Давно пора. Да что вы, право, словно боитесь
выпустить ее из рук! Никуда она не денется!
- Теперь-то никуда, а вот терять ребенка на дороге!.. - Председатель
сельсовета укоризненно покачал головой.
- Одевайте, одевайте! - поспешно сказал Семен Семенович. - Девочка
здорова, и нечего ее кутать в платок.
- Мы ее горячим молоком напоили, - сказала одна из женщин, оказавшаяся
женой председателя, - вот и здорова.
- Побудьте сами голой на морозе, поможет вам тогда горячее молоко! -
проворчал доктор.
Саше очень хотелось расспросить Анечку, но он подумал, что здесь, в
присутствии людей ни во что не посвященных, не знающих даже, что эта самая
девочка три часа назад таинственно исчезла. Этого делать, быть может, не
следует.
Саша взялся за братьев Седых.
Кузнецы охотно рассказали обо всем. Они увидели Анечку метрах в
трехстах от деревни, на дороге к кузнице. Девочка появилась перед ними
внезапно, словно из-под земли. Почему они не заметили ее раньше, им самим
непонятно. Увидели, и все! Откуда она взялась на совершенно ровном месте,
где нет ни кювета, ни деревьев, ни одного, кустика, ничего, они товарищу
младшему лейтенанту сказать также не могут. Просто увидели вдруг что-то
маленькое и черное.
- Черное? - удивленно переспросил Саша.
- На ней было что-то черное.
- Почему "что-то"? Платок, платье, шубка?
- Нет, что-то! Вроде пленки, облепившей все тело. Только глаза и нос
не были ею закрыты. Пленка совсем черная. Сначала мы решили, что перед нами
неведомо откуда взявшийся негритенок, и притом совершенно голый. Только
подойдя ближе, мы поняли, что это девочка, и отнюдь не негритянка. Глазки
голубые, а носик розовый. Не красный, как бывает на морозе, и не белый, как
должно быть, если бы она замерзла. Розовый, самый обычный, вот как сейчас.
Но обо всем этом мы подумали только потом. Сначала очень перепугались:
ребенок на морозе, почти голый! Пленка казалась совсем тонкой, да она и
оказалась тонкой, хотя и не прозрачной. Что подобная пленка может согревать
человека, нам и в голову не пришло.
- А рубашка? Разве на ней не было рубашки?
- Была, но под пленкой ее не было видно. Да и рубашка-то ведь не шуба,
ею не согреешься! Рубашку мы увидели потом, когда пленка растаяла.
- Как растаяла, сразу или постепенно? - спросил Семен Семенович.
- Почти что сразу, как вошли в помещение. Сперва посветлела, потом
стала серой, а не черной. А потом - смотрим, а ее и нет уже! Что это было?
Кузнецов больше всего заинтересовала пленка. Появлению девочки на
дороге, где только что никого не было, они не придавали того значения,
которое это появление имело в глазах Саши и Семена Семеновича. Они просто
думали, что почему-то не заметили ее раньше, пока не подошли совсем близко.
Саша поспешно записывал слова Седых, стараясь ничего не пропустить.
Братьев, конечно, допросят еще раз, но сейчас, под свежим впечатлением, они
могут вспомнить подробности, которые потом забудутся. Кто знает, что здесь
важно, а что не важно! Ведь в событиях этого дня будут разбираться не в
милиции.
- Вернемся назад, - сказал он. - Когда вы подошли к девочке, что вы
делали и что говорили?
- О чем тут было говорить? - ответил один из братьев. Мы не говорили,
а действовали. Я скинул доху, завернули в нее ребенка, и обратно в деревню!
Сильно торопились. Разве можно было думать, что ребенок совсем не замерз.
Таких пленок мы прежде никогда не видели. Новое что-то! По дороге я
спрашиваю: "Ты откуда?" - "Из дому", - отвечает. А какой дом в той стороне?
Лес только. Километрах в двадцати - верно, есть деревня. Не пришла же она
оттуда? Я говорю брату: "Ехали и ребенка выронили. Не иначе, пьяные".
Василий отвечает: "Верно! Если не пьяные, обязательно заметили бы". "Тебе
не холодно?" - это я у девочки спрашиваю. "Нет, - отвечает. Мне тепло. Меня
не уронили. А ты меня, дядя, к бабушке несешь?" - "Да, - говорю, - к
бабушке". А сам думаю: не может быть, чтобы ей было тепло. В дохе согреться
еще не могла успеть. Наклонился к ее личику, а от нее и вправду теплом
пахнет.
- А вы не подумали, что у девочки может быть повышенная температура? -
спросил Семен Семенович.
- Ну не-ет! Разве ж я не почуял? Пахло, как обычно от здорового
ребенка. Что у меня, детей нет?
