– Но большинство из них вы увидите за ленчем.
Пол с трудом мог проглотить хоть что-нибудь. Он сказал, что не голоден.
После ужина Пол встретил Вильгельма Альбрехта и Уолтера Крэбба. Крэбб, лысый и толстый, принялся описывать неудачи в ядерных исследованиях. Урсула Крэбб и Люси Альбрехт сидели рядом с мужьями, приветливо улыбаясь Полу.
Пол мог наблюдать, как Мэри беседует с Даном Фарадеем в мягком освещении гостиной. Ее шелковое платье переливалось золотом на фоне белой стены. Когда Мэри ненадолго осталась одна, он подошел к ней:
– Я пойду спать. – Его голубые глаза были очень невыразительны сейчас; он выглядел как манекен, надевший смокинг.
Мэри была задумчива.
– Как насчет того, чтобы утром прогуляться на вершину холма? – спросил он. – Можно полюбоваться видами.
Мэри колебалась.
– Ну, если ты будешь хорошо себя чувствовать, – сказала она. – Ты выглядишь усталым.
Пол отошел в тот момент, когда вернулся Дан, и скрылся в полутемном холле.
– Пол совершенно обессилел, он пошел спать, – пояснила она Дану.
– А вы не устали? – спросил ее Дан. – Может быть, вы хотите немного пройтись, полюбоваться ночным городом? Мы могли бы немного выпить в каком-нибудь ночном кафе.
– Пожалуй, я хочу немного пройтись, – ответила Мэри.
ГЛАВА 39
– Вам лучше взять меня под руку, – сказал Дан. – У меня фонарик, но эти ступени такие старые, они могли уже забыть, куда им надо нас вести.
Луч света освещал каменные ступени, которые причудливо извивались, прежде чем закончиться ровной площадкой. Вода озера блестела под лунным светом. Внизу ступеньки покрывались туманом и пропадали, как в туннеле, в листве деревьев. Мэри чувствовала влажное прикосновение листвы, она придерживала на ходу одной рукой подол своей длинной красной юбки. Другую ее руку поддерживал Дан, и она чувствовала его тепло.
Наконец за последним поворотом лестницы показался город. Они спустились по старым каменным ступеням, выдолбленным за столетия множеством ног.
Они зашли в уличное кафе.
– Вы любите красное вино? – спросил Дан. – Здесь есть прекрасные вина: например, «Чьяретто», с озера Гарда.
Мэри сказала, что любит, и когда его подали, они подняли бокалы и улыбнулись.
– За писателей, – предложил Дан.
– За всех нас, – добавила Мэри; ветер с озера обдувал ее лицо.
– Я восхищаюсь развязкой вашего романа «Для лучшего и для худшего», – сказал Дан. – Жена избавляется от мужа, мечтая быть свободной. Но ее новый возлюбленный уверен, что подчинит ее себе. Вы это придумали или это было на самом деле?
Мэри задержала дыхание и пристально посмотрела на него.
– Глупый вопрос? – спросил Дан.
– Нет, – ответила Мэри. – Но это первый вопрос, который мне задали о моем творчестве: почему я закончила книгу именно так.
Дан изобразил испуг:
– Да, ведь я и забыл, что вы у нас «новый автор». Трудно представить, что ваши книги читают, перечитывают, ими годами восхищаются, а вы не можете при этом сказать: «Эти книги написаны мною».
– И так более двадцати лет.
Оба помолчали минуту-другую, потягивая вино.
– Эта последняя сцена была для меня самой сюрпризом, – продолжала Мэри. – Но ведь вы знаете, как это случается: тяжкий труд и великое удовольствие одновременно, если вам удается дать читателям почувствовать именно то, что ощущали вы сами, вот и все.
– Вы это смогли.
– Разве это ничего более, чем тяжелый труд? – спросила Мэри. – Удовольствия сами заботятся о себе.
Дан рассмеялся, а потом они смотрели на туманные улицы, на крыши и балконы, на распахнутые ставни, на пробивающееся сквозь щели сверкание звезд и отблески воды.
– За удовольствия, – произнес Дан, наполняя бокал, и они выпили за это.
Пол снял смокинг, поставил будильник на четыре утра и лег спать в комнате с балконом. Сквозь стекла балконной двери светила луна, и в его мозгу медленно всплывали воспоминания об отцовской ферме, о старом доме, где они жили с Сандрой и с ее лающими собаками. Когда ей удавалось продать щенка, они покупали себе еду… запах этого дома! Он проникал в пищу, в его одежду, а он должен был бодрствовать всю ночь, пытаясь сосредоточиться и закончить свои тезисы. Он пил и пил, пока, наконец, Сандра не стала его пилить за это так, что он ударил ее. Она покатилась по ступенькам, издавая такие неистовые крики, от которых сотрясался дом. Он все время удивлялся, снова и снова прокручивал эту сцену в голове, как могла такая маленькая женщина издавать при падении такие жуткие звуки. Она потом сразу же успокоилась и никогда не произнесла ни слова упрека вообще ни слова больше. Год за годом она сидела в своей опрятной комнате, в одной из многих таких же опрятных комнат в большом здании возле Бостона.
