Узкоглазый официант принес нам еду. Он был хорош собою, среднего роста, длинные черные волосы были завязаны в тугой хвост. Пока он расставлял тарелочки, мы молчали. Потом распечатали палочки и уже почти принялись за еду, как вдруг моя подруга раздельно сказала:
– Боже, какой же я сухарь по сравнению с тобой!
Я была ошарашена:
– Ты не сухарь.
– Сухарь, сухарь, – повторила она, и я почувствовала внезапно ту самую разницу между нами, о которой она столько раз говорила мне, но которую я не понимала. Но все-таки разница эта была далеко не «сухарной».
Мне тогда показалось, что она как-то… слабее меня. Но моя подруга была настолько же слабее в этих моих горних, небоскребных высях, насколько я была слабее в жизни повседневной. Все в этом мире относительно. И всю меру этой относительности, а также относительность наших споров тоже, судьба дала нам прочувствовать сразу же, как только мы вышли из этого ресторана.
Два потерявшихся туриста подошли к нам спросить дорогу. Один из них был чрезвычайно улыбчив, несимпатичен и худ. Но для моей подруги он оказался тем, что называется «второй половиной», и вся ее теория непринадлежания после встречи с ним довольно быстро рухнула. Сейчас она за ним замужем и, кажется, очень счастлива. У нее в жизни – после двенадцати лет перерыва и двух удачных браков – началась вторая главная история.
Танго
Под ночным крымским небом я двигаюсь диагонально и назад. Это очень сложно: идти затылком куда-то, да еще диагонально идти, не прямо. Кроме всего прочего, надо попасть в ногу с партнером. Мой партнер, сухонький шестидесятилетний старичок с заметной военной выправкой, приговаривает: «И-раз-два-три, четыре! И-раз-два-три, четыре!» Мы учимся танцевать танго.
Августовский вечер настолько же прекрасен, насколько и сюрреалистичен. Мы танцуем на небольшой площадке, расположенной прямо над морем, в окружении кипарисов и роз, источающих одуряющий аромат. Море под нами шумит едва-едва: безмятежно слившись со звездами на горизонте, оно спит чутким сном, как безымянная птица на скалистом прибрежном обрыве. В лиловом свете вечерних фонарей вьются полчища мошек, цикады фанатично исполняют «Ночь валькирий». Я думаю о том, как, наверное, странно, мы выглядим сейчас со стороны. Я босиком, в драных джинсовых шортах и древней фуфайке с надписью «New-York». Волосы выгорели и стоят дыбом после моря, а лицо и тело покоричневели так, что, должно быть, и мама родная сразу не узнает. Мой учитель и вовсе одет только лишь в шорты-бермуды и ветхие сандалии; бронзовый торс демонстрирует тореадорскую осанку профессионального танцора. Раз-два-три, раз-два-три. Мы танцуем аргентинское танго.
Проходящие мимо пары из ближайшего пансионата останавливаются на нас поглазеть. Это мне мешает, я начинаю сбиваться. Тогда мой партнер прекращает танец и, отступив назад, строго произносит: «Джада, вы не должны отвлекаться. Вас не должно волновать то, что сейчас происходит вокруг. Вас должны волновать только мы и „раз-два-три"».
Он прав, конечно. Но вокруг происходит столько всякого… Сегодня утром, например, произошло нечто, что никак не выходит у меня из головы. Одно это способно сбить с ритма.
Я приехала в Крым две недели назад и остановилась в доме у моей подруги. Я ждала ее со дня на день, она должна была приехать вдогонку. Все свободное время я проводила днем на пляже, а вечером томилась бездельем, пока не встретила преподавателя танго.
Выучить танго сложнее, чем построить любовь. Что такое примирение после ссоры по сравнению с освоением третьего шага?! Да после третьего шага все ссоры – как море по колено! Теперь-то я это понимала. В танго нужно необыкновенное чувство партнера. (Даже если его нет, в процессе обучения оно все равно образуется.)
«Именно поэтому Латинская Америка не страдает от демографического кризиса, – думаю я, – потому что они там сначала учатся танцевать, обретают это фантастическое чувство партнерства, а потом уже крутят романы. И романы такие, понятное дело, не разваливаются».
Раз-два-три, раз-два-три…
Сегодня утром мой учитель познакомил меня на пляже с молодым мужчиной. Солнце подступало к полудню, жар исходил от нагретой гальки, антизагарный крем плавился на коже. От рефлекторного прищура не спасали даже темные очки, поэтому, наверное, мы с этим молодым мужчиной и не узнали друг друга сразу. Он планировал знакомиться со мной не просто так, ему что-то было надо от меня по делу… Но вот по какому, останется навсегда тайной, потому что через две минуты нашей беседы мы выяснили, что он знает моего бывшего бойфренда, работал с ним и даже сейчас может без труда его найти. Мой собеседник, – едва я произнесла заветное имя своего бывшего, – сразу узнал меня. Говорил, что даже видел меня, и неоднократно. В таких-то, таких-то и таких-то местах, сказал он.
