Он тоже. Как-то обреченно они поехали к ней домой. Там они снова спали, вернее, слегка дремали, после… и он улетел как «боинг», с низкого старта, к себе домой. Сказал, что очень занят, что ему надо работать.
Глубокой ночью она закрыла за ним дверь, и вдруг в ее сознании как-то все вместе проступило, вся картина их так называемых отношений проявилась, как изображение на фото: она поняла, что он ее имел, теперь уже да, просто имел. Вот сейчас, сегодня ночью, этой ночью. И ему это нравилось. Она вспомнила, как он бился в корчах, как нравился ему ее запах, как балдел он от ее тела. И еще она поняла, что ему по большому счету все равно: ибо не чует он разницы в том, чтобы иметь женщину просто так или заниматься с ней сексом с каким-то эмоциональным резонансом. Может быть, потому, что у него этого резонанса не было… И возможно, – это показалось ей гораздо более страшным, – не было никогда.
Чтобы осмыслить это полностью, у нее ушла неделя. А по прошествии еще одной она оказалась в больнице, со странным диагнозом «нервное расстройство». Там она лежала под капельницей. В раствор добавляли транквилизаторов, и впервые за долгое время она почувствовала себя необыкновенно хорошо. Спала, просыпалась и снова засыпала. И ничто ее не волновало. Ничто.
Через месяц она увидела его снова, опять в тусовке. И снова он захотел ее. На этот раз она его за это ненавидела.
Но он добился своего. Непонятно как. Наверное, потому, что она, обколотая успокоительными и курсом пропившая какие-то дурацкие антидепрессанты, была недостаточно сильна, чтобы ему отказать. Наверное, поэтому. Но в сексе для нее в этот раз все было так по-другому, что она почти ничего не почувствовала, и вяло, небрежно сымитировав какие-то экстазы, с удивлением обнаружила, что он эту фальшивку проглотил. И даже остался горд и доволен собою.
«Боже мой», – подумала она тогда.
Через неделю они снова спали. Как и в прошлый раз, она не могла себе объяснить почему… Но отношения между ними вроде как растеплились, они перезванивались, он даже пытался порекомендовать ее на хорошую работу. Все шло прекрасно; ей даже почудилось, что, может быть, у них все-таки что-то получится. Но тут обнаружилось, что у нее не начинаются месячные.
Он был в ужасе. Она тоже. Она была в ужасе настолько, что не могла даже по-настоящему решить, что же ей делать, в случае «если»… Потом месячные начались. Но она вдруг подумала, что лучше не будет извещать его об этом сразу же. Она хотела знать, когда в следующий раз он позвонит сам, чтобы узнать, как она.
Ответ оказался проще, чем можно было ожидать: никогда. Он не позвонил. Он чистосердечно забыл о ней. Под Новый год улетел в Таиланд, где пропадал два месяца. Она улетела на Ближний Восток и культурненько отдохнула две недели. Вернулись они, как ни странно, в один день и приземлялись даже в одном аэропорту, с разницей в несколько часов. Там-то они и столкнулись, поскольку ее самолет задержался. Не вполне веря своим глазам, она окликнула его в очереди на паспортный контроль. Патлатый турист западного вида в неуверенном полуобороте сощурился, вгляделся… Узнал. Затем развернулся, бросив сумку, быстро подошел к ней и, крепко, уверенно прижавшись в объятиях к ней всем телом, сильно, почти зло впечатал в губы долгий поцелуй.
И вот теперь, сидя у него на диване в новой квартире, они вели какой-то напряженный, бессмысленный разговор, прерываемый большими паузами.
– Я должна накраситься, – сказала она ему в начале, – у меня сегодня вечером две встречи.
– О боже, – только и сказал он, – ну тогда это надолго.
Она промолчала.
– Две встречи личные? – спросил он как бы нехотя.
«Самое ужасное в таких вопросах – это абсолютная праздность», – подумала она.
– Нет. То есть да, – она выводила ресницы, – мне будут делать два предложения. Первое, я надеюсь, по работе.
– А второе… это замуж, что ли, тебя зовут? – неприязненно поинтересовался он.
– Нет, совместно жительствовать.
– Девочка или мальчик? – тускло поинтересовался он, закуривая.
Она чуть удивилась.
– Мальчик, – ответила она. Пауза.
Ее искренне поражало, насколько тосклива сейчас их беседа. Насколько все то, что они друг другу сейчас говорят, неинтересно им обоим. Еще и вчера по большому счету было неинтересно, но вчера в атмосфере витал повышенный гормональный тонус, и казалось, что какой-то интерес все-таки есть.
