- Скажите ему, доктор.
Каррерас чуть обернулся, злобно выругался и резко метнулся обратно. Соображал он быстро, действовал еще быстрее - старый трюк он разгадал мгновенно. Все, что он нам предоставил, какая-то жалкая доля секунды, в течение которой я не успел даже как следует взяться за молоток. И теперь он был готов меня убить.
Но нажать на спусковой крючок он не успел. Сьюзен ждала этого шанса, она чувствовала, что я подвожу к нему дело. Она бросила фонарь и рванулась к Каррерасу в тот самый миг, когда он начал поворачиваться, а между ними было всего три фута. И вот она уже отчаянно вцепилась в его правую руку и навалилась на нее всем телом, пытаясь наклонить ее вниз. Я конвульсивно выбросил свою правую руку из-за спины и с размаху метнул двухфунтовый молоток прямо в голову Каррерасу, вложив в этот бросок все свои силы, всю ненависть и злость.
Он увидел летящий снаряд. Левая рука его с фонарем была высоко поднята, готовая обрушиться сзади на беззащитную шею Сьюзен. Он резко наклонил голову и инстинктивно заслонился левой. Молоток с огромной силой ударил его под локоть, фонарь взлетел в воздух, и трюм погрузился в абсолютный мрак. Куда отлетел молоток, я не знал - тяжелый контейнер заскрежетал по полу как раз в этот момент, и я не слышал, как он упал.
Контейнер остановился, и в неожиданной секундной тишине стали слышны звуки борьбы и тяжелое дыхание. Я медленно поднялся на ноги, левая нога была практически бесполезна, хотя, возможно, эта медлительность была лишь впечатлением. Страх, когда он достаточно силен, обладает любопытным эффектом замедления течения времени. А я боялся. Я боялся за Сьюзен. Каррерас в тот момент для меня существовал только как источник угрозы для нее. Только Сьюзен: он был крепкий, здоровый мужик, он мог одним движением свернуть ей шею, убить ее одним толчком.
Я услышал ее крик, крик боли и ужаса. Тишина на мгновение, тяжелый глухой шлепок падающих тел, снова сдавленный крик Сьюзен, и опять тишина.
Их там не было. Когда я добрался до того места, где они начали борьбу, их уже там не было. Секунду стоял озадаченный, в кромешной темноте. Потом нащупал рукой трехфутовую перегородку и вдруг догадался: в борьбе на качающейся палубе они наткнулись на нее и опрокинулись на дно трюма. Я перемахнул через перегородку, не успев даже подумать, что делаю; со свайкой боцмана в руке, острое, как иголка, шило выдвинуто, стопор защелкнут.
Я споткнулся, приземлившись на левую ногу, упал на колени и нащупал чью-то голову и волосы. Длинные волосы. Сьюзен. Отполз в сторону и как раз успел подняться на ноги, когда он двинулся на меня. Не попятился, не постарался избежать соприкосновения со мной в этом мраке. Он двинулся на меня. Это означало, что пистолет он потерял.
Мы свалились на пол вместе, вцепившись друг в друга, лягаясь и бодаясь. Раз, два, еще и еще попадал он мне в грудь и в бок короткими, мощными ударами, грозившими сокрушить мне ребра. Но я их почти не чувствовал. Он был силен, невероятно силен, но при всей его силе, даже не будь у него парализована левая рука, в эту ночь он не мог спастись.
Я хрюкнул от болезненного удара, а Каррерас вскрикнул в агонии, когда рукоятка ножа Макдональда плотно уткнулась в его грудную кость. Я выдернул нож и ударил опять. И опять. И опять. После четвертого удара он больше не кричал.
Каррерас умирал тяжело. Он теперь перестал меня молотить, правая рука его обхватила мою шею, и с каждым моим ударом удушающая сила возрастала. И вся эта конвульсивная сила умирающего в агонии человека была приложена к тому месту, по которому меня так неласково огрели мешком с песком. Боль, нестерпимая боль, в глазах вспыхнули и принялись плясать какие-то острые колючие огоньки, шея вот-вот должна была переломиться. Я ударил снова. И тут нож выпал у меня из руки.
Когда я пришел в себя, в висках гулко стучала кровь, голова готова была расколоться, легкие судорожно ловили воздух, которого почему-то было слишком мало. Я задыхался, меня как будто медленно, но верно душили.
Постепенно сообразил, в чем дело. Меня действительно душили, рука мертвеца, застывшая в напряжении, по-прежнему сжимала шею. Без сознания я провалялся не больше минуты. Обеими руками ухватился за его запястье и сумел разорвать это смертельное объятие. Полминуты, а то и больше я лежал, вытянувшись на полу. Сердце в груди стучало, как маятник, широко открытый рот жадно ловил воздух, к горлу подступала тошнота, а какой-то далекий настойчивый голос тихо, но упрямо бубнил где-то в уголке сознания: ты должен встать, ты должен встать.
