Разве не мидийская конница обратила вспять многочисленную конницу Креза еще тогда, когда перс на коне выглядел свиньей, взобравшейся на ограду, а Кир мечтал о десяти тысячах всадников и всячески поощрял тех персидских юношей, которые подчинили своей воле коня и научились управлять им на полном скаку?
- Не преувеличивай, брат мой, - перебил его Гаумата. - Выставляя вспомогательные отряды и участвуя в походах наших царей, персы научились владеть оружием не хуже нас, а в отсутствии храбрости их никто не мог обвинить.
- Пусть так, - согласился царедворец, - я не сведущ в военном деле. И все же... Ты много читал, но слышал ли ты о том, чтобы один народ подчинился добровольно другому? Народ, который привык повелевать и властвовать, подчинился без борьбы тому народу, который платил ему прежде дань и поставлял своих юношей для несения службы в далеких гарнизонах? Нет, молчат об этом глиняные таблички, папирусные и пергаментные свитки, не мог ты прочесть в них о чем-либо подобном!
- Равноправные договоры о дружбе и взаимовыручке заключали между собой правители соседних народов...
- Равноправные договоры - это совсем другое дело, - вновь перебил своего брата Губар. - Ты можешь мне не поверить, но и у меня, выросшего в нашем племени, появлялось желание убить человека, такое же острое и нетерпеливое, требующее немедленного удовлетворения, как чувство голода или жажды. Однажды, когда я впервые посетил Вавилон и, будучи еще совсем юным и легкоранимым, смотрел на все достопримечательности этого неповторимого, тогда еще свободного города широко раскрытыми глазами, поражаясь и удивляясь, как дикарь, подошел ко мне халдей. Как выяснилось позже, он был чиновником царя Валтасара, заведовал теми, кто записывал для вечности на глиняных табличках все события, имевшие место в истекшем году не только в Вавилоне, но и за его пределами. Те события, которые так или иначе могли повлиять на жизнь халдейского царства. А надо тебе сказать, что Астиаг умер незадолго до того, как я отправился в путешествие по городам Междуречья. Кир уже покинул Экбатаны и перебрался в Сузы, окруженный персидскими вельможами. Персы, еще не одержавшие ни одной победы, уже чувствовали себя властителями Азии, быстро приспособившись к этой необычной для себя роли.
- Так же, как это сделали бы и любые другие на их месте! - вставил Гаумата.
- В Вавилоне, - продолжал, словно не расслышал брата, Губар, - я чувствовал себя не совсем свободно, так как незадолго до этого слуги Валтасара задержали нескольких лазутчиков Кира. Великий Кир, едва вступив на престол, уже задумал покорить своего ближайшего соседа, старого и вернейшего союзника Мидии, чтобы хоть этим деянием подтвердить свое право на мидийский престол... В городе было неспокойно, неудачное время выбрал я для своего путешествия. Халдеи готовились к вторжению, поэтому в каждом иноземце видели вражеского лазутчика. И когда чиновник заговорил со мной, я, признаюсь, испугался, решив, что он задался целью разоблачить меня, чтобы получить за это награду из царских рук. Я открылся ему, признавшись, что, я мидиец, из племени магов, путешествую, чтобы расширить круг своих знаний о вселенной и обычаях других народов...
- Ну и как повел себя этот халдей? - заинтересовался Гаумата.
- Слышал бы ты, как он смеялся над нами, - громко воскликнул Губар, как он поносил всех мидийцев без исключения за то, что они добровольно уступили верховную власть над Азией никому не известным до этого персам! Слышал бы ты, как он бранил мидийских вельмож, не сумевших после кончины Астиага прийти к всеобщему согласию, выбрать из своей среды наиболее достойного, возвести его на престол, издавна принадлежавший роду Увахштры, и служить счастливому избраннику верно и мужественно, для блага родины и всех мидийцев. Молодой, еще не умеющий сдерживать своих чувств, не смог я тогда проникнуться всей справедливостью его горьких, но правдивых слов. Горячая кровь ударила мне в голову, помрачила сознание... Как я сожалел тогда, что не было при мне акинака! С каким удовольствием я вцепился бы ему в глотку, в его выпирающий кадык, чтобы заставить замолчать его, сдавить кратер, из которого извергалась жгучая хула на мидийцев! Какого труда стоило мне сдерживаться, выслушивая его насмешки!
- Что же было дальше, чем все это кончилось? - поторопил брата Гаумата.
