Она была подогнана по мерке
человека.
Мириам пошла раздеваться в другую комнату, а я попросил у профессора
разрешения присутствовать при рентгеноскопии.
Оккьодоро велел мне надеть длинный желтый и очень тяжелый балахон из
прорезиненной ткани: он должен был защитить меня от радиации. Когда Мириам
(совершенно голая) вернулась в сопровождении медсестры, я стал напротив
экрана. Как в кино. Оккьодоро был очень любезен и в темноте показал мне на
экране печень, легкие, сердце и кишечник Мириам.
Вид рентгеновского изображения - куда более сильное зрелище, чем вид
голой женщины. Здесь, благодаря технике, материя просматривается насквозь,
можно увидеть все, что делается внутри тела, просто фантастика! Я задавался
вопросом, как же это Мириам согласилась подвергнуться такому просвечиванию
лучами, но иногда женщины любят блефовать, и Мириам, по-моему, блефовала. А
может, она не поняла, какое именно подозрение мучило меня в тот день.
Когда Мириам ушла одеваться, я спросил у профессора, не заметил ли он
чего-нибудь такого, что могло бы представить для меня интерес.
В каком смысле? - спросил Оккьодоро.
В том смысле, что речь идет о моей девушке, ответил я откровенно,
полагая, что теперь уже все ясно.
С диагностической точки зрения ничего интересного я не нашел, сказал
он.
Пришлось объяснить, что именно я искал. В общем, я спросил, не может ли
он с помощью технического чуда рентгенологии и своего огромного опыта
специалиста столь высокого класса обнаружить в теле женщины признаки измены.
Я все думал о Бальдассерони.
Не понимаю, сказал Оккьодоро.
Ну, каких-нибудь корпускулов, чужеродных бактерий, пояснил я,
свидетельствующих о проникновении чужеродного тела извне, живой гетерогенной
материи, в общем, признаков измены.
Оккьодоро, похоже, обиделся, решил, что я смеюсь над ним.
Профессор, настаивал я, возможно, вы меня не так поняли. Женщина
вбирает эти корпускулы и носит их, как известно, в себе. Таким опытным
глазом, как ваш, их нельзя не распознать. А для меня наличие этих
корпускулов чрезвычайно важно, они - свидетельство измены.
Не понимаю, что вы такое говорите, удивился Оккьодоро.
Но в действительности он прекрасно меня понял и смотрел так, словно
хотел испепелить меня своим взором.
Вот и еще раз я столкнулся с бесчувственностью и самомнением
специалистов вроде Фурио Стеллы. Специалисты тупы, когда дело выходит за
рамки их специальности, даже если они не такие злодеи, как Фурио Стелла.
Настаивать было бесполезно, моя затея с Оккьодоро провалилась, и я не стал
больше продолжать этот бесполезный разговор.
Оккьодоро был специалистом-рентгенологом, на протяжении двенадцати лет
он возглавлял рентгенологическое отделение городской больницы. За эти годы
ему удалось обнаружить ряд самых чудовищных заболеваний из всех, какие знала
история рентгенологии, он изучил их многочисленные особенности и характер
распространения в организме пациентов. Он стал авторитетом в своей области.
Я рассказываю так подробно историю с Оккьодоро потому, что здесь, по-моему,
очень важны именно подробности.
Оккьодоро никогда никого не излечивал от открытой им болезни - это не
входит в обязанности рентгенолога. Он заносил данные о болезни в специальные
карточки, группировал их и указывал степень злокачественности. В наиболее
тяжелых случаях доктор следил за развитием болезни в течение месяцев и даже
лет чтобы, поставив потом маленький крестик, обычный христианский крестик,
как на кладбище, отметить конец естественного течения болезни. И сдавал
карточку в архив. В некоторых случаях, когда заболевание бывало очень уж
злокачественным, на пациента заводилась сложная карточка, этакий буклет с
пронумерованными страницами и указанием дат и географических точек,
поскольку больных такого рода обычно охватывает лихорадочная тяга к перемене
мест, они возят свою болезнь по всему миру, чтобы до наступления конца
успеть увидеть как можно больше. Такие карточки профессор Оккьодоро заполнял
собственноручно. В большинстве случаев заводились они в Риме - адрес, дата,
несколько строк общего характера. Потом записи становились подробнее и
прослеживали обычно одни и те же маршруты. В какой-то момент на них
появлялась пометка "Базель" (там находится знаменитая онкологическая
клиника). После чего записи становились более короткими и трагичными, затем
наступал период великих путешествий, наконец снова Рим и в завершение -
христианский крестик. Кладбище Верано. Архив Оккьодоро был огромен, как
кладбище. Все эти сведения я почерпнул из того самого рентгенологического
журнала, о котором вы уже знаете.
