Это был статный пожилой господин с седеющими волосами и добродушным лицом, как говорила прислуга, несколько придирчивый и брюзгливый, большой сибарит, весьма бережно относившийся к своей особе. Его желе и суп, его одеяла, белье, закрывание или открывание окон в его комнате – были вопросами первостепенной важности. И если что-либо оказывалось не так, весь дом погружался в трепет и уныние. Так рассказывали Жуаните. Но в первую неделю в его доме она не имела случая убедиться в этом. Он или играл в гольф, или уезжал в автомобиле, или проходил мимо нее, безукоризненно одетый, направляясь в столовую обедать.
Однажды Анна прибежала наверх с сообщением, что мистер Чэттертон просит Жуаниту прийти к нему в библиотеку.
Жуанита удивилась и взволновалась.
– Меня? Господи, что ему от меня понадобилось?!
– Он простужен и не выходит, и сегодня ему не с кем играть свою партию в криббэдж. Он скучает и злится. Я пришла с телеграммами, увидела открытую доску для криббэджа, вспомнила, как вы говорили, что каждый вечер играли с матерью в эту игру… – В глазах Анны вдруг мелькнул страх. – Ведь вы вправду умеете играть?
– Да, да, играю в криббэдж и говорю по-испански! – засмеялась Жуанита. Она вымыла руки, пригладила волосы и побежала вниз через большие комнаты и коридоры в уютный, богато обставленный кабинет, где Кэрвуд Чэттертон ожидал ее с картами и костяшками наготове.
Сказав ей несколько любезных слов, он начал игру, сначала небрежно, но, так как Жуанита играла хорошо, то он скоро стал играть с той сосредоточенностью, какую вызывает игра с достойным противником.
Жуанита смеялась детским смехом, который так шел к ее золотым завиткам и румяным щекам. Она выигрывала партию за партией. В камине пылали дрова, с террасы доносился ровный шум дождя, было светло, тепло, пахло фиалками. Порой неслышно входил лакей, чтобы подложить дров. Вошел один раз и Кент Фергюсон с бумагами и удивленно поглядел на Жуаниту с картами в руках.
После этого вечера ее часто требовали вниз. Она понравилась Кэрвуду Чэттертону, как нравится трогательная непосредственность и смелость юности сдержанной и осторожной старости. Он был, собственно, не так стар, но отличался неповоротливостью мыслей; это был сноб и реакционер, раб тысячи условностей, трус, пугавшийся всякого новшества в социальной или политической жизни.
Было видно по всему, что Жуанита понравилась ему: он был неизменно любезен с ней, шутил даже иногда за картами и восхищался ее игрой. Он надоедал ей неторопливым разговором о своих коллекциях гравюр, медленно, протирая очки, повествовал о том, при каких обстоятельствах приобреталась каждая из них, а Жуанита с трудом скрывала скуку. Но все же эти часы за криббэджем вносили некоторое разнообразие в ее существование. Кроме того, они укрепляли в ней надежду, что ее оставят здесь.
Кэрвуд Чэттертон часто сетовал в ее присутствии на то, что его сын, обожаемый Билли, никак не мог научиться играть в криббэдж.
– Замечательный юноша, – сказал он ей как-то, качая своей красивой седой головой, – исключительно способный малый! Но он не может научиться этой игре, она ему не интересна. Это досадно… Вот вы увидите его, когда его мать приедет… – Кэрвуд Чэттертон взглянул на портрет жены (при этом он всегда упоминал о ней). – Когда миссис Чэттертон дома, все мы больше бываем на людях, о, гораздо больше!
Жуанита сомневалась, что ей когда-нибудь удастся увидеть наследника всего этого великолепия. С утра до вечера по телефону передавались приглашения Билли. Анна говорила, что Билли никогда не бывает дома, что он появляется у себя только за тем, чтобы принять ванну и лечь спать.
Да и, кроме того, в этом огромном доме могли бы жить несколько десятков человек, никогда не встречаясь друг с другом. Дом был в итальянском стиле и расположен в великолепном дубовом парке. В миле от главного подъезда находились ворота, выходившие на дорогу, и высокая каменная стена окружала двести акров парка. Там были пруды, поля роз, висячие сады, статуи, солнечные часы, площадки для тенниса, гольфа, прекрасные дороги для верховой езды, фруктовые сады и огороды. Со всех сторон дома были террасы и остекленные веранды, в тени тентов стояла мягкая плетеная мебель; большие подушки на полу, выложенном плитками, множество растений в кадках, болтливые пестрые попугаи, японские золотые рыбки в бассейнах создавали веселый уют. Огромные комнаты были полны драгоценных ковров, мебели, купленной в Европе, в Новой Англии и на Востоке, книг, дивных цветов, красовавшихся в причудливых хрустальных вазах и больших кувшинах… Жуанита улыбалась, вспоминая прежние свои понятия о комфорте и роскоши. Здесь было несколько столовых и гостиных, библиотеки, бильярдные, курительные комнаты. Сводчатые двери, завешенные тяжелыми портьерами, соединяли бесконечные анфилады великолепных комнат.