- Спокойным голосом, стараясь не выдать охватившее меня волнение, принялся я убеждать его, будто персы восстали, одолели нас в решающем сражении, и даже взяли в плен Астиага. К чему я выдумал это? Я считал тогда, так же как и сейчас считаю, что рабство в результате поражения из-за переменчивого военного счастья менее позорно, чем добровольное рабство, на которое мы сами себя обрекли. Ведь издавна, со дня сотворения первого человека, благочестивого Йимы, все захваченное во время войны становилось собственностью победителя...
- Вряд ли уже в то время создания богов вели между собой опустошительные войны ради добычи, - проронил Гаумата.
- Веком раньше, веком позже - не в этом суть, - не стал спорить Губар. - Но дай мне высказаться! Халдей слушал меня с открытым ртом, изредка задавая вопросы: когда восстали персы, когда они одержали победу над нами и взяли в плен Астиага, и так далее. Он был несказанно поражен, но, кажется, поверил всему, что я сочинил тогда, пытаясь защитить честь мидийцев. И как он мог меня проверить, если северные и восточные границы халдейского царства были закрыты, ни один халдей не допускался в пределы Персиды, а в шестидесятивратном Вавилоне со дня на день ждали со страхом наступления объединенных персидских и мидийских полчищ? Вельможи, так же как и жрецы многочисленных храмов, уже успели упрятать свои накопленные веками сокровища и продавали за бесценок рабов иноземным тамкарам. Да, вот еще что, - добавил Губар, рассмеявшись. - Он побежал тогда, после разговора со мной, во дворец Валтасара, словно ужаленный скорпионом. Вот будет смешно, если он велел таки своим писцам записать все то, что я наплел ему тогда в порыве гнева и охватившей меня обиды! - заключил Губар, засмеявшись еще громче. Он не был пьян, вино лишь слегка окрасило его щеки. - Но вернемся к нашему разговору. Теперь у нас с тобой появилась возможность возродить былую мощь Мидии, вернуть на свое место кичливых персов, так неужели мы пренебрежем ею? Ты можешь сейчас занять высокий трон Астиага, так согласен ли ты рискнуть, брат мой?
Гаумата, слушавший рассеяно старшего брата, поднял на него свои черные умные глаза. Будь Губар немного внимательнее, он смог бы прочитать в них сожаление, если не насмешку.
- Ты хорошо знаешь, мой убеленный сединами брат, что я не военачальник, и даже не старейшина племени - нет в моем подчинении храбрых воинов, привыкших держать в сильных руках разящее оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
- Не преувеличивай, брат мой, - перебил его Гаумата. - Выставляя вспомогательные отряды и участвуя в походах наших царей, персы научились владеть оружием не хуже нас, а в отсутствии храбрости их никто не мог обвинить.
- Пусть так, - согласился царедворец, - я не сведущ в военном деле. И все же... Ты много читал, но слышал ли ты о том, чтобы один народ подчинился добровольно другому? Народ, который привык повелевать и властвовать, подчинился без борьбы тому народу, который платил ему прежде дань и поставлял своих юношей для несения службы в далеких гарнизонах? Нет, молчат об этом глиняные таблички, папирусные и пергаментные свитки, не мог ты прочесть в них о чем-либо подобном!
- Равноправные договоры о дружбе и взаимовыручке заключали между собой правители соседних народов...
- Равноправные договоры - это совсем другое дело, - вновь перебил своего брата Губар. - Ты можешь мне не поверить, но и у меня, выросшего в нашем племени, появлялось желание убить человека, такое же острое и нетерпеливое, требующее немедленного удовлетворения, как чувство голода или жажды. Однажды, когда я впервые посетил Вавилон и, будучи еще совсем юным и легкоранимым, смотрел на все достопримечательности этого неповторимого, тогда еще свободного города широко раскрытыми глазами, поражаясь и удивляясь, как дикарь, подошел ко мне халдей. Как выяснилось позже, он был чиновником царя Валтасара, заведовал теми, кто записывал для вечности на глиняных табличках все события, имевшие место в истекшем году не только в Вавилоне, но и за его пределами. Те события, которые так или иначе могли повлиять на жизнь халдейского царства. А надо тебе сказать, что Астиаг умер незадолго до того, как я отправился в путешествие по городам Междуречья. Кир уже покинул Экбатаны и перебрался в Сузы, окруженный персидскими вельможами. Персы, еще не одержавшие ни одной победы, уже чувствовали себя властителями Азии, быстро приспособившись к этой необычной для себя роли.
- Так же, как это сделали бы и любые другие на их месте! - вставил Гаумата.