Никаких других интересов, кроме интереса к своим занятиям, у Оккьодоро
не наблюдалось. Это был своего рода культ злокачественных заболеваний, и
неизвестно, за кого был сам Оккьодоро - за лечащих врачей или за болезнь,
которую он обнаруживал в темноте своего рентгеновского кабинета. В известном
смысле это тоже было своеобразное коллекционирование, и, как все
коллекционеры, он стремился к совершенствованию коллекции и ее увеличению.
Возможно, мечтой Оккьодоро была огромная тотальная злокачественная опухоль,
имеющая тенденцию к расширению, как галактики Вселенной.
На диагностическом листке, испещренном непонятными рентгенологическими
терминами, я прочел медицинское заключение об обследовании внутренних
органов Мириам. Никаких намеков на то, что интересовало меня. Ни единого
слова. Полная неудача. В заключении отмечалась предрасположенность к
каким-то заболеваниям, что-то говорилось о симптоматике, гумусе. На данный
же момент все было в порядке (не наблюдается отклонений от нормы, связанных
с наличием камней в желчных протоках, - уже хорошо! Желчный пузырь несколько
вял, - жаль! - но без структурных изменений, контуры в норме - хорошо! На
снимках стенки желчного пузыря и протоков не утолщены - прекрасно! Симптомы
наличия не просматривающихся рентгенологическим путем камней отсутствуют -
вздох облегчения Мириам). Вся эта рентгенодиагностическая казуистика
оказалась средством улавливания пациентов, как паучья паутина - средство
улавливания мух. Пауком был Оккьодоро.
Вот видишь, заметила Мириам удовлетворенно, он у меня ничего не нашел.
Сказал только, что через год нужно еще раз обследоваться. Она поднесла
зажженную спичку к листку с медицинским заключением.
Мы снова сели в машину. Перед глазами у меня замелькали разноцветные
огни - зеленые, красные, оранжевые, - блестящие шары, отражавшиеся в лобовом
стекле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
человека.
Мириам пошла раздеваться в другую комнату, а я попросил у профессора
разрешения присутствовать при рентгеноскопии.
Оккьодоро велел мне надеть длинный желтый и очень тяжелый балахон из
прорезиненной ткани: он должен был защитить меня от радиации. Когда Мириам
(совершенно голая) вернулась в сопровождении медсестры, я стал напротив
экрана. Как в кино. Оккьодоро был очень любезен и в темноте показал мне на
экране печень, легкие, сердце и кишечник Мириам.
Вид рентгеновского изображения - куда более сильное зрелище, чем вид
голой женщины. Здесь, благодаря технике, материя просматривается насквозь,
можно увидеть все, что делается внутри тела, просто фантастика! Я задавался
вопросом, как же это Мириам согласилась подвергнуться такому просвечиванию
лучами, но иногда женщины любят блефовать, и Мириам, по-моему, блефовала. А
может, она не поняла, какое именно подозрение мучило меня в тот день.
Когда Мириам ушла одеваться, я спросил у профессора, не заметил ли он
чего-нибудь такого, что могло бы представить для меня интерес.
В каком смысле? - спросил Оккьодоро.
В том смысле, что речь идет о моей девушке, ответил я откровенно,
полагая, что теперь уже все ясно.
С диагностической точки зрения ничего интересного я не нашел, сказал
он.
Пришлось объяснить, что именно я искал. В общем, я спросил, не может ли
он с помощью технического чуда рентгенологии и своего огромного опыта
специалиста столь высокого класса обнаружить в теле женщины признаки измены.
Я все думал о Бальдассерони.
Не понимаю, сказал Оккьодоро.
Ну, каких-нибудь корпускулов, чужеродных бактерий, пояснил я,
свидетельствующих о проникновении чужеродного тела извне, живой гетерогенной
материи, в общем, признаков измены.
Оккьодоро, похоже, обиделся, решил, что я смеюсь над ним.
Профессор, настаивал я, возможно, вы меня не так поняли. Женщина
вбирает эти корпускулы и носит их, как известно, в себе. Таким опытным
глазом, как ваш, их нельзя не распознать. А для меня наличие этих
корпускулов чрезвычайно важно, они - свидетельство измены.