Вот странно, думала она. Насколько им теперь не о чем говорить, и насколько было говорить о чем тогда, полгода назад. Тогда она с изумлением узнала, что он перечитал всего Набокова и что теперь, в этом возрасте, терпеть его не может, и на ее профессиональный вопрос он аргументированно отвечал почему. Она была в восторге. Они в тот момент смотрели фильм «Герой», лежа в кровати, ели чипсы, и чипсы эти были кругом, кругом…
Помнится, они даже обсуждали как-то Кьеркегора и хихикали над Кантом. Они были равнозначны друг другу и равнозначно интересны. И как это странно, насколько все безнадежно теперь и тоскливо и нету никаких даже приятельских отношений. И быть не может.
Теперь ей пора уходить из этой квартиры. Очень сразу и срочно.
Он сказал: «Я везде уже сто раз опоздал». Интонация была такая, что опоздал из-за нее. Она быстро собралась. Он открыл дверь, тромбоном вытянул губы в прощальный поцелуй. Брезгливо миновав их, она вышла вон.
Выйдя в мартовский полдень, она поняла, что да, теперь уже – только теперь! – все. Вот теперь она его никогда не увидит, и в этом уверена. Потому что ей важнее сохранить эти три недели, что называется, в «золотой рамочке». Что, в конце концов, это нужно именно ей. А для него ни этих трех недель, ни «золотой рамки», по всей видимости, никогда не существовало.
Это ни хорошо ни плохо. Ведь, в действительности, он ее предупреждал. Гёрлфренд, работа, богемный образ жизни… Он говорил ей об этом простыми русскими словами. В сущности, ее все предупреждали, кроме разве что Минздрава. И она знала это «все» и тем не менее создала легенду, образ, в котором могла бы его любить. И любила.
Но пусть образы прошлого не затмеваются реалиями настоящего, подумала она, доставая из сумки мобильный телефон. Пусть они будут светлы. Выйдя в меню, она выбрала «контакты» и, выведя курсор на его имя, нажала delete. И пусть будут только те три недели в августе. Пусть только они останутся в памяти.
Сатисфакция
Но сатисфакция – вот главный бонус в таких сюжетах. И чертовски приятно знать, что жизнь всенепременно и всегда дает нам возможность сатисфакции.
Когда я рассказала эту печальную историю моим девочкам, они восприняли ее близко к сердцу: так загрустили, так завздыхали… Такая тягостная тишина восстановилась среди невест по второму разу! Но как я порадовала их, когда годом позже рассказала им невероятное продолжение этой истории!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Глубокой ночью она закрыла за ним дверь, и вдруг в ее сознании как-то все вместе проступило, вся картина их так называемых отношений проявилась, как изображение на фото: она поняла, что он ее имел, теперь уже да, просто имел. Вот сейчас, сегодня ночью, этой ночью. И ему это нравилось. Она вспомнила, как он бился в корчах, как нравился ему ее запах, как балдел он от ее тела. И еще она поняла, что ему по большому счету все равно: ибо не чует он разницы в том, чтобы иметь женщину просто так или заниматься с ней сексом с каким-то эмоциональным резонансом. Может быть, потому, что у него этого резонанса не было… И возможно, – это показалось ей гораздо более страшным, – не было никогда.
Чтобы осмыслить это полностью, у нее ушла неделя. А по прошествии еще одной она оказалась в больнице, со странным диагнозом «нервное расстройство». Там она лежала под капельницей. В раствор добавляли транквилизаторов, и впервые за долгое время она почувствовала себя необыкновенно хорошо. Спала, просыпалась и снова засыпала. И ничто ее не волновало. Ничто.
Через месяц она увидела его снова, опять в тусовке. И снова он захотел ее. На этот раз она его за это ненавидела.
Но он добился своего. Непонятно как. Наверное, потому, что она, обколотая успокоительными и курсом пропившая какие-то дурацкие антидепрессанты, была недостаточно сильна, чтобы ему отказать. Наверное, поэтому. Но в сексе для нее в этот раз все было так по-другому, что она почти ничего не почувствовала, и вяло, небрежно сымитировав какие-то экстазы, с удивлением обнаружила, что он эту фальшивку проглотил. И даже остался горд и доволен собою.
«Боже мой», – подумала она тогда.
Через неделю они снова спали. Как и в прошлый раз, она не могла себе объяснить почему… Но отношения между ними вроде как растеплились, они перезванивались, он даже пытался порекомендовать ее на хорошую работу. Все шло прекрасно; ей даже почудилось, что, может быть, у них все-таки что-то получится. Но тут обнаружилось, что у нее не начинаются месячные.