- В Вавилоне, - продолжал, словно не расслышал брата, Губар, - я чувствовал себя не совсем свободно, так как незадолго до этого слуги Валтасара задержали нескольких лазутчиков Кира. Великий Кир, едва вступив на престол, уже задумал покорить своего ближайшего соседа, старого и вернейшего союзника Мидии, чтобы хоть этим деянием подтвердить свое право на мидийский престол... В городе было неспокойно, неудачное время выбрал я для своего путешествия. Халдеи готовились к вторжению, поэтому в каждом иноземце видели вражеского лазутчика. И когда чиновник заговорил со мной, я, признаюсь, испугался, решив, что он задался целью разоблачить меня, чтобы получить за это награду из царских рук. Я открылся ему, признавшись, что, я мидиец, из племени магов, путешествую, чтобы расширить круг своих знаний о вселенной и обычаях других народов...
- Ну и как повел себя этот халдей? - заинтересовался Гаумата.
- Слышал бы ты, как он смеялся над нами, - громко воскликнул Губар, как он поносил всех мидийцев без исключения за то, что они добровольно уступили верховную власть над Азией никому не известным до этого персам! Слышал бы ты, как он бранил мидийских вельмож, не сумевших после кончины Астиага прийти к всеобщему согласию, выбрать из своей среды наиболее достойного, возвести его на престол, издавна принадлежавший роду Увахштры, и служить счастливому избраннику верно и мужественно, для блага родины и всех мидийцев. Молодой, еще не умеющий сдерживать своих чувств, не смог я тогда проникнуться всей справедливостью его горьких, но правдивых слов. Горячая кровь ударила мне в голову, помрачила сознание... Как я сожалел тогда, что не было при мне акинака! С каким удовольствием я вцепился бы ему в глотку, в его выпирающий кадык, чтобы заставить замолчать его, сдавить кратер, из которого извергалась жгучая хула на мидийцев! Какого труда стоило мне сдерживаться, выслушивая его насмешки!
- Что же было дальше, чем все это кончилось? - поторопил брата Гаумата.
- Спокойным голосом, стараясь не выдать охватившее меня волнение, принялся я убеждать его, будто персы восстали, одолели нас в решающем сражении, и даже взяли в плен Астиага. К чему я выдумал это? Я считал тогда, так же как и сейчас считаю, что рабство в результате поражения из-за переменчивого военного счастья менее позорно, чем добровольное рабство, на которое мы сами себя обрекли. Ведь издавна, со дня сотворения первого человека, благочестивого Йимы, все захваченное во время войны становилось собственностью победителя...
- Вряд ли уже в то время создания богов вели между собой опустошительные войны ради добычи, - проронил Гаумата.
- Веком раньше, веком позже - не в этом суть, - не стал спорить Губар. - Но дай мне высказаться! Халдей слушал меня с открытым ртом, изредка задавая вопросы: когда восстали персы, когда они одержали победу над нами и взяли в плен Астиага, и так далее. Он был несказанно поражен, но, кажется, поверил всему, что я сочинил тогда, пытаясь защитить честь мидийцев. И как он мог меня проверить, если северные и восточные границы халдейского царства были закрыты, ни один халдей не допускался в пределы Персиды, а в шестидесятивратном Вавилоне со дня на день ждали со страхом наступления объединенных персидских и мидийских полчищ? Вельможи, так же как и жрецы многочисленных храмов, уже успели упрятать свои накопленные веками сокровища и продавали за бесценок рабов иноземным тамкарам. Да, вот еще что, - добавил Губар, рассмеявшись. - Он побежал тогда, после разговора со мной, во дворец Валтасара, словно ужаленный скорпионом. Вот будет смешно, если он велел таки своим писцам записать все то, что я наплел ему тогда в порыве гнева и охватившей меня обиды! - заключил Губар, засмеявшись еще громче. Он не был пьян, вино лишь слегка окрасило его щеки. - Но вернемся к нашему разговору. Теперь у нас с тобой появилась возможность возродить былую мощь Мидии, вернуть на свое место кичливых персов, так неужели мы пренебрежем ею? Ты можешь сейчас занять высокий трон Астиага, так согласен ли ты рискнуть, брат мой?
Гаумата, слушавший рассеяно старшего брата, поднял на него свои черные умные глаза. Будь Губар немного внимательнее, он смог бы прочитать в них сожаление, если не насмешку.
- Ты хорошо знаешь, мой убеленный сединами брат, что я не военачальник, и даже не старейшина племени - нет в моем подчинении храбрых воинов, привыкших держать в сильных руках разящее оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47