Комнаты, где очутилась Жуанита и где она сняла свою шубу и шляпу, были великолепны. В окна смотрела необозримая гладь моря.
В маленькой гостинице не было постояльцев кроме них с Билли. Только к обеду появились приезжие из Дель-Монтэ и Монтерей. Им отвели две большие комнаты, выходившие на море. За узкой полосой сосен, под утесами, виднелась издалека миссия Кармелитов.
А далеко-далеко, на много миль ниже, где-то стояла старая церковь святого Эстебана, бежала коричневая бурливая речка Амигос, а за нею – находилось ранчо, где перечники и эвкалипты роняли листья на низкую кровлю над патио, а чайки гуляли с ней, словно голуби…
Одна из двух комнат была спальней, другая – гостиной с балконом на море. Чудесные комнаты, каких Жуанита не видела даже у Чэттертонов и где можно было чувствовать себя, как в волшебной сказке.
На какое-то замечание Билли Жуанита рассмеялась. Ободренный этим смехом, может быть, смутно чувствуя, что она не вполне разделяет его безоблачную радость, он обнял ее и сказал вопросительно:
– Ведь ты рада, что мы, наконец, вместе, да, Жуанита?
– Конечно, – прошептала она, прижимаясь к его груди и не отводя глаз от большой меховой пуговицы на его дорожном пальто.
– Боишься?.. – спросил он.
– Немножко, – созналась она, поднимая глаза.
– Не надо меня бояться, родная!
– Все это так… ново и смущает. И то, что хозяйка назвала меня «миссис Чэттертон».
– Ну, к этому ты быстро привыкнешь, – весело уверил он.
После ванны, в семь часов, они спустились обедать.
За обедом тихонько болтали, а после него Жуанита с застенчивым удовольствием, которое Билли находил восхитительным, нарядилась в свое новое пальто из серебристых шкурок и они отправились гулять при свете луны. Он показал ей площадки для тенниса и ближайшие коттэджи, с хозяевами которых он был знаком.
Когда они вернулись в пустую гостиную, она медлила идти наверх, пытаясь отодвинуть то, что ее ожидало. Стала рассматривать большие фотографии в рамках – сцены охоты, игры в поло, в гольф. Билли смотрел через ее плечо, узнавая на фотографиях некоторых знакомых.
– Погляди-ка, – заметил он вдруг, – вот Кент Фергюсон верхом. Они были здесь в прошлом году, в октябре, перед самым отъездом мамы на восток. А вот и она, за ним, и отец, – все они провели здесь несколько дней.
Жуанита помнила это время. День, когда море заливало Солито.
– Кент – неплохой ездок, – заметил Билли. – По посадке можно сразу узнать.
Они поднялись к себе. Но только войдя в комнату, Жуанита обернулась и, из глубины души, терзаемой непонятными ощущениями и предчувствиями, промолвила, положив руку на рукав мужа:
– Билли?!
– Да, я знаю, дорогая, – с готовностью откликнулся он, – Я пойду покурю.
Когда через полчаса он пришел в спальню, то решил, что жена спит. Она утомлена, сегодня весь день была на себя не похожа… И ему не хотелось будить ее. Она лежала с разбросанными по подушке волосами, и дышала тихо и ровно.
Но когда Билли уснул крепким сном усталого и здорового человека, голубые глаза его жены открылись и без сна блуждали по мягким драпировкам абрикосового цвета, словно ища чего-то, словно стремясь приблизить завтра и следующий за этим завтра день, чтобы убежать от первой ночи ее замужества.
Билли со своим милым характером, юношеской живостью и ласковостью, Билли со своими пустыми разговорами и этим ликованием сегодня – сразу исчез из ее мыслей после единственного взгляда на фигуру человека на большой фотографии внизу.
На Кенте была та самая куртка для гольфа, в которой она в первый раз увидела его. Он улыбался той знакомой ей улыбкой, менявшей его лицо. Кент…
Одна мысль о нем словно разбудила се от тревожного дикого сна. Вмиг она снова стала только Жуанитой Эспинозой, не дипломаткой, не актрисой, запутавшейся в противоречиях, а девушкой, как все другие, созданной для простой жизни и любви.
Страшно было очнуться. Страшно понять, что то, что она сделала, было нечестно! Нечестно быть здесь, в спальне Билли Чэттертона, в качестве его жены, раз существовал на свете тот человек. Она пыталась представить себе будущую жизнь, когда она должна будет принимать гостей, веселая, хлопотливая, разливать чай, наряжаться, всегда встречать Билли улыбкой, всегда притворяться.
Это было не так трудно. Другие женщины делали это, храбро лгали в течение долгих медленных лет, и она тоже должна стать одной из таких женщин.
Сокровища любви, естественная радость – не для нее. Но она будет любима и не будет несчастна, это она знает, если не будет в ее жизни той большой любви, о которой мечтают девушки, зато будет все остальное.
– А если бы сегодня была ее брачная ночь с Кентом? – Кровь прилила к ее сердцу, все в ней взметнул вихрь ужаса и счастья.
Но это безумие! Надо же подумать о Билли. И зачем, зачем он привез ее к морю? Острый стыд поднялся в ней снова.
Нехорошо было с ее стороны выйти за него замуж, нехорошо позволять ему думать, что она рада этому.
И снова – Кент; и все часы, проведенные с ним. Кент, провожавший ее молча из церкви. Кент, чье лицо она надеялась увидеть, пробегая по лестнице или открывая какую-нибудь дверь в Чэттертоновском доме; Кент, купивший специально для их пикника английский ящик со льдом. Все его короткие фразы, интонации голоса… Все эти воспоминания были полны значения и сладкой муки.
Она забылась, наконец, но проснувшись на заре, оделась тихонько, как вор, и сошла вниз побродить по берегу. В девять вернулась в гостиницу разбудить Билли, но он был уже почти одет.
После завтрака он учил ее играть в гольф. Он был Воплощенное терпение, Но через час Жуанита устала, предпочла сидеть неподвижно, не заражаясь веселостью Билли, но довольная его безоблачным настроением, и смотреть на скалы и море, на чаек над водой.
Весь день она была весела и мила. Они ходили в Монтерей покупать глупые сувениры – корзиночки, вещицы из раковин и кожи, булавки. Человек из гостиницы должен был доставить их автомобиль к определенному часу в указанное место. Они хотели ехать в Санта-Мария, Санта-Барбара, а, может быть, остаться ночевать в Дель-Монтэ. Пока же они брели по кривым улицам, останавливаясь, чтобы полюбоваться на старинную стену или розовую черепичную кровлю. В восклицаниях Жуаниты восхищение смешивалось с печалью.
И внезапно она поняла, что должна уйти от Билли, что, если ей суждено любить его, то не сейчас, в этом настроении, когда каждое слово было вымучено и лживо, все мысли были с другим мужчиной. Это было нестерпимо. Она теряла голову. Любит она Билли или не любит? Она не знала. Она знала только, что должна бежать. Пока он так близок, и вместе с тем так безнадежно далек ей, она ни думать, ни действовать разумно была не в состоянии.
– Билли, родной, – сказала она торопливо, когда они шли к автомобилю в четыре часа, – ты должен простить меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66