Но обращается-то Райт не к марксистам и даже не к левым, а к либеральным академическим элитам. Он интегрирует марксистские гипотезы в академическую социологию, доказывая их соответствующей аргументацией.
Наконец, следующее поколение, которое в революционных битвах 1968 года не участвовало либо застало их в совсем юном возрасте, начало отходить не только от марксизма, но и от левых идей в сторону постмодернизма.
Концептуальная основа постмодернизма есть отсутствие каких-либо целостных концепций. Значит, можно быть немного марксистом, немного либералом, слегка анархистом, кое в чем консерватором. Главное - быть эклектичным.
«Большие нарративы», «тотализирующие дискурсы» (т. е., попросту говоря, теоретическое мышление) объявляются не только достоянием прошлого, но и закрепощающим мышление. Чтобы раскрепостить мысль, надо отказаться от всякой системной логики, а в идеальном случае - вообще от всякой логики.
Это, на мой взгляд, очень закономерный результат деградации западного марксизма как общественного движения. По мере продвижения по социальной лестнице люди начинали формировать новую идеологию. Если с помощью бунта они заставили старые элиты потесниться и заняли определенное положение в системе, то теперь приходится решить очень сложный вопрос. С одной стороны, новый социальный статус предполагает примирение с системой. Но с другой стороны, простой отказ от прежнего радикализма, переход на консервативные позиции невозможен. Ведь нынешнее процветание достигнуто благодаря прежнему бунту. Интеллектуально и политически дезавуировать свой бунт значило бы подорвать собственное нынешнее положение, представить себя обыкновенным перебежчиком, карьеристом и предателем.
Значит, надо соотнести свои нынешние позиции с прежним бунтарством. Если человек (как Йошка Фишер в Германии) сначала кричал «долой государство», а потом стал министром, то надо доказать, что одно не противоречит другому. Все ведь знают, что если бы в 1970-е годы Фишер не кричал «долой государство», то в 1990-е он бы не стал министром. Его просто никто бы не знал. В постсоветском обществе человек мог быть профессором марксизма-ленинизма, а на следующий день выйти и сказать: «Все, что я вам преподавал предыдущие годы, все, что я писал в своих диссертациях, - это полная ахинея. Но я все равно профессор и великий специалист». Никто не требовал, чтобы таких людей лишали научных званий и права преподавать общественные науки. Никто не задавал вопросов, потому что спрашивать было некому. Немногие, кто мог что-то спросить, были счастливы уже тем, что их вернули из тюрем и психиатрических больниц.
Но в западном обществе проблема существовала. Хотя бы потому, что далеко не все участники движения сделали карьеру. А память у многих оказалась на редкость хорошей. И вот тут-то на выручку нашим героям приходит постмодернизм. Эта методология идеально помогает решению личной моральной проблемы для определенной категории интеллектуалов. Можно, с одной стороны, сохранить преемственность по отношению к радикальному «дискурсу» (не предлагается же вернуться на позиции позитивизма и классического либерализма), а с другой стороны, поставить обрывки произвольно препарированных радикальных идей на службу консервативной, в сущности, идеологии. Ибо отказ от «больших нарративов» и «тотализирующих дискурсов» означает, если перевести на человеческий язык, отказ от какого-либо осмысленного и целостного проекта преобразования общества. Иными словами, отвергается не только революция, но и всякий сколько-нибудь последовательный реформизм.
Революционный смысл отвергается не во имя консервативного смысла, а во имя отказа вообще от всякого смысла. Но с точки зрения социальной практики последний вариант, может быть, даже хуже.
С точки зрения постмодернизма настоящий радикализм состоит не в том, чтобы изменить общество, а в том, чтобы осознать значение всех маленьких и частных групп в этом обществе и понять самооценку этих групп. Ален Турен во Франции, например, говорил, что главное - иметь ценности, выходящие за пределы буржуазных ценностей. То есть общество может остаться таким, какое оно есть, но я, как интеллектуал, способен выработать ценности более высокого порядка. И жить соответственно. Причем традиционные ценности рабочего движения, революционной борьбы и классовой солидарности как раз отвергаются. Ведь они порождены буржуазной эпохой, а не информационной революцией, например.
Интеллектуал с презрением отвергает узкую идеологию промышленного рабочего. Зато для него становятся крайне важны символические принципы и лозунги. Необходимо обязательно квалифицировать все возможные группы. Уточнить, в чем ущемлены права гомосексуалистов, в какой мере недоучтены интересы женщин, насколько серьезны культурно-этнические проблемы пуэрториканцев, как проявляется сегодня дискриминация негров. Все перечисленные проблемы совершенно реальны. Вопрос только в том, насколько их рассмотрение приблизит нас к пониманию общей логики, по которой развивается капиталистическая система.
Между тем обнаруживается, что ущемлены и права белых мужчин-протестантов. Затем обнаруживается, что угнетенные пуэрториканцы крайне враждебно относятся к равноправию женщин. А «мачизм» является важным элементом культуры угнетенных народов. В этом месте мнения разделяются. Одна часть постмодернистской интеллигенции понимает, что права женщин все же важнее, ради их торжества можно даже разбомбить несколько городов в Афганистане или какой-либо другой далекой от цивилизованного мира местности. Другая часть, напротив, уверена, что права человека являются очередной ловушкой «тотализирующего дискурса» и нет никаких причин навязывать меньшинствам западные стереотипы вроде уважения к чужой личности.
Если уж заниматься практической работой, защищая интересы представителей ущемленных групп, то проблему проще всего решать в индивидуальном порядке (что уже показали на собственном примере бывшие бунтари). В итоге высший средний класс, ранее пополнившийся некоторым числом выходцев из рабочих семей, впитывает в себя определенное число афроамериканцев, пуэрториканцев, гомосексуалистов. Увеличивается и число женщин, занимающих ответственные посты.
Все это, бесспорно, очень позитивно. Но, увы, это отнюдь не изменяет жизни большинства угнетенных. И тем более никак не разрешает основных противоречий капитализма.
Даже если взять частный вопрос о положении той или иной социально ущемленной или дискриминируемой группы, то продвижение вверх отдельных ее представителей никак не улучшает ситуации. Ведь, например, темнокожий американец одновременно является еще и рабочим, и жителем депрессивного района и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150