К стене кнопками был приколот плакат с текстом «Четырех перемен» Гарри Снайдера. С ним контрастировало старинное изображение рыбацкого судна, бившегося в волнах на фоне черного, ощетиненного скалами мыса Горн. В углу стоял старинный металлический сейф с надписью на дверце: «Вильям Стром и Ко. Торговля лесом».
Моя спутница присела на угол стола возле телефона, предоставив мне удобное вертящееся кресло. Вблизи я чувствовал запах ее тела, он был приятным, хотя слегка неживым, словно запах сухих листьев. Меня волновало странное любопытство, мучит ли ее по-прежнему та страсть, по приказу которой она когда-то взбиралась с Лео Броудхастом к домику наверху каньона? Она увидела вопрос в моих глазах, но ошиблась, толкуя его. А может, не так уж и ошиблась...
— Я не такая уж сумасшедшая, как вам кажется, мистер. Раза два меня посещали мистические видения, и я знаю, что каждая ночь — это первая ночь вечности.
— А как быть с днями?
— Лучшие вещи я делаю ночью, — коротко ответила она.
— Я слыхал...
Она хватала на лету, а потому вскинулась:
— Вам что-то наговорила Марта...
— Она говорила о вас с глубоким почтением. Говорила, что вы спасли ей жизнь, когда она была молоденькой девушкой...
Это было ей приятно, но она не сменила темы.
— Вы знаете о моем романе с Лео Броудхастом. В противном случае, вы не произнесли бы этого имени.
— Я только объяснил, кто такой малыш...
— Видно у меня начинается паранойя...
— Возможно, самую малость... Это следствие одинокой жизни...
— Откуда вам это известно, доктор?
— Я не доктор, я лишь пациент. Моя жизнь также одинока...
— По собственной воле?
— Нет, это была не моя воля. Меня не выдержала жена. И я уже смирился с этим.
— Я тоже. Я полюбила одиночество, — заявила она без достаточной уверенности. — Временами я рисую ночь напролет. Мои художества не требуют дневного света. Я не рисую того, что отражает свет. Я изображаю состояния духа.
Перед моими глазами всплыли картины на стенах ее комнаты. Они скорее напоминали тяжелые контузии и открытые раны...
— Марта вам не говорила, что Джерри получил травму? Кажется, у него сломана рука...
На ее выразительном лице отразилась боль.
— Где он может быть?
— В дороге. Если, конечно, не нашел себе лучшего убежища...
— От чего он, собственно, скрывается?
— Вам это должно быть известно лучше, чем мне.
Она покачала головой.
— Я не видела его пятнадцать лет...
— Почему?
Она так развела руками, словно мне все о ней было известно. Это был жест женщины, отдавшей больше времени раздумьям и фантазиям, чем разговорам и действиям.
— Мой муж... мой бывший муж так и не простил мне Леона...
— Мне очень интересно, что могло случиться с Леоном...
— Мне также. Я поехала в Рено, чтобы развестись, он должен был приехать ко мне туда. Но так и не появился. Просто-напросто цинично пустил меня по ветру... — она говорила это легким, хотя и не лишенным горечи, тоном, как о чем-то давно перегоревшем. — Я не видала его с тех пор, как покинула Санта-Терезу.
— Куда же он поехал?
— Откуда мне знать? Я не получала от него никаких известий.
— Похоже, он уехал за границу...
— Откуда вы знаете?
— От Марты. Она утверждает, что ей сказали это вы.
Это слегка сбило ее.
— Возможно, я и говорила что-то такое... Лео часто обещал увезти меня на Таити или на Гавайи...
— Обещаниями он не ограничился. Насколько мне известно, он забронировал два места на английском судне, шедшем через Ванкувер в Гонолулу. Корабль назывался «Свенси Кастл» и отплыл из Сан-Франциско около 6 июня 1955 года.
— И Лео отплыл на нем?
— Во всяком случае выкупил билеты. Вас не было с ним?
— Нет. В это время я уже, по меньшей мере, неделю была в Рено. Видно, он уехал с другой женщиной...
— Или один, — заметил я.
— О, нет! Лео не выносил одиночества. Кто-то должен был находиться при нем, чтобы он чувствовал, что живет. Собственно, это и было одним из поводов к тому, что я вернулась сюда, когда он меня бросил. Я хотела доказать себе, что смогу жить одна, что не испытываю в нем необходимости. Я родилась в этом доме, — она говорила так, словно все пятнадцать лет ожидала слушателя. — Это дом моего деда. Я воспитывалась здесь, у бабушки, когда моя матушка умерла. Это целое событие — такое возвращение в дом своего детства, одновременно интригующее и поражающее! Я чувствовала, что я невероятно молода и в то же время невероятно стара. Словно дух этого дома...
