Я из него такого казака сделаю, что залюбо-дорого... О жарких баталиях ныне не особо слышно. Только что вот у меня, — не без гордости добавил Платов, — да еще доносили мне, будто бы твой сердечный приятель генерал Кульнев знатно потрепал французов под Вилькомиром.
— Да ну? — обрадовался Давыдов. — Я об сем деле ничего не ведаю.
— Так вот Яков Петрович твой, как мне сказывали, лишь с двумя пехотными полками и гродненскими гусарами при нескольких пушках заступил путь 28-тысячному корпусу Удино. Восемь часов длилось упорнейшее дело. Удино этот самый все наличные силы свои в бой кинул. И без толку.
— Кульнев есть Кульнев, — улыбнулся Денис. — Он еще французам себя покажет. А про вас, Матвей Иванович, я уж и не говорю. Судя по всему, у нас здесь и далее жарко будет.
— Да уж, знамо дело, казачков своих без работы не оставлю, — бодро подтвердил Платов. — Да и вам, гусарам, вкупе с ними, полагаю, потрудиться придется. Поспевайте только сабли вострить.
Огненные версты
Теперь ли нам дремать в покое,
России верные сыны?!
Пойдем, сомкнемся в ратном строе,
Пойдем — и вужасах войны.
Друзьям, отечеству, народу
Отыщем славу и свободу,
Иль все падем в родных полях!
Что лучше: жизнь, где узы плена,
Иль смерть, где росские знамена?
В героях быть или в рабах?..
Ф. Глинка. Военная песнь, написанная во время приближения неприятеля к Смоленской губернии
Весь день 29 июня атаман Платов со своими казачьими полками и ахтырскими гусарами простоял возле Мира.
Потерпевший два серьезных поражения кряду Латур-Мобур, более не рвался вперед сломя голову. Атаковать еще раз Платова, занимавшего место боя, он так и не решился. Лишь 30 июня, получив строгое предписание вестфальского короля прорвать казачью завесу, скрывавшую расположение войск Багратиона, он медленно и опасливо приблизился к Миру. Но оказалось, что конницы донского «гетмана» здесь уже нет. Еще накануне под покровом ночи Платов отошел вслед за 2-й армией в сторону Несвижа.
Столь же сторожко Латур-Мобур двинулся далее. Так кавалерия, им ведомая, дошла до Несвижа. Впереди, вздымая тягучую желтую пыль, маячили лишь немногочисленные казачьи разъезды, которые при приближении неприятельских сомкнутых эскадронов тут же в страхе, как казалось французскому генералу, спешили ретироваться. Это, должно быть, приободрило любимца Наполеона и подогрело его воинственный пыл.
После ночного привала рано поутру 1 июля Латур-Мобур со своим пышным конвоем и передовым эскадроном польских улан смело выехал на рекогносцировку от Несвижа по бобруйской дороге. Следом по его приказу должна была двинуться дивизия Рожнецкого. Но она, видимо, призамешкалась при построении и отправилась с некоторой задержкою.
Денис Давыдов, бывший в этот день с тремя вестовыми гусарами при арьергарде, которым командовал казачий генерал Карпов, разглядев как следует в зрительную трубу вырвавшийся вперед неприятельский конный отряд, сказал начальнику донцов:
— Аким Акимович, а не иначе какая-то важная птица за нами следом летит. Вон гляньте, сколь шитья мундирного да перьев на шляпах, — и передал Карпову трубу.
Тот приткнул к седой косматой брови окуляр.
— А и вправду гость знатный жалует. Кого только нет в конвое-то, — проговорил он раздумчиво и со знаньем дела начал перечислять: — В зеленых мундирах — это, стало быть, вестфальцы, в синих без ментика — прусские гусары, в красном одеянье — при красных же вальтрапах — саксонские легкоконные принца Альбрехта, а в желтых-то доломанах и не признаю кто, должно быть, французские гусары из бригады Жакино. Только эти откуда здесь взялись, они вроде бы при Мюрате были...
— Так что станем делать, Аким Акимович? — спросил Давыдов.
— Да уж вижу, вижу по глазам твоим блескучим, подполковник, что тебе ох как хочется пощипать сию важную птицу, благо к тому добрый случай представляется. Ну что ж, бери три сотни моих залетных, да и вдарь по этой нарядной кавалькаде.
