Между прочим, когда я однажды рассказал эту историю бывшему министру обороны США Роберту Макнамаре, он отнесся к ней с доверием, заметив со смехом, что такое вполне могло случиться и в его ведомстве.
Так или иначе советское руководство оказалось перед свершившимся фактом – кубинские войска находились в Анголе. И опять сработал рефлекс интернационального долга, тем более что этому предшествовала вооруженная интервенция в Анголу со стороны Южно-Африканской Республики, фактически поддержанная, если не организованная, Соединенными Штатами. В этих условиях Советскому Союзу уклониться от оказания военной помощи МПЛА, в том числе путем снабжения оружием кубинских войск, считалось невозможным.
Оставляя в стороне вопрос о том, по чьей вине началась гражданская война в Анголе, можно утверждать, что вовлеченность в нее США и СССР явилась одной из главных причин угасания разрядки в середине 70-х годов. В значительной мере из-за Анголы Форд заморозил переговоры с советской стороной по подготовке Договора ОСВ-2 на основе владивостокской договоренности и вообще свернул контакты с Советским Союзом. Довольно густую тень на советско-американские отношения Ангола продолжала бросать и при президенте Картере, но об этом речь пойдет в следующей главе.
Глава 8. СНОВА УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ
То обстоятельство, что к концу президентства Форда советско-американские отношения оказались отброшенными назад, предопределило особый интерес советского руководства к его сопернику на президентских выборах 1976 года – кандидату демократической партии Джимми Картеру. И хотя он был совершенно неизвестной в СССР политической фигурой, а его предвыборные заявления, как в Москве хорошо осознавали, не обязательно отражали его действительные взгляды, многое в этих заявлениях импонировало настроениям советского руководства. Здесь были и критическое отношение к отказу Форда от употребления термина «разрядка», и прямая критика в его адрес за замораживание переговоров по завершению Договора ОСВ-2 на основе владивостокской договоренности 1974 года, и высказывания в пользу нераспространения ядерного оружия и полного запрещения его испытаний, а также в пользу сокращений ядерного оружия вплоть до его полной ликвидации. Положительное впечатление на советское руководство произвело то, что Картер не только публично, но и в закрытом порядке, через А. Гарримана, посетившего Москву в сентябре 1976 года, заверил, что в случае избрания его президентом он предпримет шаги для скорейшего завершения выработки и подписания Договора ОСВ-2, а затем будет готов продолжить переговоры для достижения договоренности о существенных сокращениях стратегических наступательных вооружений.
Конечно, далеко не все, что говорилось Картером в ходе избирательной кампании, нравилось Москве. В частности, то, в каком ключе и с какой настойчивостью ставилась им проблема прав человека в международном плане, прежде всего применительно к Советскому Союзу. Но его высказывания по вопросам ограничений вооружений и разоружения, повторяю, вселяли определенные надежды.
Во всяком случае в Москве не испытывали сожаления по поводу поражения Форда на выборах 2 ноября 1976 года и победы на них Картера. Поздравляя последнего с победой, Л. И. Брежнев сразу же выразил надежду на их скорую встречу. Картер не замедлил с ответом. Уже 4 ноября Гарриман передал через советского посла в Вашингтоне устное сообщение для Брежнева от Картера, в котором говорилось, что вновь избранный президент считает важным иметь личную встречу с Брежневым «в целях сохранения и поддержания мира во всем мире», а также полагает полезным организацию в последующем таких встреч «на регулярной основе, может быть, раз в год». Правда, Картер оговорился, что у него уже есть обращения руководителей Англии, ФРГ и Франции, и выразил надежду, что в Москве будет правильно понято то, что советско-американская встреча на высшем уровне сможет иметь место после его встреч с союзниками.