Он не ошибался. Мне показалось это совершенно невероятным. Я стояла перед ним практически голая, коричневая, на десять лет старше, чем была тогда, и на семь килограммов худее, и вот – он меня узнавал. А я его, конечно же, нет.
Впрочем, что удивительного?.. Вся моя жизнь когда-то была невероятной, а это всего лишь ее отголосок. Бойфренд знаковый персонаж в моей судьбе, единственный в своем роде. У нас с ним была любовь не от Бога – чувство, вызывающее сильнейшее привыкание и требующее все больших и больших доз. Это была страстища, пожиравшая мою душу, как степной ветер во время пожара.
Он, незабвенный герой моей черной весны, пил из меня кровь глубокими и сильными глотками, он меня предавал, я это знала и все равно летела к нему, как мотылек на пламя свечи, снова и снова. Я все прощала ему, но не потому, что могла простить, а потому, что у меня не было выбора. Потом, когда все было кончено, я еще несколько лет боялась его увидеть, случайно встретить где-нибудь на улице. На случайные встречи нам, кстати, всегда необыкновенно везло, и было у нас их что-то около семи: внезапных таких, в толпе.
«Даже и сейчас, – думаю я, напряженно соблюдая пошаговость танго, – надо же было встретить на пляже, в захолустном местечке Крыма, его знакомого!»
Но еще более странным было другое. Что спустя столько лет, разговорившись с человеком, который месяц назад или, возможно, меньше видел моего бойфренда, разговаривал с ним, знал все его координаты и хоть сейчас мог бы его найти, я испытала прилив фантастической, надрывной ностальгии. Возвращаясь назад по пляжу, вдоволь наговорившись с моим новым знакомым и его женой, пожав маленькую ручку их ребенку на прощание, пообещав встретиться в Москве, с тяжелым сердцем я думала о том, что время не лечит…
Все мои достижения в карьере и успехи в жизни, все мои яркие дни и ключевые моменты вдруг показались мне выцветшими дагеротипами в полутемной пыльной галерее богом забытой провинциальной экспозиции, по сравнению даже с одним вечером, проведенным с героем тех давних дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Боже, какой же я сухарь по сравнению с тобой!
Я была ошарашена:
– Ты не сухарь.
– Сухарь, сухарь, – повторила она, и я почувствовала внезапно ту самую разницу между нами, о которой она столько раз говорила мне, но которую я не понимала. Но все-таки разница эта была далеко не «сухарной».
Мне тогда показалось, что она как-то… слабее меня. Но моя подруга была настолько же слабее в этих моих горних, небоскребных высях, насколько я была слабее в жизни повседневной. Все в этом мире относительно. И всю меру этой относительности, а также относительность наших споров тоже, судьба дала нам прочувствовать сразу же, как только мы вышли из этого ресторана.
Два потерявшихся туриста подошли к нам спросить дорогу. Один из них был чрезвычайно улыбчив, несимпатичен и худ. Но для моей подруги он оказался тем, что называется «второй половиной», и вся ее теория непринадлежания после встречи с ним довольно быстро рухнула. Сейчас она за ним замужем и, кажется, очень счастлива. У нее в жизни – после двенадцати лет перерыва и двух удачных браков – началась вторая главная история.
Танго
Под ночным крымским небом я двигаюсь диагонально и назад. Это очень сложно: идти затылком куда-то, да еще диагонально идти, не прямо. Кроме всего прочего, надо попасть в ногу с партнером. Мой партнер, сухонький шестидесятилетний старичок с заметной военной выправкой, приговаривает: «И-раз-два-три, четыре! И-раз-два-три, четыре!» Мы учимся танцевать танго.
Августовский вечер настолько же прекрасен, насколько и сюрреалистичен. Мы танцуем на небольшой площадке, расположенной прямо над морем, в окружении кипарисов и роз, источающих одуряющий аромат. Море под нами шумит едва-едва: безмятежно слившись со звездами на горизонте, оно спит чутким сном, как безымянная птица на скалистом прибрежном обрыве. В лиловом свете вечерних фонарей вьются полчища мошек, цикады фанатично исполняют «Ночь валькирий». Я думаю о том, как, наверное, странно, мы выглядим сейчас со стороны. Я босиком, в драных джинсовых шортах и древней фуфайке с надписью «New-York». Волосы выгорели и стоят дыбом после моря, а лицо и тело покоричневели так, что, должно быть, и мама родная сразу не узнает. Мой учитель и вовсе одет только лишь в шорты-бермуды и ветхие сандалии; бронзовый торс демонстрирует тореадорскую осанку профессионального танцора. Раз-два-три, раз-два-три. Мы танцуем аргентинское танго.
