«Я тебя люблю, но жить с тобой больше не могу».
На мой тогда вопрос, неужели Энджел ничего не предчувствовала, она ответила, что «да, предчувствовала, но о плохом ведь стараешься не думать?». И заодно поведала мне о своей эксклюзивной технологии отгоняния плохих мыслей. Я тогда подумала, что у этой девушки страусиные не только ноги.
Трагедия была в том, что Данилу она действительно любила. И поначалу вроде даже как будто и не поверила, что они разошлись.
– И только когда он мои вещи начал привозить домой, к родителям, – рассказывала она мне, – тут-то меня, Джада, и прорвало.
Она рыдала неделю. После чего у нее началась, можно сказать, черная полоса. Первое время она еще пыталась Данилу вернуть. Как заведенная, она ходила по всем отделам в офисе и, как заведенная, спрашивала: «Ребята, а как вы думаете, может, мне ему позвонить?» И вечерами горько плакала на кухне. Первый месяц ее жалели. Второй уже не очень. Через полгода босс принял решение ее увольнять на почве шизофрении. Тогда ей было сделано предупреждение.
К тому моменту она потеряла пятнадцать килограммов веса и практически совсем не спала. Энджел поняла, что пришло время принимать волевые решения. Волевые решения, как я потом узнала, всегда заменяли Анжелке логику.
Для начала она улетела в Тунис отдыхать. Там, беспрерывно куря кальян с гашишем, она слегка подправила свои физические и эмоциональные силы и по возвращении сменила работу и нашла себе нового парня. То есть именно нашла: сводила его в кино, напилась с ним виски в собственной машине и на следующий день после того, как они переспали, переехала к нему жить. На новой работе нашла новых друзей, в том числе и меня.
Совместное жительство Энджел с новым бойфрендом было весьма умеренным: за полгода они переспали целых пять раз (об этом знали все друзья и знакомые), и на пятый она влетела.
Я делаю томительную паузу, предвосхищая реакцию моего мувистара. Как и следовало ожидать, реакция эта бурная: откинув на подголовник красивую голову, он восхищенно заламывает брови и шепотом произносит: «Пять раз? За полгода?..» И с замиранием прикрывает свои прекрасны очи. Потом с закрытыми глазами он говорит, ни к кому вроде бы не обращаясь:
– Я пять раз за полдня вырабатываю. В случае больших чувств.
И, открыв глаза, смотрит на меня в упор. По его глазам понятно – меньше пяти раз мне уж никак не будет. А то и больше, больше… Я делаю вид, что поглощена дорогой, но все равно не могу сдержать улыбки. Я даже вдруг думаю, не поцеловать ли мне его крепко, здесь и сейчас, но в этот момент опять вспоминаю о Красотке. Поправляю зеркало заднего вида, смотрю на нее. Наша девочка бодрствует, но не плачет. Настоящая красавица. И умница. Хотя и видно, что это ребенок, рожденный не по любви…
У меня на этот счет целая теория. Мне кажется, дети, рожденные не от любви, а от одиночества, или от решения каких-то своих проблем, или просто как игрушка для заскучавшей взрослой девочки, обладают некой особой энергетикой. Точнее, не обладают ею – никакой. Обычные детеныши определенного биологического вида, и все. Детей же, рожденных в любви, видно сразу. Они особенные. Веселые, что ли. Таких детей всегда хочется взять на руки и прижать к сердцу. Выслушав вот это мое наблюдение, мувистар смотрит на меня некоторое время молча, с неопределяемым выражением лица. Потом, вздохнув, отворачивается и глядит на дорогу.
Отец Красотки, понятное дело, ее не хотел. Лично для меня это было бы сигналом к аборту и к последующему расставанию. Для Энджел – нет.
– Ну а когда, когда, если не сейчас? – таращила она на меня свои синие глаза. – Ты подумай! Мне двадцать девять лет, скоро будет тридцать!
Я искренне не знала, что ей ответить. Когда Красотка появилась на свет, проблемы начались незамедлительно. Бойфренд отказался жить с ними, потому что ребенок по ночам орал и он не высыпался. Энджел переехала к родителям, после чего родители объявили ее бойфренду бойкот и перестали пускать его к себе на порог. Но Энджел держалась за эти «отношения» изо всех сил. Она приезжала к нему сама, она ему звонила, она всячески приглашала его навестить ребенка… Временами он вел себя с ней совсем по-хамски. Она терпела. И однажды, приехав ко мне поздно вечером домой и рассказав очередную паранормальную историю из их отношений, Анжела добилась того, что мое терпение лопнуло.