- А во что превратилась пленка, когда растаяла?
- А ни во что! Следа от нее не осталось. Вот хоть его спросите! -
Седых указал на председателя. Тот кивнул головой и сказал задумчиво:
- Странная штука! Верно Федор говорит - таких пленок у нас не
видывали. Как трико, но гладкая что шелк. А на ощупь, однако, будто и нету
ее. Я девочку от Федора принял, чувствую, что теплая, не замерзшая
нисколько, а пленку эту только вижу. Но рассмотреть не успел, начала она
как бы таять. Была черная, стала серая и исчезла. Вот так прямо взяла и
исчезла!
Председатель развел руками, словно желая сказать: "Ну и ну! Вот
чудеса-то! Чего только люди не выдумают!".
Пора было кончать расспросы. Все вроде ясно (вернее, все более и более
неясно!), а до конца разберутся другие, те, кому положено заниматься
подобными происшествиями. Если, конечно, такие люди вообще существуют!...
Саша вспомнил, что еще не позвонил Кузьминых, как тот просил. Но в
помещении сельсовета набралось довольно много народу, могут подойти еще,
говорить при всех этих людях, разумеется, нельзя. Придется старшему
лейтенанту еще потерпеть немного!
- Ну, все! - сказал он, вставая. - Спасибо за заботы о девочке!
- А тех, кто потерял ее на дороге, найдете? - спросил Федор Седых.
- Конечно!
В тоне вопроса Саше послышалась нотка иронии. Потом он увидел, как
после его ответа переглянулись оба кузнеца, заметил мелькнувшую на
мгновение усмешку под усами Василия Седых и понял, что ирония ему не
померещилась, она действительно была и относилась именно к нему - не к
Александру Кустову, разумеется, а к младшему лейтенанту милиции, который в
глазах этих людей, далеко не столь простых и доверчивых, как показалось
Саше, прилагал все усилия "навести тень на плетень". Да и не так уж трудно
было заподозрить что-то неладное во всей этой истории: чудесная пленка,
предохранившая ребенка от замерзания при двадцатитрехградусном морозе,
говорила сама за себя, красноречивее слов.
Саша обратил внимание, что никто не пытался получить какие-нибудь
объяснения от приезжих, ни о чем их не расспрашивал. Такой выдержке можно
было позавидовать!
"Но ведь и я сам, - подумал он, - выгляжу спокойным и ничем не выдаю
смятения в моих мыслях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
выпустить ее из рук! Никуда она не денется!
- Теперь-то никуда, а вот терять ребенка на дороге!.. - Председатель
сельсовета укоризненно покачал головой.
- Одевайте, одевайте! - поспешно сказал Семен Семенович. - Девочка
здорова, и нечего ее кутать в платок.
- Мы ее горячим молоком напоили, - сказала одна из женщин, оказавшаяся
женой председателя, - вот и здорова.
- Побудьте сами голой на морозе, поможет вам тогда горячее молоко! -
проворчал доктор.
Саше очень хотелось расспросить Анечку, но он подумал, что здесь, в
присутствии людей ни во что не посвященных, не знающих даже, что эта самая
девочка три часа назад таинственно исчезла. Этого делать, быть может, не
следует.
Саша взялся за братьев Седых.
Кузнецы охотно рассказали обо всем. Они увидели Анечку метрах в
трехстах от деревни, на дороге к кузнице. Девочка появилась перед ними
внезапно, словно из-под земли. Почему они не заметили ее раньше, им самим
непонятно. Увидели, и все! Откуда она взялась на совершенно ровном месте,
где нет ни кювета, ни деревьев, ни одного, кустика, ничего, они товарищу
младшему лейтенанту сказать также не могут. Просто увидели вдруг что-то
маленькое и черное.
- Черное? - удивленно переспросил Саша.
- На ней было что-то черное.
- Почему "что-то"? Платок, платье, шубка?
- Нет, что-то! Вроде пленки, облепившей все тело. Только глаза и нос
не были ею закрыты. Пленка совсем черная. Сначала мы решили, что перед нами
неведомо откуда взявшийся негритенок, и притом совершенно голый. Только
подойдя ближе, мы поняли, что это девочка, и отнюдь не негритянка. Глазки
голубые, а носик розовый. Не красный, как бывает на морозе, и не белый, как
должно быть, если бы она замерзла. Розовый, самый обычный, вот как сейчас.
Но обо всем этом мы подумали только потом. Сначала очень перепугались:
ребенок на морозе, почти голый! Пленка казалась совсем тонкой, да она и
оказалась тонкой, хотя и не прозрачной. Что подобная пленка может согревать
человека, нам и в голову не пришло.
- А рубашка? Разве на ней не было рубашки?