«Похоже на то, — подумал я. — В этом старомодном длинном платье, одновременно юная и древняя, внучка и бабка в одном лице, не лишенная шизофренического налета...» Она нервно встряхнулась, недовольная собой.
— Я совсем вас заговорила! Наверное, это жутко тоскливо!
— Ничуть! Меня интересует Лео. Я немного знаю о Нем. — Честно говоря, я тоже. Года два я засыпала с мыслью о нем и просыпалась в надежде увидеть его сегодня... А потом вдруг поняла, что совершенно не знаю его. Все в нем было внешним, вы понимаете?
— Не слишком...
— Ну, ведь вы знаете! Я хочу сказать, что у него не было внутренней жизни. Он был человеком действия — и это все. Весь он выражался в действии.
— В каком действии?
— Во время войны он участвовал в девяти или десяти десантах на Тихом океане. После войны выступал в регатах, играл в теннис, в поло...
— Немного же времени у него оставалось для женщин...
— Ему не требовалось много времени, — с терпкой иронией ответила она.
— Таким как он, мужчинам без внутреннего мира, это не нужно. Я понимаю, это похоже на ревность и обиду, но на самом деле все совсем не так. Я любила Леона, может, и сейчас люблю. Не знаю, что бы я делала, появись он сейчас на пороге...
Она глянула на дверь.
— А это возможно?
Она качнула головой.
— Я даже не знаю, жив ли он...
— У вас есть повод думать, что его нет в живых?
— Нет... Но я часто убеждала себя, что он мертв, чтобы легче перенести все это. Он ведь даже не позвонил мне в Рено...
— Для вас это было ударом?
— Я проплакала всю зиму. Но забилась сюда и как-то выстояла. Теперь моя жизнь словно проходит на экране...
— Вы никогда не чувствуете себя одинокой, мисс?
Она твердо глянула на меня, словно проверяя, не собираюсь ли я случайно ввалиться в ее жизнь. Видимо, убедилась, что не собираюсь, потому что ответила:
— Я всегда чувствую себя одинокой. По крайней мере, так было, пока я не научилась жить в одиночестве. Вы поймете, что я хочу сказать, ведь вы тоже одиноки. Эдакое вечное сожаление о самой себе, когда винить во всем можно только себя...
— Это мне знакомо, — подтвердил я, чтобы иметь возможность вернуться к разговору о ее замужестве, казавшемся мне зерном проблемы. — Почему вы ушли от мужа, мисс?
— Между нами все было кончено...
— Вы не тосковали по мужу или по сыну?
— По Брайану — нет. Он был груб со мной, этого я не могла простить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Моя спутница присела на угол стола возле телефона, предоставив мне удобное вертящееся кресло. Вблизи я чувствовал запах ее тела, он был приятным, хотя слегка неживым, словно запах сухих листьев. Меня волновало странное любопытство, мучит ли ее по-прежнему та страсть, по приказу которой она когда-то взбиралась с Лео Броудхастом к домику наверху каньона? Она увидела вопрос в моих глазах, но ошиблась, толкуя его. А может, не так уж и ошиблась...
— Я не такая уж сумасшедшая, как вам кажется, мистер. Раза два меня посещали мистические видения, и я знаю, что каждая ночь — это первая ночь вечности.
— А как быть с днями?
— Лучшие вещи я делаю ночью, — коротко ответила она.
— Я слыхал...
Она хватала на лету, а потому вскинулась:
— Вам что-то наговорила Марта...
— Она говорила о вас с глубоким почтением. Говорила, что вы спасли ей жизнь, когда она была молоденькой девушкой...
Это было ей приятно, но она не сменила темы.
— Вы знаете о моем романе с Лео Броудхастом. В противном случае, вы не произнесли бы этого имени.
— Я только объяснил, кто такой малыш...
— Видно у меня начинается паранойя...
— Возможно, самую малость... Это следствие одинокой жизни...
— Откуда вам это известно, доктор?
— Я не доктор, я лишь пациент. Моя жизнь также одинока...
— По собственной воле?
— Нет, это была не моя воля. Меня не выдержала жена. И я уже смирился с этим.
— Я тоже. Я полюбила одиночество, — заявила она без достаточной уверенности. — Временами я рисую ночь напролет. Мои художества не требуют дневного света. Я не рисую того, что отражает свет. Я изображаю состояния духа.
Перед моими глазами всплыли картины на стенах ее комнаты. Они скорее напоминали тяжелые контузии и открытые раны...
— Марта вам не говорила, что Джерри получил травму? Кажется, у него сломана рука...
На ее выразительном лице отразилась боль.
— Где он может быть?
— В дороге. Если, конечно, не нашел себе лучшего убежища...
— От чего он, собственно, скрывается?
— Вам это должно быть известно лучше, чем мне.
Она покачала головой.
