Я предоставляю верноподданную мою спину в полное распоряжение вашего высочества — прикажите вспрыснуть ее розгами, исхлестать бичом, но если только вы не хотите моей смерти, то от палок, будьте настолько любезны, увольте!
— Простите его, принц! — сказали одновременно мессир Гоохстратен и Дитрих ван Схоненберг.
Прочие умильно улыбались.
И Ламме туда же:
— Ваше высочество, ваше высочество! Простите его! Сырое дерево — это же яд!
— Я его прощаю, — сказал наконец принц.
Уленшпигель несколько раз подпрыгнул, хлопнул Ламме по пузу и стал тащить его плясать.
— Прославь вместе со мною принца, избавившего меня от палок! — сказал он.
И Ламме пустился было в пляс, но ему мешало пузо.
И Уленшпигель выставил ему вина и закуски.
12
Герцог, по-прежнему не решаясь дать бой, все время пытался нанести урон Молчаливому, маневрировавшему в долине между Юлихом и Маасом и в разных местах обследовавшему реку: под Хонтом, Мехеленом, Эльсеном, Мейрсеном — везде дно реки было усеяно колышками с той целью, чтобы как можно больше людей и коней вышло у Молчаливого из строя при переправе.
Под Стокемом дно оказалось чистое. Принц приказал перейти реку. Рейтары, перейдя Маас, в боевом порядке выстроились на том берегу, прикрывая переправу со стороны епископства Льежского. Затем от берега до берега поперек реки построились в десять рядов лучники и аркебузиры, среди коих находился Уленшпигель.
Вода доходила ему до колен; несколько раз предательская волна приподнимала его вместе с лошадью.
Мимо него, привязав к шляпам пороховницы и высоко держа аркебузы, шла пехота. За пехотой двигался обоз, мушкетеры, саперы, фейерверкеры, кулеврины, двойные кулеврины, фоконы, фальконеты, серпентины, полусерпентины, двойные серпентины, мортиры, двойные мортиры, пушки, полупушки, двойные пушки и сакры — небольшие полевые орудия, поставленные на передок, запряженные, парой коней, отличавшиеся чрезвычайной подвижностью и представлявшие собой точную копию с так называемых «императорских пистолетов». Тыловой дозор составляли ландскнехты и фламандские рейтары.
Уленшпигелю страх как хотелось чего-нибудь пропустить, чтобы согреться. Рядом с ним, сидя на коне, храпел лучник Ризенкрафт — немец из Верхней Германии, высоченный, тощий и злой, и от него разило водкой. Уленшпигель поискал глазами на крупе его коня, нет ли фляжки, но оказалось, что фляжка висела у немца через плечо на бечевке, и Уленшпигель эту бечевку перерезал и с восторгом припал к фляжке.
— Дай и нам! — попросили другие лучники.
Уленшпигель исполнил их просьбу. Как скоро водка была выпита, он связал бечевку и водворил фляжку на прежнее место. Однако, вешая ее Ризенкрафту через плечо, он нечаянно задел его рукой, и тот пробудился. Первым делом немец схватил флягу, с тем чтобы подоить свою дойную коровку. Когда же он удостоверился, что коровка не дает больше молока, то пришел в неописуемую ярость.
— Разбойник! — заорал он. — Что ты сделал с моей водкой?
— Я ее выпил, — отвечал Уленшпигель. — Промокшие конники делят водку по-братски. Нехорошо быть таким жадюгой.
— Завтра же у нас будет с тобой поединок, и я изрублю тебя на куски, — объявил Ризенкрафт.
— Да, уж мы порубимся, — подхватил Уленшпигель, — напрочь головы, руки, ноги и все прочее! А с чего, это у тебя такая злющая рожа? От запора, что ли?
— От запора, — подтвердил Ризенкрафт.
— Куда же тебе драться? — подивился Уленшпигель. — Надо сперва желудок очистить.
Немец предложил, предоставив выбор наряда и верхового животного на благоусмотрение каждого, встретиться завтра же и сделать друг другу прокол с помощью коротких негнущихся шпаг.
Уленшпигель попросил дозволения заменить шпажонку палкой; немец против этого не возражал.
Между тем все войско, в том числе и лучники, перешло реку и по команде военачальников в полном боевом порядке выстроилось на том берегу.
— На Льеж! — возгласил Молчаливый.
Уленшпигель взыграл духом и вместе со всеми фламандцами крикнул:
— Да здравствует принц Оранский! На Льеж!
Однако чужеземцы, главным образом — верхнегерманцы, объявили, что они вымокли до нитки, до костей, и двигаться дальше отказываются наотрез. Напрасно принц убеждал их, что победа будет за ними, что льежцы ждут их с распростертыми объятиями, они ничего не желали слушать — расседлали коней, зажгли жаркие костры и принялись сушиться.