Пол вскрикнул и вскочил с кровати. Луна теперь светила далеко вверху, над горами и озером.
Полночь. Пол надел джинсы, рубашку и тапочки. Он побродил взад и вперед по комнатам. Взад и вперед. Где же Мэри?.. Она ведь не могла еще кому-то рассказать…
Пол выругался. Ему ужасно хотелось выпить. Глоток виски. Он хотел всего один глоток. Он спустился в бар.
Несколько ламп освещали большую, просторную комнату. Служащих не было. Но тут какой-то человек вышел из покачивающейся двери и, кажется, понял, что сказал ему Пол. «Американское виски». Человек взял бутылку, поставил стакан на стойку бара, откупорил бутылку, а потом исчез.
Пол вышел сквозь балконные двери на террасу. Совсем один под звездным небом, он пил виски и шептал Рэнделу Элиоту: «Во имя славы, которую ты заслужил – а она у тебя была, – я должен, клянусь Богом…» Величие Рэндела спасало его работу, давало ему замысел книги, привело его в Париж, потом в Лондон, а теперь – на лунную террасу на озеро Комо. Пол осушил свою рюмку во имя гениев мировой литературы и их друзей, которые сражаются за них. Совсем один, в неясном свете сада вокруг виллы, Пол громко рассмеялся.
Дан и Мэри вышли из кафе, когда огни погасли и официант стал собирать стулья. Они брели вдоль берега, и Дан рассказывал о своем первом романе. Серебристые волны колыхали лодки у причала. Мэри отвечала на его вопросы о своих книгах – ее книгах!
– Я месяцами читала литературу о второй мировой войне для своего второго романа… я даже переписала фолкнеровскую охоту на медведя…
– Да, точно, – сказал Дан. – Я делал так же: брал сцену откуда-нибудь и как бы разбирал ее, используя ее плоть, ее запах.
Глаза Мэри сияли.
– Как ткачихи племени Навахо: вы знаете, что, когда они берут одеяла у белого человека, они распускают их, чтобы использовать пряжу для своего собственного вязания?
– Превосходно. Это именно так. Чья-нибудь пряжа всегда есть в твоей собственной ткани.
В городе было темно, они шли по мощеным улицам. Мэри едва улавливала лунный свет сквозь тени железных решеток оград.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Пол с трудом мог проглотить хоть что-нибудь. Он сказал, что не голоден.
После ужина Пол встретил Вильгельма Альбрехта и Уолтера Крэбба. Крэбб, лысый и толстый, принялся описывать неудачи в ядерных исследованиях. Урсула Крэбб и Люси Альбрехт сидели рядом с мужьями, приветливо улыбаясь Полу.
Пол мог наблюдать, как Мэри беседует с Даном Фарадеем в мягком освещении гостиной. Ее шелковое платье переливалось золотом на фоне белой стены. Когда Мэри ненадолго осталась одна, он подошел к ней:
– Я пойду спать. – Его голубые глаза были очень невыразительны сейчас; он выглядел как манекен, надевший смокинг.
Мэри была задумчива.
– Как насчет того, чтобы утром прогуляться на вершину холма? – спросил он. – Можно полюбоваться видами.
Мэри колебалась.
– Ну, если ты будешь хорошо себя чувствовать, – сказала она. – Ты выглядишь усталым.
Пол отошел в тот момент, когда вернулся Дан, и скрылся в полутемном холле.
– Пол совершенно обессилел, он пошел спать, – пояснила она Дану.
– А вы не устали? – спросил ее Дан. – Может быть, вы хотите немного пройтись, полюбоваться ночным городом? Мы могли бы немного выпить в каком-нибудь ночном кафе.
– Пожалуй, я хочу немного пройтись, – ответила Мэри.
ГЛАВА 39
– Вам лучше взять меня под руку, – сказал Дан. – У меня фонарик, но эти ступени такие старые, они могли уже забыть, куда им надо нас вести.
Луч света освещал каменные ступени, которые причудливо извивались, прежде чем закончиться ровной площадкой. Вода озера блестела под лунным светом. Внизу ступеньки покрывались туманом и пропадали, как в туннеле, в листве деревьев. Мэри чувствовала влажное прикосновение листвы, она придерживала на ходу одной рукой подол своей длинной красной юбки. Другую ее руку поддерживал Дан, и она чувствовала его тепло.
Наконец за последним поворотом лестницы показался город. Они спустились по старым каменным ступеням, выдолбленным за столетия множеством ног.
Они зашли в уличное кафе.
– Вы любите красное вино? – спросил Дан. – Здесь есть прекрасные вина: например, «Чьяретто», с озера Гарда.
Мэри сказала, что любит, и когда его подали, они подняли бокалы и улыбнулись.
