– А в моих – делает.
– Но ты ещё не все человечество. Однако мы отвлеклись. Если человек делает неприемлемые для его социальной среды вещи, то это позорно. Хотя для иного пола, страны или профессии это может быть и не так.
– Так чем же он вафлист, ваш Коррада?
– Он не мой, это во-первых. Во-вторых, я ляпнул не подумав, потому что доказательств моим словам у меня нет. Будь он здесь – имел бы право призвать меня к ответу за такое. А в-третьих – это ругательство считается грязным и я был не прав, брякнув его при тебе. Извини и забудь.
– Ну а все-таки, что оно означает?
– То, что мужчина противоестественным и вдобавок изощрённым способом исполняет женскую роль в присутствии другого мужчины. Раз-два-три – харе-харо на этом. Лучше расскажи о себе, а то я все болтаю да болтаю…
Анна вновь подобралась и замерла отчуждённо.
– Нечего рассказывать. В школе не учусь, в церковь не хожу.
– Так небось и на исповедь не ходишь?
– И на исповедь не хожу, да-а. За это гореть мне вечно в аду, разглядывая надпись.
– Какую ещё надпись?
– Книги надо читать, а не газеты со спортом. В переводе с латыни это звучит: «Оставь надежду всяк сюда входящий!» Наверное, с восклицательным знаком.
– Единица с минусом тебе. Кол осиновый в дневник и серые мозговые клетки.
– За что же так страшно?
– За лень и тугодумство. В одной фразе три обалденных ошибки. Не всякий большой спортсмен такого достигнет с одной попытки.
– Ну, во-первых, это фраза не моя…
– Это даже не ошибка, мы её не считаем. У Вергилия с Данте своя голова была, а у тебя своя должна быть. С чего бы это черти изъяснялись по-латыни? Это что, их родовой язык?
– При чем тут…
– «Оставь надежду…» – перевод с латыни, ты сказала, условно обозначив реальностью художественное произведение, вроде как задала игру. Так?
– Допустим.
– Логично предположить, что латынь этой фразы – тоже перевод с некоего всем понятного жаргона, иначе неграмотный дакота и бушмен так и попрутся туда, не оставляя надежды. Логично?
– Странная у вас логика… Но в рамках, гм, игры – логично.
– Это раз. Второе: данная вывеска вовсе не в аду висит, Анна. Могла бы это и сама понять, без подсказок.
– А где же? В раю, что ли, ей висеть?
– Именно. Соображаешь. Если в рай попал – все. Финиш. Арфы, яблоки – и навсегда. Миллион лет пройдёт, миллиард – одно и то же, без перемен и надежды на перемены. Без выхода.
– У вас очень вульгарные представления о радостях рая. Может быть, это непрерывное переживание удовольствия…
– От чего? От жратвы, интеллектуальных свершений, музыки или кайфа по героиновому типу?
– Опять же вульгарно… Ну, допустим, от созерцания престола Господня…
– Без Господа на нем?
– Иногда и с Господом… – Анну не на шутку заинтересовал диковинный богохульный разговор. Родители её не были религиозны, но никогда не позволяли себе выпадов против любой из распространённых в мире религий…
– Стало быть, бо2льшую часть вечности праведники будут проводить время в мучительном ожидании, пока их безгрешным взглядам не представится заполненный престол? В то время как всевышнему будет в основном не до них: куда любопытнее играть со своим извечным врагом в живые шахматы, где вместо пешек и ферзей – человеческие души… Им даже молиться, то есть обращаться с просьбами к богу, за нас, погрязших в страстях и пороках, не положено. Угодник там, простой ли праведник – протекция, знаешь ли, в раю неуместна… А мучительное ожидание – это уже не рай…
– Какой глупый разговор у нас получается…
– Дядя Стив… Это моё имя для тебя.
– С каких пор вы попали ко мне в дядюшки?
– А как ещё? Придумай сама, коли так, чтобы не слишком официально выходило. Да, это ничего, что я без спроса твою притолоку спиной подпираю?
– Проходите, садитесь в нянечкино кресло, раз её нет… Ладно, пусть будет дядя Стив, если вам угодно… – Анна сама не заметила, как развернула коляску к креслу и подкатила поближе. – А в-третьих?
– Что – в-третьих?
– Третья моя «ошибка»?
– А… В аду тоже висит табличка, но надпись там иная, чем пересказал этот фармазон Вергилий…
– Да? И какая же там надпись?
– «В бога мы верим».
Анна помолчала десяток секунд, совсем сбитая с толку, вдруг поняла и залилась безудержным смехом. Потом она внезапно вспомнила, что в этой жизни её ничто уже не может радовать, сделала серьёзное лицо. И когда победа над собой была почти в руках – не выдержала, прыснула в ладонь и засмеялась вновь…
Дверь осторожно приоткрылась, и Гек увидел обеспокоенную улыбку Луизы.
– Я не помешала?… У меня все готово, прошу к столу…
– Один момент… Мы с Анной докончим сложнейший философский диспут и идём… За ней последний удар… Ребёнок собирается с мыслями.
Луиза сама увидела лицо своей дочери, отчётливо поняла, что истерикой и не пахнет, и изумилась. Но, поймав взгляд Ларея, сориентировалась мгновенно.
– Моя плита! Сейчас все сгорит! Жду вас внизу, и не дай бог остынет!… – Луиза легко побежала вниз, а Гек, поймав момент, когда Анна наконец отсмеялась, откашлялся.
– Ёлки-моталки! Ужин готов, а мы к утешениям так и не приступили. Это ты мне, Анна, зубы заговорила средневековой поэзией… Невероятные запахи!. У тебя уже отделяются соки?
– Какие ещё соки?
– Желудочные.
Анна опять подозрительно зафыркала, полезла в кармашек платья за носовым платком.
– Я не голодна. И вообще не люблю есть…
– Это очень хорошо. Тогда так с нами посиди, за компанию. А за твоей порцией я отечески присмотрю. Лично. Пойдём же скорее, такого острого приступа аппетита я с тюрьмы не испытывал. У меня ощущение, что я готов съесть кресло твоей нянюшки…
– Ещё бы, не кто-нибудь – мама готовила! – В голосе Анны слышалась явная гордость за маму. – А вы что, были в тюрьме?
– Увы. И лучше туда не попадать, вот тебе мой совет. Но будто ты не знала?…
– А…
– Не люблю вспоминать, – перебил её Гек, – но если доведётся, а некоторым любопытным очень уж подопрёт – что-нибудь да расскажу. Замечу лишь: если бы не твой гениальный папа, мне бы совсем кисло пришлось. Двинулись? Тебе, наверное, помочь надо?
– Нет, я сама справляюсь. И по лестнице могу, и вон там в углу платформа, видите? Она как лифт работает. Вы идите, я только в туалет скатаю…
Уселись в столовой, «по-парадному». По совету Гека Луиза, чтобы не бегать то и дело на кухню, отбросила условности этикета и подала на стол все сразу – и закуски, и горячее. Гек так аппетитно и споро принялся управляться со всеми видами пищи, что и Анна не выдержала, положила на тарелочку рыбного салата, потом добавила ещё – и пошёл пир горой. Присутствовало и вино, белое и красное, неизвестных Геку марок, но он отказался, попросив взамен лимонаду, поскольку привык запивать им проглоченные куски. Луиза пила белое вино и за весь обед одолела едва ли половину бокала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248