- Была, но под пленкой ее не было видно. Да и рубашка-то ведь не шуба,
ею не согреешься! Рубашку мы увидели потом, когда пленка растаяла.
- Как растаяла, сразу или постепенно? - спросил Семен Семенович.
- Почти что сразу, как вошли в помещение. Сперва посветлела, потом
стала серой, а не черной. А потом - смотрим, а ее и нет уже! Что это было?
Кузнецов больше всего заинтересовала пленка. Появлению девочки на
дороге, где только что никого не было, они не придавали того значения,
которое это появление имело в глазах Саши и Семена Семеновича. Они просто
думали, что почему-то не заметили ее раньше, пока не подошли совсем близко.
Саша поспешно записывал слова Седых, стараясь ничего не пропустить.
Братьев, конечно, допросят еще раз, но сейчас, под свежим впечатлением, они
могут вспомнить подробности, которые потом забудутся. Кто знает, что здесь
важно, а что не важно! Ведь в событиях этого дня будут разбираться не в
милиции.
- Вернемся назад, - сказал он. - Когда вы подошли к девочке, что вы
делали и что говорили?
- О чем тут было говорить? - ответил один из братьев. Мы не говорили,
а действовали. Я скинул доху, завернули в нее ребенка, и обратно в деревню!
Сильно торопились. Разве можно было думать, что ребенок совсем не замерз.
Таких пленок мы прежде никогда не видели. Новое что-то! По дороге я
спрашиваю: "Ты откуда?" - "Из дому", - отвечает. А какой дом в той стороне?
Лес только. Километрах в двадцати - верно, есть деревня. Не пришла же она
оттуда? Я говорю брату: "Ехали и ребенка выронили. Не иначе, пьяные".
Василий отвечает: "Верно! Если не пьяные, обязательно заметили бы". "Тебе
не холодно?" - это я у девочки спрашиваю. "Нет, - отвечает. Мне тепло. Меня
не уронили. А ты меня, дядя, к бабушке несешь?" - "Да, - говорю, - к
бабушке". А сам думаю: не может быть, чтобы ей было тепло. В дохе согреться
еще не могла успеть. Наклонился к ее личику, а от нее и вправду теплом
пахнет.
- А вы не подумали, что у девочки может быть повышенная температура? -
спросил Семен Семенович.
- Ну не-ет! Разве ж я не почуял? Пахло, как обычно от здорового
ребенка. Что у меня, детей нет?
- А во что превратилась пленка, когда растаяла?
- А ни во что! Следа от нее не осталось. Вот хоть его спросите! -
Седых указал на председателя. Тот кивнул головой и сказал задумчиво:
- Странная штука! Верно Федор говорит - таких пленок у нас не
видывали. Как трико, но гладкая что шелк. А на ощупь, однако, будто и нету
ее. Я девочку от Федора принял, чувствую, что теплая, не замерзшая
нисколько, а пленку эту только вижу. Но рассмотреть не успел, начала она
как бы таять. Была черная, стала серая и исчезла. Вот так прямо взяла и
исчезла!
Председатель развел руками, словно желая сказать: "Ну и ну! Вот
чудеса-то! Чего только люди не выдумают!".
Пора было кончать расспросы. Все вроде ясно (вернее, все более и более
неясно!), а до конца разберутся другие, те, кому положено заниматься
подобными происшествиями. Если, конечно, такие люди вообще существуют!...
Саша вспомнил, что еще не позвонил Кузьминых, как тот просил. Но в
помещении сельсовета набралось довольно много народу, могут подойти еще,
говорить при всех этих людях, разумеется, нельзя. Придется старшему
лейтенанту еще потерпеть немного!
- Ну, все! - сказал он, вставая. - Спасибо за заботы о девочке!
- А тех, кто потерял ее на дороге, найдете? - спросил Федор Седых.
- Конечно!
В тоне вопроса Саше послышалась нотка иронии. Потом он увидел, как
после его ответа переглянулись оба кузнеца, заметил мелькнувшую на
мгновение усмешку под усами Василия Седых и понял, что ирония ему не
померещилась, она действительно была и относилась именно к нему - не к
Александру Кустову, разумеется, а к младшему лейтенанту милиции, который в
глазах этих людей, далеко не столь простых и доверчивых, как показалось
Саше, прилагал все усилия "навести тень на плетень". Да и не так уж трудно
было заподозрить что-то неладное во всей этой истории: чудесная пленка,
предохранившая ребенка от замерзания при двадцатитрехградусном морозе,
говорила сама за себя, красноречивее слов.
Саша обратил внимание, что никто не пытался получить какие-нибудь
объяснения от приезжих, ни о чем их не расспрашивал. Такой выдержке можно
было позавидовать!
"Но ведь и я сам, - подумал он, - выгляжу спокойным и ничем не выдаю
смятения в моих мыслях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26