Наверху были бесчисленные обширные спальни, ванные комнаты, гардеробные. Однако через несколько дней Жуанита научилась находить свою маленькую, веселую, обтянутую ситцем комнату, не обращаясь к помощи пробегавшей мимо горничной. Они с Анной Руссель завтракали и обедали в маленькой столовой между кладовой и посудной, единственное окно которой выходило на зеленую лужайку.
ГЛАВА VI
За день до приезда матери появился, наконец, в доме и Билли, студент Стенфордского университета, сын хозяев, гостивший во время каникул на юге у знакомых. Это был здоровый, атлетического сложения юноша, всеобщий любимец и кумир обоих родителей.
На туалетном столе миссис Чэттертон стояла великолепная фотография этого красивого улыбающегося юноши, в ее гостиной наверху – другая. Но когда Жуанита, наконец, увидела Билли, он показался ей гораздо красивее, чем на портретах. А больше всего ей понравилась приветливая простота и открытая манера, с которой он поздоровался с Анной и представился ей, Жуаните. Встреча произошла на одной из террас в ярко-голубое зимнее утро, наступившее после длительных дождей. В воздухе было что-то по-весеннему сладостное, солнечные лучи пробивались сквозь облетевшие виноградные лозы, которыми была увита терраса. Внизу возле фонтана прыгали и щебетали птицы. Один из садовников осторожно стряхивал тяжелые капли с хризантем, а двое рабочих сметали с выложенных красными плитками ступеней террасы мокрые желтые листья. В верхнем этаже, напротив, белые занавески были отодвинуты далеко назад и заколоты, окна широко открыты, и весь дом словно купался в солнечном свете и тепле.
Жуанита и Анна были на террасе одни.
Жуанита была в самом безоблачном настроении по случаю чудной погоды, и влажная свежесть утра пьянила ее, как вино. Она, подняв голову, улыбалась девушке, убиравшей верхние комнаты и подошедшей к окну напротив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Однажды Анна прибежала наверх с сообщением, что мистер Чэттертон просит Жуаниту прийти к нему в библиотеку.
Жуанита удивилась и взволновалась.
– Меня? Господи, что ему от меня понадобилось?!
– Он простужен и не выходит, и сегодня ему не с кем играть свою партию в криббэдж. Он скучает и злится. Я пришла с телеграммами, увидела открытую доску для криббэджа, вспомнила, как вы говорили, что каждый вечер играли с матерью в эту игру… – В глазах Анны вдруг мелькнул страх. – Ведь вы вправду умеете играть?
– Да, да, играю в криббэдж и говорю по-испански! – засмеялась Жуанита. Она вымыла руки, пригладила волосы и побежала вниз через большие комнаты и коридоры в уютный, богато обставленный кабинет, где Кэрвуд Чэттертон ожидал ее с картами и костяшками наготове.
Сказав ей несколько любезных слов, он начал игру, сначала небрежно, но, так как Жуанита играла хорошо, то он скоро стал играть с той сосредоточенностью, какую вызывает игра с достойным противником.
Жуанита смеялась детским смехом, который так шел к ее золотым завиткам и румяным щекам. Она выигрывала партию за партией. В камине пылали дрова, с террасы доносился ровный шум дождя, было светло, тепло, пахло фиалками. Порой неслышно входил лакей, чтобы подложить дров. Вошел один раз и Кент Фергюсон с бумагами и удивленно поглядел на Жуаниту с картами в руках.
После этого вечера ее часто требовали вниз. Она понравилась Кэрвуду Чэттертону, как нравится трогательная непосредственность и смелость юности сдержанной и осторожной старости. Он был, собственно, не так стар, но отличался неповоротливостью мыслей; это был сноб и реакционер, раб тысячи условностей, трус, пугавшийся всякого новшества в социальной или политической жизни.