Проходящие мимо пары из ближайшего пансионата останавливаются на нас поглазеть. Это мне мешает, я начинаю сбиваться. Тогда мой партнер прекращает танец и, отступив назад, строго произносит: «Джада, вы не должны отвлекаться. Вас не должно волновать то, что сейчас происходит вокруг. Вас должны волновать только мы и „раз-два-три"».
Он прав, конечно. Но вокруг происходит столько всякого… Сегодня утром, например, произошло нечто, что никак не выходит у меня из головы. Одно это способно сбить с ритма.
Я приехала в Крым две недели назад и остановилась в доме у моей подруги. Я ждала ее со дня на день, она должна была приехать вдогонку. Все свободное время я проводила днем на пляже, а вечером томилась бездельем, пока не встретила преподавателя танго.
Выучить танго сложнее, чем построить любовь. Что такое примирение после ссоры по сравнению с освоением третьего шага?! Да после третьего шага все ссоры – как море по колено! Теперь-то я это понимала. В танго нужно необыкновенное чувство партнера. (Даже если его нет, в процессе обучения оно все равно образуется.)
«Именно поэтому Латинская Америка не страдает от демографического кризиса, – думаю я, – потому что они там сначала учатся танцевать, обретают это фантастическое чувство партнерства, а потом уже крутят романы. И романы такие, понятное дело, не разваливаются».
Раз-два-три, раз-два-три…
Сегодня утром мой учитель познакомил меня на пляже с молодым мужчиной. Солнце подступало к полудню, жар исходил от нагретой гальки, антизагарный крем плавился на коже. От рефлекторного прищура не спасали даже темные очки, поэтому, наверное, мы с этим молодым мужчиной и не узнали друг друга сразу. Он планировал знакомиться со мной не просто так, ему что-то было надо от меня по делу… Но вот по какому, останется навсегда тайной, потому что через две минуты нашей беседы мы выяснили, что он знает моего бывшего бойфренда, работал с ним и даже сейчас может без труда его найти. Мой собеседник, – едва я произнесла заветное имя своего бывшего, – сразу узнал меня. Говорил, что даже видел меня, и неоднократно. В таких-то, таких-то и таких-то местах, сказал он.
Он не ошибался. Мне показалось это совершенно невероятным. Я стояла перед ним практически голая, коричневая, на десять лет старше, чем была тогда, и на семь килограммов худее, и вот – он меня узнавал. А я его, конечно же, нет.
Впрочем, что удивительного?.. Вся моя жизнь когда-то была невероятной, а это всего лишь ее отголосок. Бойфренд знаковый персонаж в моей судьбе, единственный в своем роде. У нас с ним была любовь не от Бога – чувство, вызывающее сильнейшее привыкание и требующее все больших и больших доз. Это была страстища, пожиравшая мою душу, как степной ветер во время пожара.
Он, незабвенный герой моей черной весны, пил из меня кровь глубокими и сильными глотками, он меня предавал, я это знала и все равно летела к нему, как мотылек на пламя свечи, снова и снова. Я все прощала ему, но не потому, что могла простить, а потому, что у меня не было выбора. Потом, когда все было кончено, я еще несколько лет боялась его увидеть, случайно встретить где-нибудь на улице. На случайные встречи нам, кстати, всегда необыкновенно везло, и было у нас их что-то около семи: внезапных таких, в толпе.
«Даже и сейчас, – думаю я, напряженно соблюдая пошаговость танго, – надо же было встретить на пляже, в захолустном местечке Крыма, его знакомого!»
Но еще более странным было другое. Что спустя столько лет, разговорившись с человеком, который месяц назад или, возможно, меньше видел моего бойфренда, разговаривал с ним, знал все его координаты и хоть сейчас мог бы его найти, я испытала прилив фантастической, надрывной ностальгии. Возвращаясь назад по пляжу, вдоволь наговорившись с моим новым знакомым и его женой, пожав маленькую ручку их ребенку на прощание, пообещав встретиться в Москве, с тяжелым сердцем я думала о том, что время не лечит…
Все мои достижения в карьере и успехи в жизни, все мои яркие дни и ключевые моменты вдруг показались мне выцветшими дагеротипами в полутемной пыльной галерее богом забытой провинциальной экспозиции, по сравнению даже с одним вечером, проведенным с героем тех давних дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49