Мы с ней тогда страшно поругались. На повышенных тонах я говорила ей, что не понимаю всего цимеса таких отношений. Она кричала мне, что надо идти на компромисс, я в ответ кричала ей, что на компромиссы надо идти тогда, когда уже принято глобальное решение с обеих сторон, но не надо пытаться этим компромиссом глобальное решение заменить!
– Потому что, – кричала я, – если мужик глобально готов от тебя соскочить в любую минуту и единственное, что его держит, это твоя компромиссность, ваше совместное жительство представляет собой полный абсурд!
Я как раз тогда только что оставила одного такого «компромиссного» человека, с которым Энджел меня и познакомила в надежде на наше светлое будущее, и мой пример ей особо мозолил глаза. Человек довольно быстро оказался патологическим хамом и небольшого ума к тому же, хотя Анжелке он очень нравился.
Так мы с Анжелой поорали друг на друга примерно с час, и она уехала, хлопнув дверью.
Я пыталась залить свою ярость виски, но виски не помогало… Через час позвонила Анжела и рыдала в трубку.
Помню, как только ребенку исполнилось четыре месяца, то она сразу засобиралась идти по ночным клубам, искать себе пару. И меня к этому процессу стала, естественно, подключать.
Вот интересно, кого она себе сейчас нашла? Моя звезда слушает внимательно и дает свой, восхитительный комментарий.
– Больше всего, – говорит он, – мне в этих отношениях жалко ребенка. Осталась детка без отца, без матери…
Я в этот момент вписываюсь в какой-то сложный поворот. Мы уже возвращаемся обратно к клубу. Помолчав со значением, мувистар осторожно так, почти даже не вопросительно, с почти даже повествовательной интонацией произносит:
– То есть если я правильно понял, то ты, например, если не найдешь себе пару, то не будешь рожать для себя?
– Видишь ли, я не понимаю, что такое «для себя». Для себя мне вообще очень мало что нужно. А ребенок как биологическое оправдание своего собственного существования… Что вот, жила не зря, вот, родила, воспитываю. Теперь, мол, есть ради чего жить, а раньше не было… Так, что ли? Мне и так есть ради чего жить. Всегда было и будет.
– В этом случае ты рискуешь остаться одна, – замечает он.
– Я знаю, – говорю я, ставя машину на ручник, – но кто не рискует, тот не пьет шампанского.
– А ты что, любишь шампанское? – иронично вскидывает одну бровь он, и почему-то в его голосе мне слышатся нотки обиды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
На мой тогда вопрос, неужели Энджел ничего не предчувствовала, она ответила, что «да, предчувствовала, но о плохом ведь стараешься не думать?». И заодно поведала мне о своей эксклюзивной технологии отгоняния плохих мыслей. Я тогда подумала, что у этой девушки страусиные не только ноги.
Трагедия была в том, что Данилу она действительно любила. И поначалу вроде даже как будто и не поверила, что они разошлись.
– И только когда он мои вещи начал привозить домой, к родителям, – рассказывала она мне, – тут-то меня, Джада, и прорвало.
Она рыдала неделю. После чего у нее началась, можно сказать, черная полоса. Первое время она еще пыталась Данилу вернуть. Как заведенная, она ходила по всем отделам в офисе и, как заведенная, спрашивала: «Ребята, а как вы думаете, может, мне ему позвонить?» И вечерами горько плакала на кухне. Первый месяц ее жалели. Второй уже не очень. Через полгода босс принял решение ее увольнять на почве шизофрении. Тогда ей было сделано предупреждение.
К тому моменту она потеряла пятнадцать килограммов веса и практически совсем не спала. Энджел поняла, что пришло время принимать волевые решения. Волевые решения, как я потом узнала, всегда заменяли Анжелке логику.
Для начала она улетела в Тунис отдыхать. Там, беспрерывно куря кальян с гашишем, она слегка подправила свои физические и эмоциональные силы и по возвращении сменила работу и нашла себе нового парня. То есть именно нашла: сводила его в кино, напилась с ним виски в собственной машине и на следующий день после того, как они переспали, переехала к нему жить. На новой работе нашла новых друзей, в том числе и меня.
Совместное жительство Энджел с новым бойфрендом было весьма умеренным: за полгода они переспали целых пять раз (об этом знали все друзья и знакомые), и на пятый она влетела.
Я делаю томительную паузу, предвосхищая реакцию моего мувистара. Как и следовало ожидать, реакция эта бурная: откинув на подголовник красивую голову, он восхищенно заламывает брови и шепотом произносит: «Пять раз? За полгода?..» И с замиранием прикрывает свои прекрасны очи. Потом с закрытыми глазами он говорит, ни к кому вроде бы не обращаясь:
– Я пять раз за полдня вырабатываю. В случае больших чувств.