Он был в ужасе. Она тоже. Она была в ужасе настолько, что не могла даже по-настоящему решить, что же ей делать, в случае «если»… Потом месячные начались. Но она вдруг подумала, что лучше не будет извещать его об этом сразу же. Она хотела знать, когда в следующий раз он позвонит сам, чтобы узнать, как она.
Ответ оказался проще, чем можно было ожидать: никогда. Он не позвонил. Он чистосердечно забыл о ней. Под Новый год улетел в Таиланд, где пропадал два месяца. Она улетела на Ближний Восток и культурненько отдохнула две недели. Вернулись они, как ни странно, в один день и приземлялись даже в одном аэропорту, с разницей в несколько часов. Там-то они и столкнулись, поскольку ее самолет задержался. Не вполне веря своим глазам, она окликнула его в очереди на паспортный контроль. Патлатый турист западного вида в неуверенном полуобороте сощурился, вгляделся… Узнал. Затем развернулся, бросив сумку, быстро подошел к ней и, крепко, уверенно прижавшись в объятиях к ней всем телом, сильно, почти зло впечатал в губы долгий поцелуй.
И вот теперь, сидя у него на диване в новой квартире, они вели какой-то напряженный, бессмысленный разговор, прерываемый большими паузами.
– Я должна накраситься, – сказала она ему в начале, – у меня сегодня вечером две встречи.
– О боже, – только и сказал он, – ну тогда это надолго.
Она промолчала.
– Две встречи личные? – спросил он как бы нехотя.
«Самое ужасное в таких вопросах – это абсолютная праздность», – подумала она.
– Нет. То есть да, – она выводила ресницы, – мне будут делать два предложения. Первое, я надеюсь, по работе.
– А второе… это замуж, что ли, тебя зовут? – неприязненно поинтересовался он.
– Нет, совместно жительствовать.
– Девочка или мальчик? – тускло поинтересовался он, закуривая.
Она чуть удивилась.
– Мальчик, – ответила она. Пауза.
Ее искренне поражало, насколько тосклива сейчас их беседа. Насколько все то, что они друг другу сейчас говорят, неинтересно им обоим. Еще и вчера по большому счету было неинтересно, но вчера в атмосфере витал повышенный гормональный тонус, и казалось, что какой-то интерес все-таки есть.
Вот странно, думала она. Насколько им теперь не о чем говорить, и насколько было говорить о чем тогда, полгода назад. Тогда она с изумлением узнала, что он перечитал всего Набокова и что теперь, в этом возрасте, терпеть его не может, и на ее профессиональный вопрос он аргументированно отвечал почему. Она была в восторге. Они в тот момент смотрели фильм «Герой», лежа в кровати, ели чипсы, и чипсы эти были кругом, кругом…
Помнится, они даже обсуждали как-то Кьеркегора и хихикали над Кантом. Они были равнозначны друг другу и равнозначно интересны. И как это странно, насколько все безнадежно теперь и тоскливо и нету никаких даже приятельских отношений. И быть не может.
Теперь ей пора уходить из этой квартиры. Очень сразу и срочно.
Он сказал: «Я везде уже сто раз опоздал». Интонация была такая, что опоздал из-за нее. Она быстро собралась. Он открыл дверь, тромбоном вытянул губы в прощальный поцелуй. Брезгливо миновав их, она вышла вон.
Выйдя в мартовский полдень, она поняла, что да, теперь уже – только теперь! – все. Вот теперь она его никогда не увидит, и в этом уверена. Потому что ей важнее сохранить эти три недели, что называется, в «золотой рамочке». Что, в конце концов, это нужно именно ей. А для него ни этих трех недель, ни «золотой рамки», по всей видимости, никогда не существовало.
Это ни хорошо ни плохо. Ведь, в действительности, он ее предупреждал. Гёрлфренд, работа, богемный образ жизни… Он говорил ей об этом простыми русскими словами. В сущности, ее все предупреждали, кроме разве что Минздрава. И она знала это «все» и тем не менее создала легенду, образ, в котором могла бы его любить. И любила.
Но пусть образы прошлого не затмеваются реалиями настоящего, подумала она, доставая из сумки мобильный телефон. Пусть они будут светлы. Выйдя в меню, она выбрала «контакты» и, выведя курсор на его имя, нажала delete. И пусть будут только те три недели в августе. Пусть только они останутся в памяти.
Сатисфакция
Но сатисфакция – вот главный бонус в таких сюжетах. И чертовски приятно знать, что жизнь всенепременно и всегда дает нам возможность сатисфакции.
Когда я рассказала эту печальную историю моим девочкам, они восприняли ее близко к сердцу: так загрустили, так завздыхали… Такая тягостная тишина восстановилась среди невест по второму разу! Но как я порадовала их, когда годом позже рассказала им невероятное продолжение этой истории!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49