Через непродолжительное время, 17 ноября, Гарриман, которого Картер уполномочил продолжать действовать в качестве неофициального канала связи между ним и Брежневым на период до своего вступления в должность, сообщил о готовности Картера к обмену мнениями уже в течение этого переходного периода по интересующим обе стороны вопросам. Вместе с тем было сказано, что вступать в их предметное обсуждение он пока не может. Во-первых, потому, что не может подменять действующего президента, а во-вторых, потому, что у него еще нет своего аппарата советников и он не считает возможным «импровизировать». Тем не менее состоявшийся до 20 января 1977 года обмен еще несколькими устными посланиями между Брежневым и Картером, казалось, обещал конструктивное развитие советско-американского диалога (во всяком случае, по вопросам ограничения стратегических вооружений) после вступления Картера в должность. Правда, нас в Москве несколько насторожила содержавшаяся в одном из посланий Картера (от 1 декабря 1976 г.) ремарка, что он «не может, разумеется, быть связанным предшествовавшими переговорами по ограничению стратегических вооружений». Это было нехорошее предзнаменование, которое вскоре, к сожалению, более чем оправдалось. Но в ту пору хотелось надеяться на лучшее.
Москва, однако, не просто надеялась на лучшее, но, со своей стороны, стремилась создать как можно более благоприятные предпосылки для успешного развития диалога с президентом Картером после его вступления в должность. Одним из важных шагов в этом плане было включение в речь, с которой Брежнев выступил 18 января 1977 года, то есть за два дня до инаугурации Картера, в Туле по случаю присвоения ей звания города-героя, ряда важных формулировок относительно советской военной политики. Их существо состояло в следующем:
– приписываемые Советскому Союзу стремления к превосходству с целью приобретения способности для нанесения первого ядерного удара не имеют под собой никаких оснований;
– целью Советского Союза является лишь создание оборонного потенциала, достаточного для того, чтобы удержать любого потенциального противника от агрессии против него.
Иными словами, в этой речи Брежнева был впервые публично провозглашен принцип оборонной достаточности , который получит свое дальнейшее развитие в последующие годы.
Сформулированы эти положения были представителями МИДа СССР (конкретно мною и Л. И. Менделевичем) в группе, которая готовила проект речи Брежнева. Я согласовал их с тогдашним начальником Генерального штаба Вооруженных Сил. СССР В. Г. Куликовым без всяких трудностей, поскольку эти положения отражали действительное существо дел, хотя и звучали несколько непривычно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Так или иначе советское руководство оказалось перед свершившимся фактом – кубинские войска находились в Анголе. И опять сработал рефлекс интернационального долга, тем более что этому предшествовала вооруженная интервенция в Анголу со стороны Южно-Африканской Республики, фактически поддержанная, если не организованная, Соединенными Штатами. В этих условиях Советскому Союзу уклониться от оказания военной помощи МПЛА, в том числе путем снабжения оружием кубинских войск, считалось невозможным.
Оставляя в стороне вопрос о том, по чьей вине началась гражданская война в Анголе, можно утверждать, что вовлеченность в нее США и СССР явилась одной из главных причин угасания разрядки в середине 70-х годов. В значительной мере из-за Анголы Форд заморозил переговоры с советской стороной по подготовке Договора ОСВ-2 на основе владивостокской договоренности и вообще свернул контакты с Советским Союзом. Довольно густую тень на советско-американские отношения Ангола продолжала бросать и при президенте Картере, но об этом речь пойдет в следующей главе.
Глава 8. СНОВА УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ
То обстоятельство, что к концу президентства Форда советско-американские отношения оказались отброшенными назад, предопределило особый интерес советского руководства к его сопернику на президентских выборах 1976 года – кандидату демократической партии Джимми Картеру. И хотя он был совершенно неизвестной в СССР политической фигурой, а его предвыборные заявления, как в Москве хорошо осознавали, не обязательно отражали его действительные взгляды, многое в этих заявлениях импонировало настроениям советского руководства. Здесь были и критическое отношение к отказу Форда от употребления термина «разрядка», и прямая критика в его адрес за замораживание переговоров по завершению Договора ОСВ-2 на основе владивостокской договоренности 1974 года, и высказывания в пользу нераспространения ядерного оружия и полного запрещения его испытаний, а также в пользу сокращений ядерного оружия вплоть до его полной ликвидации. Положительное впечатление на советское руководство произвело то, что Картер не только публично, но и в закрытом порядке, через А. Гарримана, посетившего Москву в сентябре 1976 года, заверил, что в случае избрания его президентом он предпримет шаги для скорейшего завершения выработки и подписания Договора ОСВ-2, а затем будет готов продолжить переговоры для достижения договоренности о существенных сокращениях стратегических наступательных вооружений.