— Я не видела его пятнадцать лет...
— Почему?
Она так развела руками, словно мне все о ней было известно. Это был жест женщины, отдавшей больше времени раздумьям и фантазиям, чем разговорам и действиям.
— Мой муж... мой бывший муж так и не простил мне Леона...
— Мне очень интересно, что могло случиться с Леоном...
— Мне также. Я поехала в Рено, чтобы развестись, он должен был приехать ко мне туда. Но так и не появился. Просто-напросто цинично пустил меня по ветру... — она говорила это легким, хотя и не лишенным горечи, тоном, как о чем-то давно перегоревшем. — Я не видала его с тех пор, как покинула Санта-Терезу.
— Куда же он поехал?
— Откуда мне знать? Я не получала от него никаких известий.
— Похоже, он уехал за границу...
— Откуда вы знаете?
— От Марты. Она утверждает, что ей сказали это вы.
Это слегка сбило ее.
— Возможно, я и говорила что-то такое... Лео часто обещал увезти меня на Таити или на Гавайи...
— Обещаниями он не ограничился. Насколько мне известно, он забронировал два места на английском судне, шедшем через Ванкувер в Гонолулу. Корабль назывался «Свенси Кастл» и отплыл из Сан-Франциско около 6 июня 1955 года.
— И Лео отплыл на нем?
— Во всяком случае выкупил билеты. Вас не было с ним?
— Нет. В это время я уже, по меньшей мере, неделю была в Рено. Видно, он уехал с другой женщиной...
— Или один, — заметил я.
— О, нет! Лео не выносил одиночества. Кто-то должен был находиться при нем, чтобы он чувствовал, что живет. Собственно, это и было одним из поводов к тому, что я вернулась сюда, когда он меня бросил. Я хотела доказать себе, что смогу жить одна, что не испытываю в нем необходимости. Я родилась в этом доме, — она говорила так, словно все пятнадцать лет ожидала слушателя. — Это дом моего деда. Я воспитывалась здесь, у бабушки, когда моя матушка умерла. Это целое событие — такое возвращение в дом своего детства, одновременно интригующее и поражающее! Я чувствовала, что я невероятно молода и в то же время невероятно стара. Словно дух этого дома...
«Похоже на то, — подумал я. — В этом старомодном длинном платье, одновременно юная и древняя, внучка и бабка в одном лице, не лишенная шизофренического налета...» Она нервно встряхнулась, недовольная собой.
— Я совсем вас заговорила! Наверное, это жутко тоскливо!
— Ничуть! Меня интересует Лео. Я немного знаю о Нем. — Честно говоря, я тоже. Года два я засыпала с мыслью о нем и просыпалась в надежде увидеть его сегодня... А потом вдруг поняла, что совершенно не знаю его. Все в нем было внешним, вы понимаете?
— Не слишком...
— Ну, ведь вы знаете! Я хочу сказать, что у него не было внутренней жизни. Он был человеком действия — и это все. Весь он выражался в действии.
— В каком действии?
— Во время войны он участвовал в девяти или десяти десантах на Тихом океане. После войны выступал в регатах, играл в теннис, в поло...
— Немного же времени у него оставалось для женщин...
— Ему не требовалось много времени, — с терпкой иронией ответила она.
— Таким как он, мужчинам без внутреннего мира, это не нужно. Я понимаю, это похоже на ревность и обиду, но на самом деле все совсем не так. Я любила Леона, может, и сейчас люблю. Не знаю, что бы я делала, появись он сейчас на пороге...
Она глянула на дверь.
— А это возможно?
Она качнула головой.
— Я даже не знаю, жив ли он...
— У вас есть повод думать, что его нет в живых?
— Нет... Но я часто убеждала себя, что он мертв, чтобы легче перенести все это. Он ведь даже не позвонил мне в Рено...
— Для вас это было ударом?
— Я проплакала всю зиму. Но забилась сюда и как-то выстояла. Теперь моя жизнь словно проходит на экране...
— Вы никогда не чувствуете себя одинокой, мисс?
Она твердо глянула на меня, словно проверяя, не собираюсь ли я случайно ввалиться в ее жизнь. Видимо, убедилась, что не собираюсь, потому что ответила:
— Я всегда чувствую себя одинокой. По крайней мере, так было, пока я не научилась жить в одиночестве. Вы поймете, что я хочу сказать, ведь вы тоже одиноки. Эдакое вечное сожаление о самой себе, когда винить во всем можно только себя...
— Это мне знакомо, — подтвердил я, чтобы иметь возможность вернуться к разговору о ее замужестве, казавшемся мне зерном проблемы. — Почему вы ушли от мужа, мисс?
— Между нами все было кончено...
— Вы не тосковали по мужу или по сыну?
— По Брайану — нет. Он был груб со мной, этого я не могла простить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60