– За писателей, – предложил Дан.
– За всех нас, – добавила Мэри; ветер с озера обдувал ее лицо.
– Я восхищаюсь развязкой вашего романа «Для лучшего и для худшего», – сказал Дан. – Жена избавляется от мужа, мечтая быть свободной. Но ее новый возлюбленный уверен, что подчинит ее себе. Вы это придумали или это было на самом деле?
Мэри задержала дыхание и пристально посмотрела на него.
– Глупый вопрос? – спросил Дан.
– Нет, – ответила Мэри. – Но это первый вопрос, который мне задали о моем творчестве: почему я закончила книгу именно так.
Дан изобразил испуг:
– Да, ведь я и забыл, что вы у нас «новый автор». Трудно представить, что ваши книги читают, перечитывают, ими годами восхищаются, а вы не можете при этом сказать: «Эти книги написаны мною».
– И так более двадцати лет.
Оба помолчали минуту-другую, потягивая вино.
– Эта последняя сцена была для меня самой сюрпризом, – продолжала Мэри. – Но ведь вы знаете, как это случается: тяжкий труд и великое удовольствие одновременно, если вам удается дать читателям почувствовать именно то, что ощущали вы сами, вот и все.
– Вы это смогли.
– Разве это ничего более, чем тяжелый труд? – спросила Мэри. – Удовольствия сами заботятся о себе.
Дан рассмеялся, а потом они смотрели на туманные улицы, на крыши и балконы, на распахнутые ставни, на пробивающееся сквозь щели сверкание звезд и отблески воды.
– За удовольствия, – произнес Дан, наполняя бокал, и они выпили за это.
Пол снял смокинг, поставил будильник на четыре утра и лег спать в комнате с балконом. Сквозь стекла балконной двери светила луна, и в его мозгу медленно всплывали воспоминания об отцовской ферме, о старом доме, где они жили с Сандрой и с ее лающими собаками. Когда ей удавалось продать щенка, они покупали себе еду… запах этого дома! Он проникал в пищу, в его одежду, а он должен был бодрствовать всю ночь, пытаясь сосредоточиться и закончить свои тезисы. Он пил и пил, пока, наконец, Сандра не стала его пилить за это так, что он ударил ее. Она покатилась по ступенькам, издавая такие неистовые крики, от которых сотрясался дом. Он все время удивлялся, снова и снова прокручивал эту сцену в голове, как могла такая маленькая женщина издавать при падении такие жуткие звуки. Она потом сразу же успокоилась и никогда не произнесла ни слова упрека вообще ни слова больше. Год за годом она сидела в своей опрятной комнате, в одной из многих таких же опрятных комнат в большом здании возле Бостона.
Пол вскрикнул и вскочил с кровати. Луна теперь светила далеко вверху, над горами и озером.
Полночь. Пол надел джинсы, рубашку и тапочки. Он побродил взад и вперед по комнатам. Взад и вперед. Где же Мэри?.. Она ведь не могла еще кому-то рассказать…
Пол выругался. Ему ужасно хотелось выпить. Глоток виски. Он хотел всего один глоток. Он спустился в бар.
Несколько ламп освещали большую, просторную комнату. Служащих не было. Но тут какой-то человек вышел из покачивающейся двери и, кажется, понял, что сказал ему Пол. «Американское виски». Человек взял бутылку, поставил стакан на стойку бара, откупорил бутылку, а потом исчез.
Пол вышел сквозь балконные двери на террасу. Совсем один под звездным небом, он пил виски и шептал Рэнделу Элиоту: «Во имя славы, которую ты заслужил – а она у тебя была, – я должен, клянусь Богом…» Величие Рэндела спасало его работу, давало ему замысел книги, привело его в Париж, потом в Лондон, а теперь – на лунную террасу на озеро Комо. Пол осушил свою рюмку во имя гениев мировой литературы и их друзей, которые сражаются за них. Совсем один, в неясном свете сада вокруг виллы, Пол громко рассмеялся.
Дан и Мэри вышли из кафе, когда огни погасли и официант стал собирать стулья. Они брели вдоль берега, и Дан рассказывал о своем первом романе. Серебристые волны колыхали лодки у причала. Мэри отвечала на его вопросы о своих книгах – ее книгах!
– Я месяцами читала литературу о второй мировой войне для своего второго романа… я даже переписала фолкнеровскую охоту на медведя…
– Да, точно, – сказал Дан. – Я делал так же: брал сцену откуда-нибудь и как бы разбирал ее, используя ее плоть, ее запах.
Глаза Мэри сияли.
– Как ткачихи племени Навахо: вы знаете, что, когда они берут одеяла у белого человека, они распускают их, чтобы использовать пряжу для своего собственного вязания?
– Превосходно. Это именно так. Чья-нибудь пряжа всегда есть в твоей собственной ткани.
В городе было темно, они шли по мощеным улицам. Мэри едва улавливала лунный свет сквозь тени железных решеток оград.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82