И, открыв глаза, смотрит на меня в упор. По его глазам понятно – меньше пяти раз мне уж никак не будет. А то и больше, больше… Я делаю вид, что поглощена дорогой, но все равно не могу сдержать улыбки. Я даже вдруг думаю, не поцеловать ли мне его крепко, здесь и сейчас, но в этот момент опять вспоминаю о Красотке. Поправляю зеркало заднего вида, смотрю на нее. Наша девочка бодрствует, но не плачет. Настоящая красавица. И умница. Хотя и видно, что это ребенок, рожденный не по любви…
У меня на этот счет целая теория. Мне кажется, дети, рожденные не от любви, а от одиночества, или от решения каких-то своих проблем, или просто как игрушка для заскучавшей взрослой девочки, обладают некой особой энергетикой. Точнее, не обладают ею – никакой. Обычные детеныши определенного биологического вида, и все. Детей же, рожденных в любви, видно сразу. Они особенные. Веселые, что ли. Таких детей всегда хочется взять на руки и прижать к сердцу. Выслушав вот это мое наблюдение, мувистар смотрит на меня некоторое время молча, с неопределяемым выражением лица. Потом, вздохнув, отворачивается и глядит на дорогу.
Отец Красотки, понятное дело, ее не хотел. Лично для меня это было бы сигналом к аборту и к последующему расставанию. Для Энджел – нет.
– Ну а когда, когда, если не сейчас? – таращила она на меня свои синие глаза. – Ты подумай! Мне двадцать девять лет, скоро будет тридцать!
Я искренне не знала, что ей ответить. Когда Красотка появилась на свет, проблемы начались незамедлительно. Бойфренд отказался жить с ними, потому что ребенок по ночам орал и он не высыпался. Энджел переехала к родителям, после чего родители объявили ее бойфренду бойкот и перестали пускать его к себе на порог. Но Энджел держалась за эти «отношения» изо всех сил. Она приезжала к нему сама, она ему звонила, она всячески приглашала его навестить ребенка… Временами он вел себя с ней совсем по-хамски. Она терпела. И однажды, приехав ко мне поздно вечером домой и рассказав очередную паранормальную историю из их отношений, Анжела добилась того, что мое терпение лопнуло.
Мы с ней тогда страшно поругались. На повышенных тонах я говорила ей, что не понимаю всего цимеса таких отношений. Она кричала мне, что надо идти на компромисс, я в ответ кричала ей, что на компромиссы надо идти тогда, когда уже принято глобальное решение с обеих сторон, но не надо пытаться этим компромиссом глобальное решение заменить!
– Потому что, – кричала я, – если мужик глобально готов от тебя соскочить в любую минуту и единственное, что его держит, это твоя компромиссность, ваше совместное жительство представляет собой полный абсурд!
Я как раз тогда только что оставила одного такого «компромиссного» человека, с которым Энджел меня и познакомила в надежде на наше светлое будущее, и мой пример ей особо мозолил глаза. Человек довольно быстро оказался патологическим хамом и небольшого ума к тому же, хотя Анжелке он очень нравился.
Так мы с Анжелой поорали друг на друга примерно с час, и она уехала, хлопнув дверью.
Я пыталась залить свою ярость виски, но виски не помогало… Через час позвонила Анжела и рыдала в трубку.
Помню, как только ребенку исполнилось четыре месяца, то она сразу засобиралась идти по ночным клубам, искать себе пару. И меня к этому процессу стала, естественно, подключать.
Вот интересно, кого она себе сейчас нашла? Моя звезда слушает внимательно и дает свой, восхитительный комментарий.
– Больше всего, – говорит он, – мне в этих отношениях жалко ребенка. Осталась детка без отца, без матери…
Я в этот момент вписываюсь в какой-то сложный поворот. Мы уже возвращаемся обратно к клубу. Помолчав со значением, мувистар осторожно так, почти даже не вопросительно, с почти даже повествовательной интонацией произносит:
– То есть если я правильно понял, то ты, например, если не найдешь себе пару, то не будешь рожать для себя?
– Видишь ли, я не понимаю, что такое «для себя». Для себя мне вообще очень мало что нужно. А ребенок как биологическое оправдание своего собственного существования… Что вот, жила не зря, вот, родила, воспитываю. Теперь, мол, есть ради чего жить, а раньше не было… Так, что ли? Мне и так есть ради чего жить. Всегда было и будет.
– В этом случае ты рискуешь остаться одна, – замечает он.
– Я знаю, – говорю я, ставя машину на ручник, – но кто не рискует, тот не пьет шампанского.
– А ты что, любишь шампанское? – иронично вскидывает одну бровь он, и почему-то в его голосе мне слышатся нотки обиды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49