Взятие Льежа было отложено на завтра. Смелая переправа через Маас, осуществленная Молчаливым, привела Альбу в крайнее смятение, а тут вдруг лазутчики ему доносят, что войско Молчаливого еще не готово к походу на Льеж!
Воспользовавшись этим обстоятельством, он пригрозил Льежу и всей округе: пусть только, мол, тайные пособники принца шевельнут пальцем — он все здесь предаст огню и мечу. Испанский прихвостень епископ Герард ван Хрусбеке успел вооружить своих солдат, и когда принц, промедливший из-за верхнегерманцев, не захотевших сражаться в мокрых штанах, подошел к Льежу; то было уже поздно.
13
Секунданты, которых взяли себе Уленшпигель и Ризенкрафт, уговорились, что те будут драться пешими и, если захочет победитель, вплоть до смертельного исхода, — таковы были условия Ризенкрафта.
Местом поединка была выбрана поляна.
Ризенкрафт прямо с утра нацепил на себя все снаряжение лучника. Надел шлем с ожерельником, но без забрала, и кольчугу без рукавов. Одну из своих рубах разорвал на бинты и сунул в шлем. Взял свой арбалет из доброго арденнского дерева, колчан с тридцатью стрелами и длинный кинжал, двуручного же меча, коим обыкновенно бывали вооружены лучники, не захватил. И прибыл он на коне под боевым седлом, в украшенном перьями налобнике.
Уленшпигель снарядился как истинный рыцарь. Боевого коня заменяя ему осел. Седлом служила ему юбка девицы легкого поведения. Вместо налобника с перьями на морде осла красовалась плетушка из ивовых прутьев, украшенная стружками, трепетавшими на ветру. Позаботился он и о латах — то была его рубашка в заплатах, ибо, пояснил он, железо дорого, к стали приступу нет, а меди столько ушло за последнее время на пушки, что кролику бы на вооружение не хватило. На голове вместо шишака шишом торчал лист салата, увенчанный лебединым пером, — то был прообраз лебединой песни на тот случай, если бы Уленшпигель приказал долго жить.
Взамен легкой негнущейся шпаги Уленшпигель захватил добрую длинную толстую еловую жердь с метелкой из еловых веток на конце. Слева к седлу был приторочен деревянный нож, а справа булава, которую изображала ветка бузины с насаженной на нее репой.
Когда он, этаким образом снаряженный, прибыл на место поединка, секунданты Ризенкрафта покатились со смеху, меж тем как рожа самого Ризенкрафта оставалась непроницаемой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
— Простите его, принц! — сказали одновременно мессир Гоохстратен и Дитрих ван Схоненберг.
Прочие умильно улыбались.
И Ламме туда же:
— Ваше высочество, ваше высочество! Простите его! Сырое дерево — это же яд!
— Я его прощаю, — сказал наконец принц.
Уленшпигель несколько раз подпрыгнул, хлопнул Ламме по пузу и стал тащить его плясать.
— Прославь вместе со мною принца, избавившего меня от палок! — сказал он.
И Ламме пустился было в пляс, но ему мешало пузо.
И Уленшпигель выставил ему вина и закуски.
12
Герцог, по-прежнему не решаясь дать бой, все время пытался нанести урон Молчаливому, маневрировавшему в долине между Юлихом и Маасом и в разных местах обследовавшему реку: под Хонтом, Мехеленом, Эльсеном, Мейрсеном — везде дно реки было усеяно колышками с той целью, чтобы как можно больше людей и коней вышло у Молчаливого из строя при переправе.
Под Стокемом дно оказалось чистое. Принц приказал перейти реку. Рейтары, перейдя Маас, в боевом порядке выстроились на том берегу, прикрывая переправу со стороны епископства Льежского. Затем от берега до берега поперек реки построились в десять рядов лучники и аркебузиры, среди коих находился Уленшпигель.
Вода доходила ему до колен; несколько раз предательская волна приподнимала его вместе с лошадью.
Мимо него, привязав к шляпам пороховницы и высоко держа аркебузы, шла пехота. За пехотой двигался обоз, мушкетеры, саперы, фейерверкеры, кулеврины, двойные кулеврины, фоконы, фальконеты, серпентины, полусерпентины, двойные серпентины, мортиры, двойные мортиры, пушки, полупушки, двойные пушки и сакры — небольшие полевые орудия, поставленные на передок, запряженные, парой коней, отличавшиеся чрезвычайной подвижностью и представлявшие собой точную копию с так называемых «императорских пистолетов». Тыловой дозор составляли ландскнехты и фламандские рейтары.
Уленшпигелю страх как хотелось чего-нибудь пропустить, чтобы согреться. Рядом с ним, сидя на коне, храпел лучник Ризенкрафт — немец из Верхней Германии, высоченный, тощий и злой, и от него разило водкой. Уленшпигель поискал глазами на крупе его коня, нет ли фляжки, но оказалось, что фляжка висела у немца через плечо на бечевке, и Уленшпигель эту бечевку перерезал и с восторгом припал к фляжке.