Не понимаю, что вы такое говорите, удивился Оккьодоро.
Но в действительности он прекрасно меня понял и смотрел так, словно
хотел испепелить меня своим взором.
Вот и еще раз я столкнулся с бесчувственностью и самомнением
специалистов вроде Фурио Стеллы. Специалисты тупы, когда дело выходит за
рамки их специальности, даже если они не такие злодеи, как Фурио Стелла.
Настаивать было бесполезно, моя затея с Оккьодоро провалилась, и я не стал
больше продолжать этот бесполезный разговор.
Оккьодоро был специалистом-рентгенологом, на протяжении двенадцати лет
он возглавлял рентгенологическое отделение городской больницы. За эти годы
ему удалось обнаружить ряд самых чудовищных заболеваний из всех, какие знала
история рентгенологии, он изучил их многочисленные особенности и характер
распространения в организме пациентов. Он стал авторитетом в своей области.
Я рассказываю так подробно историю с Оккьодоро потому, что здесь, по-моему,
очень важны именно подробности.
Оккьодоро никогда никого не излечивал от открытой им болезни - это не
входит в обязанности рентгенолога. Он заносил данные о болезни в специальные
карточки, группировал их и указывал степень злокачественности. В наиболее
тяжелых случаях доктор следил за развитием болезни в течение месяцев и даже
лет чтобы, поставив потом маленький крестик, обычный христианский крестик,
как на кладбище, отметить конец естественного течения болезни. И сдавал
карточку в архив. В некоторых случаях, когда заболевание бывало очень уж
злокачественным, на пациента заводилась сложная карточка, этакий буклет с
пронумерованными страницами и указанием дат и географических точек,
поскольку больных такого рода обычно охватывает лихорадочная тяга к перемене
мест, они возят свою болезнь по всему миру, чтобы до наступления конца
успеть увидеть как можно больше. Такие карточки профессор Оккьодоро заполнял
собственноручно. В большинстве случаев заводились они в Риме - адрес, дата,
несколько строк общего характера. Потом записи становились подробнее и
прослеживали обычно одни и те же маршруты. В какой-то момент на них
появлялась пометка "Базель" (там находится знаменитая онкологическая
клиника). После чего записи становились более короткими и трагичными, затем
наступал период великих путешествий, наконец снова Рим и в завершение -
христианский крестик. Кладбище Верано. Архив Оккьодоро был огромен, как
кладбище. Все эти сведения я почерпнул из того самого рентгенологического
журнала, о котором вы уже знаете.
Никаких других интересов, кроме интереса к своим занятиям, у Оккьодоро
не наблюдалось. Это был своего рода культ злокачественных заболеваний, и
неизвестно, за кого был сам Оккьодоро - за лечащих врачей или за болезнь,
которую он обнаруживал в темноте своего рентгеновского кабинета. В известном
смысле это тоже было своеобразное коллекционирование, и, как все
коллекционеры, он стремился к совершенствованию коллекции и ее увеличению.
Возможно, мечтой Оккьодоро была огромная тотальная злокачественная опухоль,
имеющая тенденцию к расширению, как галактики Вселенной.
На диагностическом листке, испещренном непонятными рентгенологическими
терминами, я прочел медицинское заключение об обследовании внутренних
органов Мириам. Никаких намеков на то, что интересовало меня. Ни единого
слова. Полная неудача. В заключении отмечалась предрасположенность к
каким-то заболеваниям, что-то говорилось о симптоматике, гумусе. На данный
же момент все было в порядке (не наблюдается отклонений от нормы, связанных
с наличием камней в желчных протоках, - уже хорошо! Желчный пузырь несколько
вял, - жаль! - но без структурных изменений, контуры в норме - хорошо! На
снимках стенки желчного пузыря и протоков не утолщены - прекрасно! Симптомы
наличия не просматривающихся рентгенологическим путем камней отсутствуют -
вздох облегчения Мириам). Вся эта рентгенодиагностическая казуистика
оказалась средством улавливания пациентов, как паучья паутина - средство
улавливания мух. Пауком был Оккьодоро.
Вот видишь, заметила Мириам удовлетворенно, он у меня ничего не нашел.
Сказал только, что через год нужно еще раз обследоваться. Она поднесла
зажженную спичку к листку с медицинским заключением.
Мы снова сели в машину. Перед глазами у меня замелькали разноцветные
огни - зеленые, красные, оранжевые, - блестящие шары, отражавшиеся в лобовом
стекле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46