И вдруг до меня дошло. Я же лежал на дне трюма, а огромные контейнеры продолжали скользить и сталкиваться вокруг меня, влекомые качкой "Кампари".
Встав на колени, порылся в кармане, нашел фонарик Марстона и зажег его. Он все еще работал. Луч упал на Каррераса, и я успел только заметить, что его рубашка залита кровью, прежде чем невольно отвел фонарь. Меня едва не стошнило.
Сьюзен лежала на боку около перегородки. Глаза ее, потускневшие от страха и боли, были открыты.
- Кончено дело, - я с трудом узнал свой голос. - Теперь все, - она кивнула и попыталась улыбнуться. - Вам нельзя здесь оставаться, - продолжал я. - Быстро на ту сторону!
Я встал, подхватил ее под руки и приподнял. Она не сопротивлялась, но неожиданно вскрикнула и обмякла у меня в руках. Но я не дал ей упасть, перенес через перегородку и мягко положил на другой стороне. Она лежала там в луче моего фонаря, на боку, раскинув руки. Левая рука ниже локтя изогнулась под немыслимым углом. Сломана, вне всякого сомнения. Сломана. Когда они с Каррерасом перевалились через перегородку, она, должно быть, оказалась внизу. На руку ее обрушился груз двух падающих тел, и она не выдержала. Тут я ничего поделать не мог. Во всяком случае, сейчас. Я переключился на Тони Каррераса.
Оставлять его там нельзя. Это я понимал прекрасно. Когда Мигель Каррерас узнает об исчезновении сына, он велит обшарить весь "Кампари". Мне необходимо было от него избавиться, но в трюме этого не сделать. Существовало единственное место, где я мог надежно, безвозвратно и без малейшего риска спрятать тело Тони Каррераса - море.
Он весил, по меньшей мере, килограммов восемьдесят. Узкая вертикальная железная лестница была, по меньшей мере, в тридцать футов высотой; я ослаб от потери крови и просто от физического перенапряжения, у меня в наличии имелась всего одна путевая нога, так что я даже не осмеливался и подумать об этой возможности. Если бы только подумал, абсолютная невозможность предстоящего стала бы мне ясна еще перед началом дела.
Подтащив его к трапу, подхватил под мышки и невероятным напряжением сил, дюйм за дюймом, сумел поднять до тех пор, пока его плечи и свисающая набок голова не оказались на одном уровне с моими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Каррерас чуть обернулся, злобно выругался и резко метнулся обратно. Соображал он быстро, действовал еще быстрее - старый трюк он разгадал мгновенно. Все, что он нам предоставил, какая-то жалкая доля секунды, в течение которой я не успел даже как следует взяться за молоток. И теперь он был готов меня убить.
Но нажать на спусковой крючок он не успел. Сьюзен ждала этого шанса, она чувствовала, что я подвожу к нему дело. Она бросила фонарь и рванулась к Каррерасу в тот самый миг, когда он начал поворачиваться, а между ними было всего три фута. И вот она уже отчаянно вцепилась в его правую руку и навалилась на нее всем телом, пытаясь наклонить ее вниз. Я конвульсивно выбросил свою правую руку из-за спины и с размаху метнул двухфунтовый молоток прямо в голову Каррерасу, вложив в этот бросок все свои силы, всю ненависть и злость.
Он увидел летящий снаряд. Левая рука его с фонарем была высоко поднята, готовая обрушиться сзади на беззащитную шею Сьюзен. Он резко наклонил голову и инстинктивно заслонился левой. Молоток с огромной силой ударил его под локоть, фонарь взлетел в воздух, и трюм погрузился в абсолютный мрак. Куда отлетел молоток, я не знал - тяжелый контейнер заскрежетал по полу как раз в этот момент, и я не слышал, как он упал.
Контейнер остановился, и в неожиданной секундной тишине стали слышны звуки борьбы и тяжелое дыхание. Я медленно поднялся на ноги, левая нога была практически бесполезна, хотя, возможно, эта медлительность была лишь впечатлением. Страх, когда он достаточно силен, обладает любопытным эффектом замедления течения времени. А я боялся. Я боялся за Сьюзен. Каррерас в тот момент для меня существовал только как источник угрозы для нее. Только Сьюзен: он был крепкий, здоровый мужик, он мог одним движением свернуть ей шею, убить ее одним толчком.
Я услышал ее крик, крик боли и ужаса. Тишина на мгновение, тяжелый глухой шлепок падающих тел, снова сдавленный крик Сьюзен, и опять тишина.
Их там не было. Когда я добрался до того места, где они начали борьбу, их уже там не было. Секунду стоял озадаченный, в кромешной темноте. Потом нащупал рукой трехфутовую перегородку и вдруг догадался: в борьбе на качающейся палубе они наткнулись на нее и опрокинулись на дно трюма. Я перемахнул через перегородку, не успев даже подумать, что делаю; со свайкой боцмана в руке, острое, как иголка, шило выдвинуто, стопор защелкнут.