Конечно, далеко не все, что говорилось Картером в ходе избирательной кампании, нравилось Москве. В частности, то, в каком ключе и с какой настойчивостью ставилась им проблема прав человека в международном плане, прежде всего применительно к Советскому Союзу. Но его высказывания по вопросам ограничений вооружений и разоружения, повторяю, вселяли определенные надежды.
Во всяком случае в Москве не испытывали сожаления по поводу поражения Форда на выборах 2 ноября 1976 года и победы на них Картера. Поздравляя последнего с победой, Л. И. Брежнев сразу же выразил надежду на их скорую встречу. Картер не замедлил с ответом. Уже 4 ноября Гарриман передал через советского посла в Вашингтоне устное сообщение для Брежнева от Картера, в котором говорилось, что вновь избранный президент считает важным иметь личную встречу с Брежневым «в целях сохранения и поддержания мира во всем мире», а также полагает полезным организацию в последующем таких встреч «на регулярной основе, может быть, раз в год». Правда, Картер оговорился, что у него уже есть обращения руководителей Англии, ФРГ и Франции, и выразил надежду, что в Москве будет правильно понято то, что советско-американская встреча на высшем уровне сможет иметь место после его встреч с союзниками.
Через непродолжительное время, 17 ноября, Гарриман, которого Картер уполномочил продолжать действовать в качестве неофициального канала связи между ним и Брежневым на период до своего вступления в должность, сообщил о готовности Картера к обмену мнениями уже в течение этого переходного периода по интересующим обе стороны вопросам. Вместе с тем было сказано, что вступать в их предметное обсуждение он пока не может. Во-первых, потому, что не может подменять действующего президента, а во-вторых, потому, что у него еще нет своего аппарата советников и он не считает возможным «импровизировать». Тем не менее состоявшийся до 20 января 1977 года обмен еще несколькими устными посланиями между Брежневым и Картером, казалось, обещал конструктивное развитие советско-американского диалога (во всяком случае, по вопросам ограничения стратегических вооружений) после вступления Картера в должность. Правда, нас в Москве несколько насторожила содержавшаяся в одном из посланий Картера (от 1 декабря 1976 г.) ремарка, что он «не может, разумеется, быть связанным предшествовавшими переговорами по ограничению стратегических вооружений». Это было нехорошее предзнаменование, которое вскоре, к сожалению, более чем оправдалось. Но в ту пору хотелось надеяться на лучшее.
Москва, однако, не просто надеялась на лучшее, но, со своей стороны, стремилась создать как можно более благоприятные предпосылки для успешного развития диалога с президентом Картером после его вступления в должность. Одним из важных шагов в этом плане было включение в речь, с которой Брежнев выступил 18 января 1977 года, то есть за два дня до инаугурации Картера, в Туле по случаю присвоения ей звания города-героя, ряда важных формулировок относительно советской военной политики. Их существо состояло в следующем:
– приписываемые Советскому Союзу стремления к превосходству с целью приобретения способности для нанесения первого ядерного удара не имеют под собой никаких оснований;
– целью Советского Союза является лишь создание оборонного потенциала, достаточного для того, чтобы удержать любого потенциального противника от агрессии против него.
Иными словами, в этой речи Брежнева был впервые публично провозглашен принцип оборонной достаточности , который получит свое дальнейшее развитие в последующие годы.
Сформулированы эти положения были представителями МИДа СССР (конкретно мною и Л. И. Менделевичем) в группе, которая готовила проект речи Брежнева. Я согласовал их с тогдашним начальником Генерального штаба Вооруженных Сил. СССР В. Г. Куликовым без всяких трудностей, поскольку эти положения отражали действительное существо дел, хотя и звучали несколько непривычно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115