Было видно по всему, что Жуанита понравилась ему: он был неизменно любезен с ней, шутил даже иногда за картами и восхищался ее игрой. Он надоедал ей неторопливым разговором о своих коллекциях гравюр, медленно, протирая очки, повествовал о том, при каких обстоятельствах приобреталась каждая из них, а Жуанита с трудом скрывала скуку. Но все же эти часы за криббэджем вносили некоторое разнообразие в ее существование. Кроме того, они укрепляли в ней надежду, что ее оставят здесь.
Кэрвуд Чэттертон часто сетовал в ее присутствии на то, что его сын, обожаемый Билли, никак не мог научиться играть в криббэдж.
– Замечательный юноша, – сказал он ей как-то, качая своей красивой седой головой, – исключительно способный малый! Но он не может научиться этой игре, она ему не интересна. Это досадно… Вот вы увидите его, когда его мать приедет… – Кэрвуд Чэттертон взглянул на портрет жены (при этом он всегда упоминал о ней). – Когда миссис Чэттертон дома, все мы больше бываем на людях, о, гораздо больше!
Жуанита сомневалась, что ей когда-нибудь удастся увидеть наследника всего этого великолепия. С утра до вечера по телефону передавались приглашения Билли. Анна говорила, что Билли никогда не бывает дома, что он появляется у себя только за тем, чтобы принять ванну и лечь спать.
Да и, кроме того, в этом огромном доме могли бы жить несколько десятков человек, никогда не встречаясь друг с другом. Дом был в итальянском стиле и расположен в великолепном дубовом парке. В миле от главного подъезда находились ворота, выходившие на дорогу, и высокая каменная стена окружала двести акров парка. Там были пруды, поля роз, висячие сады, статуи, солнечные часы, площадки для тенниса, гольфа, прекрасные дороги для верховой езды, фруктовые сады и огороды. Со всех сторон дома были террасы и остекленные веранды, в тени тентов стояла мягкая плетеная мебель; большие подушки на полу, выложенном плитками, множество растений в кадках, болтливые пестрые попугаи, японские золотые рыбки в бассейнах создавали веселый уют. Огромные комнаты были полны драгоценных ковров, мебели, купленной в Европе, в Новой Англии и на Востоке, книг, дивных цветов, красовавшихся в причудливых хрустальных вазах и больших кувшинах… Жуанита улыбалась, вспоминая прежние свои понятия о комфорте и роскоши. Здесь было несколько столовых и гостиных, библиотеки, бильярдные, курительные комнаты. Сводчатые двери, завешенные тяжелыми портьерами, соединяли бесконечные анфилады великолепных комнат.
Наверху были бесчисленные обширные спальни, ванные комнаты, гардеробные. Однако через несколько дней Жуанита научилась находить свою маленькую, веселую, обтянутую ситцем комнату, не обращаясь к помощи пробегавшей мимо горничной. Они с Анной Руссель завтракали и обедали в маленькой столовой между кладовой и посудной, единственное окно которой выходило на зеленую лужайку.
ГЛАВА VI
За день до приезда матери появился, наконец, в доме и Билли, студент Стенфордского университета, сын хозяев, гостивший во время каникул на юге у знакомых. Это был здоровый, атлетического сложения юноша, всеобщий любимец и кумир обоих родителей.
На туалетном столе миссис Чэттертон стояла великолепная фотография этого красивого улыбающегося юноши, в ее гостиной наверху – другая. Но когда Жуанита, наконец, увидела Билли, он показался ей гораздо красивее, чем на портретах. А больше всего ей понравилась приветливая простота и открытая манера, с которой он поздоровался с Анной и представился ей, Жуаните. Встреча произошла на одной из террас в ярко-голубое зимнее утро, наступившее после длительных дождей. В воздухе было что-то по-весеннему сладостное, солнечные лучи пробивались сквозь облетевшие виноградные лозы, которыми была увита терраса. Внизу возле фонтана прыгали и щебетали птицы. Один из садовников осторожно стряхивал тяжелые капли с хризантем, а двое рабочих сметали с выложенных красными плитками ступеней террасы мокрые желтые листья. В верхнем этаже, напротив, белые занавески были отодвинуты далеко назад и заколоты, окна широко открыты, и весь дом словно купался в солнечном свете и тепле.
Жуанита и Анна были на террасе одни.
Жуанита была в самом безоблачном настроении по случаю чудной погоды, и влажная свежесть утра пьянила ее, как вино. Она, подняв голову, улыбалась девушке, убиравшей верхние комнаты и подошедшей к окну напротив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66