Я споткнулся, приземлившись на левую ногу, упал на колени и нащупал чью-то голову и волосы. Длинные волосы. Сьюзен. Отполз в сторону и как раз успел подняться на ноги, когда он двинулся на меня. Не попятился, не постарался избежать соприкосновения со мной в этом мраке. Он двинулся на меня. Это означало, что пистолет он потерял.
Мы свалились на пол вместе, вцепившись друг в друга, лягаясь и бодаясь. Раз, два, еще и еще попадал он мне в грудь и в бок короткими, мощными ударами, грозившими сокрушить мне ребра. Но я их почти не чувствовал. Он был силен, невероятно силен, но при всей его силе, даже не будь у него парализована левая рука, в эту ночь он не мог спастись.
Я хрюкнул от болезненного удара, а Каррерас вскрикнул в агонии, когда рукоятка ножа Макдональда плотно уткнулась в его грудную кость. Я выдернул нож и ударил опять. И опять. И опять. После четвертого удара он больше не кричал.
Каррерас умирал тяжело. Он теперь перестал меня молотить, правая рука его обхватила мою шею, и с каждым моим ударом удушающая сила возрастала. И вся эта конвульсивная сила умирающего в агонии человека была приложена к тому месту, по которому меня так неласково огрели мешком с песком. Боль, нестерпимая боль, в глазах вспыхнули и принялись плясать какие-то острые колючие огоньки, шея вот-вот должна была переломиться. Я ударил снова. И тут нож выпал у меня из руки.
Когда я пришел в себя, в висках гулко стучала кровь, голова готова была расколоться, легкие судорожно ловили воздух, которого почему-то было слишком мало. Я задыхался, меня как будто медленно, но верно душили.
Постепенно сообразил, в чем дело. Меня действительно душили, рука мертвеца, застывшая в напряжении, по-прежнему сжимала шею. Без сознания я провалялся не больше минуты. Обеими руками ухватился за его запястье и сумел разорвать это смертельное объятие. Полминуты, а то и больше я лежал, вытянувшись на полу. Сердце в груди стучало, как маятник, широко открытый рот жадно ловил воздух, к горлу подступала тошнота, а какой-то далекий настойчивый голос тихо, но упрямо бубнил где-то в уголке сознания: ты должен встать, ты должен встать.
И вдруг до меня дошло. Я же лежал на дне трюма, а огромные контейнеры продолжали скользить и сталкиваться вокруг меня, влекомые качкой "Кампари".
Встав на колени, порылся в кармане, нашел фонарик Марстона и зажег его. Он все еще работал. Луч упал на Каррераса, и я успел только заметить, что его рубашка залита кровью, прежде чем невольно отвел фонарь. Меня едва не стошнило.
Сьюзен лежала на боку около перегородки. Глаза ее, потускневшие от страха и боли, были открыты.
- Кончено дело, - я с трудом узнал свой голос. - Теперь все, - она кивнула и попыталась улыбнуться. - Вам нельзя здесь оставаться, - продолжал я. - Быстро на ту сторону!
Я встал, подхватил ее под руки и приподнял. Она не сопротивлялась, но неожиданно вскрикнула и обмякла у меня в руках. Но я не дал ей упасть, перенес через перегородку и мягко положил на другой стороне. Она лежала там в луче моего фонаря, на боку, раскинув руки. Левая рука ниже локтя изогнулась под немыслимым углом. Сломана, вне всякого сомнения. Сломана. Когда они с Каррерасом перевалились через перегородку, она, должно быть, оказалась внизу. На руку ее обрушился груз двух падающих тел, и она не выдержала. Тут я ничего поделать не мог. Во всяком случае, сейчас. Я переключился на Тони Каррераса.
Оставлять его там нельзя. Это я понимал прекрасно. Когда Мигель Каррерас узнает об исчезновении сына, он велит обшарить весь "Кампари". Мне необходимо было от него избавиться, но в трюме этого не сделать. Существовало единственное место, где я мог надежно, безвозвратно и без малейшего риска спрятать тело Тони Каррераса - море.
Он весил, по меньшей мере, килограммов восемьдесят. Узкая вертикальная железная лестница была, по меньшей мере, в тридцать футов высотой; я ослаб от потери крови и просто от физического перенапряжения, у меня в наличии имелась всего одна путевая нога, так что я даже не осмеливался и подумать об этой возможности. Если бы только подумал, абсолютная невозможность предстоящего стала бы мне ясна еще перед началом дела.
Подтащив его к трапу, подхватил под мышки и невероятным напряжением сил, дюйм за дюймом, сумел поднять до тех пор, пока его плечи и свисающая набок голова не оказались на одном уровне с моими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73