Наши разъездные, маячившие впереди, отвлекли внимание неприятеля, который, судя по всему, совершенно не ожидал засады. Когда по знаку Давыдова спешенные казаки, скрытно изготовившиеся по обе стороны дороги, дружно и плотно ударили из карабинов, а потом, вскочив на коней, с гиканьем и свистом устремились на врага из-за кустистых орешниковых зарослей, отряд оказался в положении куда как незавидном. Более-менее стойкое, хотя и беспорядочное сопротивление оказал только эскадрон польских улан, положенный тут же на месте круто разозлившимися казаками. Пышно разодетая свита, помятая и потрепанная ярым напором, вела себя более покладисто. Лишь несколько офицеров обреченно отмахивались саблями и палили из пистолетов, их скоро утихомирили. Остальные же дружно закричали: «Пардон!» — и начали бросать оружие.
В горячке боя перед глазами Дениса Давыдова мелькнуло на мгновение узкое и тонкое лицо французского генерала, затянутого, как он успел заметить, в строгий и великолепный конно-егерский мундир. Что-то красиво-властное было в этом бледном и невозмутимом лице с жестко закушенными прямыми губами, без шляпы, с растрепанным и прилипшим к потному лбу белокурым локоном.
После завершения дела Давыдов более так и не увидит этого запомнившегося ему лица ни среди поверженных, ни среди пленных.
В числе немногих, кому удастся вырваться из лихой казачьей засады и спастись буквально чудом, будет и кавалерийский генерал Латур-Мобур. За беглецом кинется погоня, но чистокровный «араб» любимца Наполеона, стоивший целое состояние, в роковой для своего хозяина час оправдает себя и унесет его от преследования. Заслышав пальбу и почуяв неладное, помчится на рысях на выручку своего командующего дивизия Рожнецкого. Ее по взметнувшемуся до неба огромному облаку пыли заметят казаки погони и, махнув рукою на резво ретирующегося генерала, вернутся к месту боя, дабы упредить своих о движении крупных конных сил неприятеля...
Забрав пленных и наиболее ценные воинские трофеи, Давыдов с казаками опять примкнул к Карпову. Изрядно попылив, дивизия Рожнецкого так и не смогла настичь отходящий арьергард.
К ночи Денис был возле местечка Романово, подле которого встал на позиции со своими главными силами Платов.
Пленные, взятые смелым набегом Дениса Давыдова, оказались весьма разговорчивыми. Особенно саксонцы и пруссаки. Они с готовностью показали все, что ведали. А ведали они немало. От них стало известно, что король Иероним, получивший суровую выволочку от Наполеона за задержку, ныне спешит исправиться и во что бы то ни стало навалиться на Багратиона всеми немалыми силами. Свои действия он четко согласовывает с передвижениями корпуса Даву. Железное кольцо вокруг 2-й русской армии должно вот-вот сомкнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
— Да ну? — обрадовался Давыдов. — Я об сем деле ничего не ведаю.
— Так вот Яков Петрович твой, как мне сказывали, лишь с двумя пехотными полками и гродненскими гусарами при нескольких пушках заступил путь 28-тысячному корпусу Удино. Восемь часов длилось упорнейшее дело. Удино этот самый все наличные силы свои в бой кинул. И без толку.
— Кульнев есть Кульнев, — улыбнулся Денис. — Он еще французам себя покажет. А про вас, Матвей Иванович, я уж и не говорю. Судя по всему, у нас здесь и далее жарко будет.
— Да уж, знамо дело, казачков своих без работы не оставлю, — бодро подтвердил Платов. — Да и вам, гусарам, вкупе с ними, полагаю, потрудиться придется. Поспевайте только сабли вострить.
Огненные версты
Теперь ли нам дремать в покое,
России верные сыны?!
Пойдем, сомкнемся в ратном строе,
Пойдем — и вужасах войны.
Друзьям, отечеству, народу
Отыщем славу и свободу,
Иль все падем в родных полях!
Что лучше: жизнь, где узы плена,
Иль смерть, где росские знамена?
В героях быть или в рабах?..
Ф. Глинка. Военная песнь, написанная во время приближения неприятеля к Смоленской губернии
Весь день 29 июня атаман Платов со своими казачьими полками и ахтырскими гусарами простоял возле Мира.
Потерпевший два серьезных поражения кряду Латур-Мобур, более не рвался вперед сломя голову. Атаковать еще раз Платова, занимавшего место боя, он так и не решился. Лишь 30 июня, получив строгое предписание вестфальского короля прорвать казачью завесу, скрывавшую расположение войск Багратиона, он медленно и опасливо приблизился к Миру. Но оказалось, что конницы донского «гетмана» здесь уже нет. Еще накануне под покровом ночи Платов отошел вслед за 2-й армией в сторону Несвижа.
Столь же сторожко Латур-Мобур двинулся далее. Так кавалерия, им ведомая, дошла до Несвижа. Впереди, вздымая тягучую желтую пыль, маячили лишь немногочисленные казачьи разъезды, которые при приближении неприятельских сомкнутых эскадронов тут же в страхе, как казалось французскому генералу, спешили ретироваться. Это, должно быть, приободрило любимца Наполеона и подогрело его воинственный пыл.
