока наконец все
заряды не выпущены... Тогда беру Ини на руки и несу, несу в проходной
двор, оттуда на второй ярус и опять вниз. Бегу, и что-то тяжелое и жесткое
бьет меня по ногам. На мгновение останавливаюсь и вижу, что это тяжелый
диверсионный пистолет, который еще сжимает мертвая рука Ини...
Площадь Трех Оплавленных Домов лежит передо мной - тихая и гладкая.
Кто дал ей такое название? Никогда бы не подумал, что эти три почти
правильных полушария можно было бы назвать домами. Да и были ли эти дома
даже тогда, когда город еще жил, когда по этой площади ходили люди? Ничто
не говорит о том, что на этой на вид такой мирной площади может таиться
опасность. А ведь это было и есть самое опасное место во всем Мертвом
городе. И перед лицом этой опасности я совершенно беззащитен. А вот и он -
объект 74, огромное совершенно неразрушенное здание с взметающимися над
крышей ярко-синими языками пламени. До него около трехсот метров, точнее
двести восемьдесят девять метров от той безопасной точки, где стою я, до
парадного входа в "Великое хранилище". Что там может гореть вверху? Гореть
и не сгорать уже на протяжении нескольких веков? Об этом не узнает никто,
потому что никто не был там наверху. И я не узнаю, мне наверх не надо, мне
надо вниз - в подвалы. Туда - вниз, где был до меня всего лишь один
человек, человек, которого уже нет в живых. Если повезет, то через четыре
часа я тоже буду там...
Ночь спускалась медленно и лениво, и теперь в сумерках особенно
отчетливо было видно то адское пламя, бушующее там, над крышей "Великого
хранилища", и это вызвало унылую смесь обреченности и безразличия. Двести
восемьдесят девять метров. Двести восемьдесят девять метров ползком,
бегом, то вперед, то назад, и все это сквозь четыре слоя ненависти
умершего насильственной смертью города, умершего, но не переставшего
убивать... Что должен был испытывать профессор Дил, вот так же, как и я,
стоя перед пылающей громадиной "Великого хранилища", и не зная не только,
дойдет ли он до него, а даже не зная, не напрасно ли пройден весь
предыдущий путь. У меня по крайней мере ясная и высокая цель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22