— Дай и нам! — попросили другие лучники.
Уленшпигель исполнил их просьбу. Как скоро водка была выпита, он связал бечевку и водворил фляжку на прежнее место. Однако, вешая ее Ризенкрафту через плечо, он нечаянно задел его рукой, и тот пробудился. Первым делом немец схватил флягу, с тем чтобы подоить свою дойную коровку. Когда же он удостоверился, что коровка не дает больше молока, то пришел в неописуемую ярость.
— Разбойник! — заорал он. — Что ты сделал с моей водкой?
— Я ее выпил, — отвечал Уленшпигель. — Промокшие конники делят водку по-братски. Нехорошо быть таким жадюгой.
— Завтра же у нас будет с тобой поединок, и я изрублю тебя на куски, — объявил Ризенкрафт.
— Да, уж мы порубимся, — подхватил Уленшпигель, — напрочь головы, руки, ноги и все прочее! А с чего, это у тебя такая злющая рожа? От запора, что ли?
— От запора, — подтвердил Ризенкрафт.
— Куда же тебе драться? — подивился Уленшпигель. — Надо сперва желудок очистить.
Немец предложил, предоставив выбор наряда и верхового животного на благоусмотрение каждого, встретиться завтра же и сделать друг другу прокол с помощью коротких негнущихся шпаг.
Уленшпигель попросил дозволения заменить шпажонку палкой; немец против этого не возражал.
Между тем все войско, в том числе и лучники, перешло реку и по команде военачальников в полном боевом порядке выстроилось на том берегу.
— На Льеж! — возгласил Молчаливый.
Уленшпигель взыграл духом и вместе со всеми фламандцами крикнул:
— Да здравствует принц Оранский! На Льеж!
Однако чужеземцы, главным образом — верхнегерманцы, объявили, что они вымокли до нитки, до костей, и двигаться дальше отказываются наотрез. Напрасно принц убеждал их, что победа будет за ними, что льежцы ждут их с распростертыми объятиями, они ничего не желали слушать — расседлали коней, зажгли жаркие костры и принялись сушиться.
Взятие Льежа было отложено на завтра. Смелая переправа через Маас, осуществленная Молчаливым, привела Альбу в крайнее смятение, а тут вдруг лазутчики ему доносят, что войско Молчаливого еще не готово к походу на Льеж!
Воспользовавшись этим обстоятельством, он пригрозил Льежу и всей округе: пусть только, мол, тайные пособники принца шевельнут пальцем — он все здесь предаст огню и мечу. Испанский прихвостень епископ Герард ван Хрусбеке успел вооружить своих солдат, и когда принц, промедливший из-за верхнегерманцев, не захотевших сражаться в мокрых штанах, подошел к Льежу; то было уже поздно.
13
Секунданты, которых взяли себе Уленшпигель и Ризенкрафт, уговорились, что те будут драться пешими и, если захочет победитель, вплоть до смертельного исхода, — таковы были условия Ризенкрафта.
Местом поединка была выбрана поляна.
Ризенкрафт прямо с утра нацепил на себя все снаряжение лучника. Надел шлем с ожерельником, но без забрала, и кольчугу без рукавов. Одну из своих рубах разорвал на бинты и сунул в шлем. Взял свой арбалет из доброго арденнского дерева, колчан с тридцатью стрелами и длинный кинжал, двуручного же меча, коим обыкновенно бывали вооружены лучники, не захватил. И прибыл он на коне под боевым седлом, в украшенном перьями налобнике.
Уленшпигель снарядился как истинный рыцарь. Боевого коня заменяя ему осел. Седлом служила ему юбка девицы легкого поведения. Вместо налобника с перьями на морде осла красовалась плетушка из ивовых прутьев, украшенная стружками, трепетавшими на ветру. Позаботился он и о латах — то была его рубашка в заплатах, ибо, пояснил он, железо дорого, к стали приступу нет, а меди столько ушло за последнее время на пушки, что кролику бы на вооружение не хватило. На голове вместо шишака шишом торчал лист салата, увенчанный лебединым пером, — то был прообраз лебединой песни на тот случай, если бы Уленшпигель приказал долго жить.
Взамен легкой негнущейся шпаги Уленшпигель захватил добрую длинную толстую еловую жердь с метелкой из еловых веток на конце. Слева к седлу был приторочен деревянный нож, а справа булава, которую изображала ветка бузины с насаженной на нее репой.
Когда он, этаким образом снаряженный, прибыл на место поединка, секунданты Ризенкрафта покатились со смеху, меж тем как рожа самого Ризенкрафта оставалась непроницаемой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137