После ночного привала рано поутру 1 июля Латур-Мобур со своим пышным конвоем и передовым эскадроном польских улан смело выехал на рекогносцировку от Несвижа по бобруйской дороге. Следом по его приказу должна была двинуться дивизия Рожнецкого. Но она, видимо, призамешкалась при построении и отправилась с некоторой задержкою.
Денис Давыдов, бывший в этот день с тремя вестовыми гусарами при арьергарде, которым командовал казачий генерал Карпов, разглядев как следует в зрительную трубу вырвавшийся вперед неприятельский конный отряд, сказал начальнику донцов:
— Аким Акимович, а не иначе какая-то важная птица за нами следом летит. Вон гляньте, сколь шитья мундирного да перьев на шляпах, — и передал Карпову трубу.
Тот приткнул к седой косматой брови окуляр.
— А и вправду гость знатный жалует. Кого только нет в конвое-то, — проговорил он раздумчиво и со знаньем дела начал перечислять: — В зеленых мундирах — это, стало быть, вестфальцы, в синих без ментика — прусские гусары, в красном одеянье — при красных же вальтрапах — саксонские легкоконные принца Альбрехта, а в желтых-то доломанах и не признаю кто, должно быть, французские гусары из бригады Жакино. Только эти откуда здесь взялись, они вроде бы при Мюрате были...
— Так что станем делать, Аким Акимович? — спросил Давыдов.
— Да уж вижу, вижу по глазам твоим блескучим, подполковник, что тебе ох как хочется пощипать сию важную птицу, благо к тому добрый случай представляется. Ну что ж, бери три сотни моих залетных, да и вдарь по этой нарядной кавалькаде.
Наши разъездные, маячившие впереди, отвлекли внимание неприятеля, который, судя по всему, совершенно не ожидал засады. Когда по знаку Давыдова спешенные казаки, скрытно изготовившиеся по обе стороны дороги, дружно и плотно ударили из карабинов, а потом, вскочив на коней, с гиканьем и свистом устремились на врага из-за кустистых орешниковых зарослей, отряд оказался в положении куда как незавидном. Более-менее стойкое, хотя и беспорядочное сопротивление оказал только эскадрон польских улан, положенный тут же на месте круто разозлившимися казаками. Пышно разодетая свита, помятая и потрепанная ярым напором, вела себя более покладисто. Лишь несколько офицеров обреченно отмахивались саблями и палили из пистолетов, их скоро утихомирили. Остальные же дружно закричали: «Пардон!» — и начали бросать оружие.
В горячке боя перед глазами Дениса Давыдова мелькнуло на мгновение узкое и тонкое лицо французского генерала, затянутого, как он успел заметить, в строгий и великолепный конно-егерский мундир. Что-то красиво-властное было в этом бледном и невозмутимом лице с жестко закушенными прямыми губами, без шляпы, с растрепанным и прилипшим к потному лбу белокурым локоном.
После завершения дела Давыдов более так и не увидит этого запомнившегося ему лица ни среди поверженных, ни среди пленных.
В числе немногих, кому удастся вырваться из лихой казачьей засады и спастись буквально чудом, будет и кавалерийский генерал Латур-Мобур. За беглецом кинется погоня, но чистокровный «араб» любимца Наполеона, стоивший целое состояние, в роковой для своего хозяина час оправдает себя и унесет его от преследования. Заслышав пальбу и почуяв неладное, помчится на рысях на выручку своего командующего дивизия Рожнецкого. Ее по взметнувшемуся до неба огромному облаку пыли заметят казаки погони и, махнув рукою на резво ретирующегося генерала, вернутся к месту боя, дабы упредить своих о движении крупных конных сил неприятеля...
Забрав пленных и наиболее ценные воинские трофеи, Давыдов с казаками опять примкнул к Карпову. Изрядно попылив, дивизия Рожнецкого так и не смогла настичь отходящий арьергард.
К ночи Денис был возле местечка Романово, подле которого встал на позиции со своими главными силами Платов.
Пленные, взятые смелым набегом Дениса Давыдова, оказались весьма разговорчивыми. Особенно саксонцы и пруссаки. Они с готовностью показали все, что ведали. А ведали они немало. От них стало известно, что король Иероним, получивший суровую выволочку от Наполеона за задержку, ныне спешит исправиться и во что бы то ни стало навалиться на Багратиона всеми немалыми силами. Свои действия он четко согласовывает с передвижениями корпуса Даву. Железное кольцо вокруг 2-й русской армии должно вот-вот сомкнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134